— По-моему, ответ достаточно очевиден, джентльмены. Страна способна обходиться без президента не в большей мере, чем, скажем, яйценос без предипитаций, или, уж если на то пошло, яйцеовулятор без пред-прерогативного пародонтегена. Разумеется, драплеры, дришаки и дряньдудоны готовы глазной зуб отдать на холодец, чтобы все было по-другому, но присягательный предапортатор этой параши и высекновение вашей верности тому-сему не удастся вывергнуть и втоптать, пока я, ваш Президент, млею в мстительной злопамятности мармидона.
— Господин Президент Как-Вас-Там, здесь ходят предположительно уродливые слухи, сводящиеся к тому, что причина, по которой вы отрицали, будто вам известно что-либо о кончине Президента, крылась в вашей боязни, что перст подозрительности может указать на вас. Можете ли вы что-либо сказать об этих предположительно уродливых слухах?
— Да, у меня есть что сказать и я намерен сказать, что у меня нет ни малейших сомнений относительно того, какими чувствами я в дальнейшем проникнусь к распространителям этих слухов. И если подонки и паникеры, которые пядь за пядью попирают наш препилаторий и которые сверх того — чему у нас имеются доказательства, — погаживали по нашим пропилеям еще с тех самых пор, как первые пролегомены пошли походом за правое дело полифонии, если они полагают, будто они могут подъелдыкивать и попарывать и после получить прощение, то они получат взамен такую пертурбацию поездов, полифамов и полпендяев на всех просторах нашей поднебесной потравы, что даже псевдо-пластикаты и полу-поносители повергнутся в прострацию, но не присоединятся к прохиндеям.
— Сэр, пока мы еще не оставили тему предположительно уродливых слухов, не моли бы вы прокомментировать тот из них, который утверждает, будто причиной, по которой вы, зная, что Президент мертв, продолжали твердить, что он жив, было ваше опасение бунта со стороны Кабинета министров или вооруженного восстания нации, которое не позволило бы вам занять президентский пост, если бы вы открыто заявили о таком вашем намерении? Не страшились ли вы, что вам не дадут стать президентом из-за того, что вы не обладаете достаточной «квалификацией»?
— Совсем не страшился, но согревался смехотворной сущностью сумасшедшей спирали, средством которой судьба столь соблазнительно свела меня с этим свершением.
— Сэр, что бы могли вы сказать о решении миссис Диксон похоронить Президента в Ханжиере, не извлекая его из мешка? Консультировалась ли она с вами по этому поводу, и если да, означает ли это, что ваша администрация будет по-прежнему верна делу нерожденных младенцев, защите святости человеческой жизни и тому подобному?
— Ну, разумеется, не только я, но зиллионы и зиллионы наших зырков, застрельщиков наших законов и злоектов, зотни наших зексотов…
— Итак, блям-блям-блям-блям государства покинул нас. Блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям завершился и республика, которая блям-блям-блям-блям разума блям-блям-блям-блям. Тяжка наша блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям в коридорах блям-блям-блям-блям он любил. И вишни в цвету. Блям-блям-блям-блям-блям. Блям-блям-блям-блям. Блям-блям-блям-блям-блям, если только мы не блям-блям-блям-блям-блям нашу цивилизацию с этим. Этого мы себе позволить не можем. Блям-блям-блям-блям-блям назад к нормальной блям-блям-блям-блям. Блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям. Блям-блям-блям-блям Америки, от самого скромного гражданина до блям-блям-блям-блям. Блям-блям 1776-й блям-блям? Блям. Блям-блям 1812-й блям-блям-блям? Блям-блям. Блям-блям 1904-1907-й? Блям! Блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям разум и достоинство. Блям-блям-блям-блям разум. Блям-блям-блям-блям-блям достоинство. Блям-блям-блям-блям-блям-блям осуществление американской мечты. Блям-блям-блям сто лет назад. Блям-блям-блям-блям в Галилее. И все же те, кто отступается от надежды блям-блям-блям-блям-блям. Блям-блям-блям-блям вишни в цвету. Блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям-блям до него. Блям-блям-блям республику. Блям-блям-блям народ. Блям-блям-блям-блям-блям национальной столицы.
