74461.fb2
Смелые и храбрые дружинники и воеводы, прославившие себя в поле ратном, отвергали предложения Ивана, едва желал он "посчитаться с татарвой". Помнили они, какой бедой, разорением и нищетой оканчивались нашествия Орды, и недаром до сих пор сохраняется в народе поговорка: "словно татаре - бояре прошли".
Иван III думал свою думу и исподволь стремился добиться выполнения своего желания. Расчетливый, медлительный и осторожный, он не любил решительных поступков и, надумав что-либо, так и этак прикладывал и примеривал, соображая, как будет лучше и полезнее.
Зато уже приняв решение, какое-нибудь дело, Иван рано или поздно исполнял его, удивляя современников хладнокровием, выдержкою и стойкостью.
Вот эти-то хладнокровие и наружное спокойствие князя-супруга огорчали Софию Фоминишну.
Пылкая и энергичная южанка не хотела знать преград.
Ей мечталось достигнуть всеми признанного могущества Москвы, падения всех уделов и волостей, Новгорода и Пскова. Ей представлялся высокий и стройный Иван III не в великокняжеском венце, а в царственной короне, величающийся именем "осударь". Она рисовала себе картины той роскошной и блестящей жизни, которую вели римские цезари, и понять не могла, как властелин такого обширного княжества не стремится достичь того могущества, на которое он имеет неотъемлемое право...
И вот София старалась всеми силами влиять на супруга, то ласкою, то хитростью, то серьезно, то шуткою подстрекая в нем желание соединить Русь в одно целое, свергнуть ханское иго и принять титул государя. Она не догадывалась, быть может, что эта великая идея давно уже зародилась и жила в сердце Ивана, но великое рабство приучило князя к осторожности.
Но не только эта забота лежала на сердце Софии Фоминишны. Кроме матери Ивана, старицы* Марии, нелюбовно относившейся к жене сына, к "гречанке", внесшей в княжеские хоромы всякие новшества, во дворце жил Иван Молодой, сын от первого брака Ивана III, с женою Еленою, дочерью молдавского господаря, молоденькою, хорошенькою женщиной, олицетворявшей истинный идеал допетровского периода.
_______________
* С т а р и ц а - старуха.
Лицемерно скромная, почти никогда не поднимавшая потупленного взора своих голубых очей, она проводила все время в тереме среди мамушек, нянюшек и определенных ей боярынь, слушая всякие наговоры на Фоминишну и делаясь центром дворцовых сплетен.
Елена невзлюбила мачеху с первой встречи.
Каждый поступок Софии, всякое ее слово, взгляд, смех веселый, все, что так чаровало Ивана, до сих пор не видавшего свободно ведущих себя женщин, - все являлось как бы осуждением типу прежних княгинь и их последовательниц.
- Князь наш великий у постели сам третей думу думает, с женою совет держит, - с благочестивым ужасом шептали придворные кумушки, передавая друг другу, что "римлянка" околдовала своего супруга.
Елена видела, как горячо любил Иван свою красавицу жену, как позволялось ей многое такое, о чем со страхом помышляли другие женщины, и в ее сердце закралась зависть, а затем явилась и родная сестра ее ревность.
Иван Молодой не по склонности женился на Елене. Он исполнил приказание отца, а душа его по-прежнему принадлежала чудной красавице Насте, дочери Данилы Дмитриевича Холмского, прозванного за храбрость да за удальство "Образцом". Воля Ивана разлучила влюбленных, и молодой князь повиновался своей судьбе.
Он стал добрым мужем Елене, но только редко когда жена наследника княжеского престола слыхала от супруга слово истинной ласки или привета... Услужливые кумушки передавали ей все слухи, что ходили по Москве, и Елена со злобою узнала, как тосковал Иван Молодой по своей зазнобушке, как и теперь, в сумерки, боясь чужого глаза, ездит он на сером коне мимо богатых каменных палат Образца...
Не смеет Настя выглянуть из своего терема, не смеет даже посмотреть на того, кто для нее милее солнца вешнего, и отцветает девичья красота, тускнеет блеск взора от бессонных ночей, от горячих тайных слез.
Не соперница Настя для княгини Елены, и не след бы Елене знать даже, какое страдание перенес ее супруг, но молодая женщина видит, как лелеет свекровь свою подругу, как властна и опасна София Фоминишна, и еще больнее сознает свое горе.
Только одним и гордится Елена Стефановна перед свекровью молодою, только одно у нее есть счастье великое, за которое отдала бы София Фоминишна все свои жемчуга богатые, да лаллы, да яхонты и изумруды, которыми любо ей так играть и которые любо пересыпать в руках, наслаждаясь переливом разноцветных каменьев, - но Бог не даровал ей такой милости!
Есть у Ивана Молодого и у супруги его Елены Стефановны сынок-первенец, малютка Дмитрий, а у Софии Фоминишны что ни весна все рождаются дочери, и плачет втихомолку гордая гречанка, сознавая свое горе.