(Произнесенное по национальному телевидению Его Преподобием Билли Кексиком)
Сегодня я хочу, чтобы вы обратились вместе со мной к странице 453 ваших словарей. Наше надгробное слово начнется с буквы Л, двенадцатой буквы нашего алфавита, а слово наше стоит сверху пятым в левом столбце, прямо под словом «лиддит». Как же определяет Ноа Уэбстер слово «лидер»?
Итак, Ноа пишет: «Лидер это тот, кто, или тот, который лидирует». Тот, кто, или тот, который лидирует. Тот, кто, или тот, который лидирует.
Всего лишь позавчера я читал в журнале статью, написанную одним из самых выдающихся философов всех времен, который написал: «Наличие лидера есть одна из первейших потребностей человека». А недавний опрос Гэллапа, прочитанный всеми нами, показывает, что более девяноста восьми процентов населения Америки верит в необходимость лидерства. Я был прошлым летом в одной из европейских стран и один из самых главных молодых людей этой страны сказал мне, что подростки этой страны нуждаются в лидерстве более, чем в чем бы то ни было ином. Президент Линкольн — еще до того, как его убили, сказал то же самое. То же сделал и Ньютон — сэр Исаак Ньютон, великий ученый, — когда он был еще жив.
И когда Ноа говорит нам, что лидер это тот, кто, или тот, который лидирует, он говорит нам о том, что означает слово «лидер» в обычном смысле этого слова. Я же задумываюсь о том, является ли тот, кто лежит здесь перед нами в своем мешке, «лидером» в обычном смысле этого слова? Думаю, что не является. И я скажу вам, почему. Как раз сегодня утром я беседовал с моим другом, психиатром, и тот сказал: «Он не был обычным лидером». А один из моих друзей, выдающийся хирург, осуществляющий трансплантацию сердец в одной из наших замечательных клиник, написал мне письмо, в котором сказано то же самое: «Он не был лидером в обычном смысле этого слова».
Кем же, спросите вы, был он тогда, если не лидером в обычном смысле этого слова? Он — я повторю это — он был лидером в необычном смысле этого слова.
Что же это значит, необычный смысл слова? По счастью, Ноа определяет для нас и слово «необычный» тоже. Вы найдете данное им определение на странице 828 ваших словарей, в правом столбце, шестое слово сверху, прямо под словом «необъятный». Необычный, говорит нам Ноа, означает «выходящий за границы обычного, за рамки привычного, установленного порядка». За рамки обычного. Вне границ привычного, установленного порядка.
Но что же означает это? Только на прошлой неделе я читал в австралийской газете, которую доставляют мне на дом, рассказ о человеке, который попал в тамошние заголовки — почему же он попал в них? Почему я, находящийся за тысячи и тысячи миль от него, узнал о нем? Потому что он необычен в том или ином смысле этого слова. Он — редкость среди людей. Он это он сам и никто иной. Он сам и никто иной.
Что же говорит нам Ноа о слове «сам»? «Сам, — говорит Ноа, — это эмфатическая форма слова „он“». Эмфатическая форма слова «он». Так вот, стало быть, что необычного было в лидере, вокруг мешка которого мы собрались сегодня. Он был эмфатически самим собой и никем иным.
Вы знаете. Позвольте, я повторю это. Вы знаете, я бывал на похоронах обычных лидеров всего мира, я знаю, что и вы, благодаря чуду телевидения, бывали на них. Все мы знаем, какие чудесные слова произносятся в этих прискорбных случаях. Но я думаю, что мне достаточно будет лишь повторить для вас слова, которые произносятся над могилами обычных покойных сановников, чтобы вы поняли насколько необычным был наш дорогой, покинувший нас Президент, сам по себе, что, напомню вам, Ноа называет эмфатической формой слова «он».
Нет, я не хочу принизить сравнением обычных лидеров нашей великой планеты. Всего три недели назад, в четверг, я прочитал письмо, которое радикально настроенный молодой человек написал своей подружке, в нем он принижал и высмеивал лидеров нашего мира, издевался над ними. Что же, пусть он смеется теперь. Над Иеремией тоже смеялись. Смеялись над Лотом. Смеялись над Амосом. Смеялись над Апостолами. Уже в наше время смеялись над братьями Маркс. Смеялись над братьями Риц. Над сериалом «Три бездельника». И все же эти люди стали лучшими артистами нашей страны и обрели любовь и преданность миллионов. Желающие смеяться и издеваться найдутся всегда. Когда-то самой популярной мелодией во всех музыкальных автоматах страны была та, что называлась «Смеюсь наружно, плачу изнутри». И всего лишь в позапрошлую субботу я читал в журнале статью одного из наших самых лучших психологов, в которой говорилось, что восемьдесят пять процентов — восемьдесят пять процентов! — тех, кто смеется наружно, плачет изнутри от своих личных невзгод.
Нет, я не хочу принизить сравнением обычных лидеров нашего мира. Я хочу лишь показать вам необычное лидерство человека, который недолгое время ходил между нами в своем деловом костюме, и которого теперь нет среди нас. Лишь вчера утром, в десять часов, я услышал в лифте одного из наших лучших отелей, как одна леди сказала молодому человеку: «Другого такого, как он, в истории не было и никогда не будет».
Так вот. Позвольте, я повторю это. Так вот, когда умирает обычный лидер, — и под «обычным» я разумею не более того, что разумеет Ноа, на странице 953, последнее слово в столбце: «заурядного сорта» или «широко распространенный», — когда умирает обычный лидер, всегда находится множество слов и фраз, которые можно произнести на его похоронах. Когда же, когда же умирает лидер необычный, человек, бывший самим собой и никем иным, — что нам сказать тогда?
Давайте поставим научный эксперимент. Конечно, наука не дает ответов на все вопросы и многие мои друзья из мира науки только и делают, что твердят об этом. Наука, к примеру, не знает пока, что есть жизнь, и разве недавний опрос Гэллапа не показал, что в жизнь после смерти верят сейчас на пять процентов американцев больше, чем двадцать лет назад? Итак, наука не дает ответов на все вопросы, но дает нам множество замечательных озарений.
Поставим же научный эксперимент. Попробуем применить фразы, которыми характеризуют обычного лидера, к этому лидеру, к необычному. И вы скажете мне, не представляются ли они, будучи примененными к тому, кто лежит перед вами в мешке, пустыми для уха и лживыми для сердца — или наоборот. Посмотрим, не скажете ли вы мне, по завершении этого эксперимента: «Слушайте, Билли, вы правы, они нимало его не описывают. Они описывают лишь того, который лидирует, но не того, который является эмфатически самим собой и никем иным.»
Теперь я хочу попросить вас склонить головы. Головы склоняются, глаза смыкаются, все внимательно слушают.
О лидере обычном, когда и если он умирает, конечно, говорят — он был человеком широких взглядов.
Или, он был человеком больших страстей.
Или, он был человеком глубоких убеждений.
Или, он был защитником прав человека.
Или, он был солдатом гуманизма.
Или, он был учен, красноречив и мудр.
Или, он был простым, миролюбивым человеком, храбрым и добрым.
Или, он был человеком, впитавшим все чаянья своего народа.
Или, он был человеком, воспламенившим воображение своего поколения.
О человеке обычном, когда и если он умирает, говорят, что утрата его невосполнима для нации и для мира.
О человеке обычном, когда и если он умирает, говорят, что всякий, чей путь он пресек, изменился к лучшему.
Надо ли продолжать? В прошлом месяце один журнал напечатал статью профессора, который является авторитетом в области поведения человека, этот профессор пишет, что вы легко можете определить, согласна ли с вами людская толпа. Так вот, профессор не ошибся. Потому что я знаю, все вы говорите себе: «Слушайте, Билли, вы правы, — тщетно ждал я слов или слова, которое описало бы того, кто лежит здесь перед нами в мешке; ибо фразы эти дают лишь сводный портрет обычного лидера, а не необычного — того, которого мы потеряли.»
Какие же слова, какое слово способно описать этого необычного человека? Год назад, в июле, я побывал в африканской стране и слышал, как лучший из тамошних политических экспертов назвал его «Президентом Соединенных Штатов». Президентом Соединенных Штатов. В другой африканской стране девочка-подросток при мне назвала его «Лидером Свободного Мира». Лидером Свободного Мира. А один мой друг-юрист, широко известный судья, живущий в Южной Америке, совсем недавно написал в письме ко мне, что он может рассказать мне кое-что интересное. Он напишет, что ему довелось услышать как в лифте лучшего отеля Буэнос-Айреса, что в Аргентине, один человек назвал его «Главнокомандующим Вооруженных сил Америки». Главнокомандующим Вооруженных сил Америки.
Но те ли это слова, которые сохранят его живым в сердцах его соотечественников? Возможно, именно таким он представлялся всему остальному миру. Однако для нас, знавших его, ни одно из этих величественных, официальных слов не сможет воссоздать человека, которым он был, и уважения, которое он внушал. Потому что для нас он был не лидером в обычном смысле этого слова, — он был лидером в необычном смысле. И потому мы, знавшие его, вспоминая о нем, называем его именем бесхитростным и бесцеремонным, именем, которым каждый из нас мог бы наградить любимца всей семьи, именем, которое любой из нас мог бы дать своей собачонке.
Я хочу, чтобы все мы снова склонили головы. Склонив наши головы, сомкнув глаза, вспомним имя, под которым он был известен нам, знавшим его лучше других, имя, которым мы называли его в наших сердцах, пусть даже мы не позволяли имени этому сорваться с губ наших, когда он еще ходил между нами в своем деловом костюме. И столь пригодно было имя это даже для маленькой собачонки, что каждый из нас прежде всего вспоминает о том, какое глубокое уважение питал он к собакам.
Это простое имя, друзья мои. Трикки. Да, для вас, для меня, для всех американцев грядущих поколений Трикки он был и Трикки останется.
Теперь же, склонив наши головы и сомкнув глаза, давайте помолимся. Господи, Ты, Единый, Кто являет нам милосердие и избавляет от кар, смиренно молим Тебя за слугу Твоего, человека именем Трикки…
Мои дорогие падшие!
Позвольте мне с самого начала констатировать мое согласие со многим из того, о чем говорил сегодня Сатана в своей вступительной речи. Я знаю, что Сатана не менее моего озабочен тем, что нам следует сделать, дабы Порок мог играть и сыграл ту роль, какую он и должен играть во всем творении. Ибо пусть никто не питает иллюзий на этот счет: мы с вами не на жизнь, а на смерть боремся с Царством правоты. У меня нет никаких сомнений относительно того, что Бог мира намеревается, как сам он выразился, «попрать» нас «пятою Своей», что Он и банда Его ангелов не остановятся ни перед чем, чтобы осуществить это намерение. Нельзя не согласиться с Сатаной, когда он говорит, что наша цель состоит не просто в том, чтобы сохранить Порок для себя самих, но в том, чтобы распространить его на все сущее, потому что именно таково предназначение Ада. Распространить его на все сущее, поскольку намерение праведных состоит в том, чтобы не только сохранить свою праведность, но и распространять ее повсеместно. Однако мы не можем одержать победу над Правотой, если будем придерживаться только оборонительной стратегии. Стало быть, мое расхождение с Сатаной касается не целей Ада, но средств достижения этих целей.
Так вот, Сатана утверждает, будто мы выигрываем соревнование с праведностью. Я не могу согласиться с подобной оценкой ситуации. Глядя сегодня на Ад, я проникаюсь убеждением, что мы следуем программам, разработанным руководством, отставшим от времени. Я проникаюсь убеждением, что мы следуем программам, многие из которых не работали в прошлом и не станут работать в будущем. Я утверждаю, что программы и руководство, потерпевшие провал в период правления администрации Сатаны, это не те программы и не то руководство, в которых ныне нуждается Ад. Я утверждаю, что проклятые и обреченные не желают возврата к политике сада Едемского. Я утверждаю, что сыновья и дочери противления заслуживают, чтобы во главе их стоял Дьявол, обладающий совершенной, законченной греховностью, Дьявол который целиком посвятит себя не поддержке застарелых, сработавшихся пороков, но выполнению смелых новых программ распространения Зла, способных сокрушить царство Божие и повергнуть человечество в смерть вечную. Мы здесь нуждаемся не просто в больших надеждах. Нам нужны коварные козни и неустанное рвение. Я считаю, что в сфере исполнительной власти нам требуется Дьявол, который не просто станет задавать общий тон, но будет также лидером, будет действовать в духе того, о чем он говорит.
Если говорить прямо, я не считаю, что у нас сейчас имеется именно такое руководство. С самого дня моего появления здесь я объездил Ад, добравшись до самых пределов внешней тьмы. Я спускался на дно бездны. Я горел в огне неугасимом, я соединялся с вами во унынии безутешном. Я беседовал с грешниками, занимающими самое разное положение в нашем обществе. Я ел с развращенными и богохульствовал с нечестивыми. Я освоил все виды низости и порока. И в этих моих странствиях по Аду, от одного его края до другого, я обратил внимание на одно явление: на восхитительную веру нашего народа в Порок. С огромной гордостью могу сказать вам: мне никогда не доводилось видеть ничего равного нашей развращенности. И именно поэтому я считаю, что мы не вправе довольствоваться чем бы то ни было второсортным. Я считаю, что мы обязаны стремиться получить такого Дьявола, который является истинным воплощением злобы. И я со всей доступной мне скромностью заверяю вас, обитатели величайшей во всем творении инфернальной земли, что если меня изберут на этот пост, я буду именно таким Дьяволом.
В моих поездках по Аду я имел счастье слышать немало рыданий и скрежета зубовного и, пожалуй, наиболее сильное впечатление, вынесенное мной из этих поездок, таково: вам, потерянным душам, не менее моего наскучило и опротивело слышать разговоры об упадке, в который пришел Дьявол, о том, что и сам Ад «вышел из моды» и «устарел». Что ж, возможно в определенных кругах он и «вышел из моды», но для нас, для тех, кому выпало жить здесь, Ад это наш дом. И если мы обратим наши взгляды назад, к самому началу времен, мы увидим, что он был так же домом для обладателей самых славных в истории имен. Я считаю, что, имея такую историю и такие достижения, мы вправе надеяться, что Ад снова займет достойное его место на карте творения, и что Дьяволу будет, наконец, воздано по заслугам.
Пока же я могу сказать в этой связи только одно: Сатану, быть может, и удовлетворяет тот факт, что по меньшей мере половина людей, населяющих ныне землю, — а я знаю это, потому что сам только что оттуда, — по меньшей мере половина людей больше не верит в существование Ада, не говоря уж о его влиянии на земные дела. Сатану, быть может, и удовлетворяет, что Дьявол, высшее должностное лицо подземного мира, бывшее некогда символом мерзости для миллионов, ныне считается там, наверху, не имеющим совершенно никакой власти в решениях, принимаемых тамошними людьми. И может быть, Сатану удовлетворяет даже то, что две трети детей мира ложатся спать, не испытывая никакого страха ни перед пламенем и серой, ни перед неустанным червем, угрызающим сердце. И кстати, в этой связи, они даже вил не страшатся. Вполне возможно, что Сатану устраивает и это. Однако позвольте мне со всей возможной определенностью подчеркнуть мою позицию. Меня это не устраивает вовсе. Быть может, Сатане довольно сохранения статус-кво, что ж, мне этого мало. И я утверждаю, что если Ад обратился для большинства живущих ныне людей всего-навсего в ругательное слово, значит, что-то идет не так и с этим необходимо что-то делать.
Что случилось с «сетями Диаволовыми», о которых мы столько слышали? Мои дорогие падшие, в них слишком много дыр.
Что случилось с «мощью Дьявола», некогда столь ужасавшей людские сердца? Мои дорогие падшие, она выдохлась.