Не корит и не упрекает ее Иван III Васильевич, но у Софии сердце кровью обливается, когда видит она, что в послеобеденный час, когда гусельники и сказочники (бахири) тешат великого князя, он с любовью ласкает маленького внука.
Принесут мамушки и нянюшки малюток-княжон. Хорошенькие они, пригожие, белые и румяные, и на отца, точно вылитые, похожи, но Иван только мельком взглянет на них, поцелует наскоро и опять забавляется с Митенькой, играет с ним, даже за бороду себя теребить позволяет.
Строгий и суровый, озабоченный делами и непокорностью Новгорода, замышляющий крупные перемены, творящий суд и расправу единым словом княжеским, Иван III все забыл на минуту, когда Митя впервые пролепетал слово "деда"!
Преобразилось лицо великого князя. Обнял он малютку, прижал к своей груди и гладит головку Мити, а у самого слезы навернулись на глазах и задрожали гордые уста.
Щедро он пожаловал тогда и сына, и невестку. Приказал принести ларец с драгоценными уборами и самый лучший из них, что горел рубинами и алмазами, подарил Елене.
С каким торжеством посмотрела счастливая мать на свою соперницу, и София не может забыть этого взора!
Куда девалась и скромность Елены, когда она потом хвасталась в своем тереме перед приближенными боярынями! Ей казалось, что теперь должна ей поклониться Фоминишна, что из любви к внуку Иван всякий почет окажет ей, а не "бездетной" княгине, потому что "дочеришки" не доставляют гордости никакой матери.
Приближенные боярыни, мамушки, нянюшки и сенные девушки, тоже пожалованные на радостях княжеской милостью, вторили Елене, и молодая женщина упивалась восторгом от одержанной победы, забывая всякую осторожность.
Но стены великокняжеских хором и тогда имели уши!
Час спустя Матреша, умная и лукавая женщина, любившая ловить рыбу в мутной воде, уже побежала с докладом.
София Фоминишна узнала все подробности, и ее черные, густые брови нахмурились, а красивое лицо побледнело с досады.
Когда злоумышляли на нее бояре и дружинники князя, стараясь противодействовать ее планам и советам, София боролась еще с большею энергией и с помощью уловок достигала победы. Ее кипучей натуре была даже приятна подобная борьба, и надежда на торжество не оставляла ее.
Молодая женщина знала, что мысли Ивана III вполне совпадают с ее желаниями и мечтами, что великий князь стремится овладеть всеми уделами, свергнуть иго татарское и принять титул государя, но только исподволь и медленно идет к своей цели.
Если случались между ними споры и несогласия, то только потому, что Софии казалось все легче и проще, а Иван III понимал трудность и важность исторической задачи, доставшейся на его долю.
Вековое различие характеров мужчины и женщины сказывалось и тут: Иван размышлял и действовал; София жила сердцем и негодовала на медлительность, принимая осторожность за славянскую пассивность.
Да, бороться с боярами для Софии Фоминишны было гораздо легче, чем с этим новым, могучим врагом, с малюткой-первенцем Ивана Молодого, возбудившего такую горячую любовь в сердце деда.
София возненавидела и ребенка, и родителей его, видя, что они стремятся принизить ее значение, а она принадлежала не к таким натурам, чтобы покоряться судьбе.
Сидя у окна на стуле, София смотрела на красивый вид Москвы, любовалась куполами церквей, выдававшимися среди рощ, не совсем еще потерявших листву, на стены Кремля, на дома бояр, имевшие оригинальные очертания благодаря пристройкам, и, мысленно переносясь на далекую родину, мечтала, что и здесь скоро будут воздвигнуты красивые здания, богатые храмы и обширные монастыри, что Москва сольется с ближними слободами и составит один большой и великолепный город.
Иван III уже вызвал из-за моря строителей, которые начали возводить постройки, вызывающие удивление обывателей. Он пригласил также монетчика и лекарей, он во многом последовал указаниям просвещенной супруги своей, и София Фоминишна могла бы сказать себе с гордостью:
- Греческая царевна содействовала введению христианства в языческую Русь, а я внесла луч западного света в эту грубую жизнь, и историк отметит мое воспитательное влияние...
Но София была далека от подобных размышлений. У нее ныло и болело сердце, уязвленное торжеством соперницы, и она придумывала, как бы унизить Елену и Ивана Молодого, как бы отвратить любовь деда к внуку.
В числе приближенных к Софии находились две женщины, преданные ей и готовые все сделать ради одной ее улыбки.
Жена тысяцкого, Марфа Ивашкина, и хорошенькая гречанка Зина пользовались доверием великой княгини, и теперь она ожидала прихода Марфы, которой поручено было выведать кое-что об Иване Молодом и об Елене.
Ситуация обострялась, и София Фоминишна не могла колебаться слишком долго.
В близком будущем для нее мелькала светлая надежда. Княгиня готовилась снова стать матерью, и ее сердце трепетало при мысли, что Бог услышит ее пламенные мольбы и пошлет ей сына!
Марфа, молодая женщина с бойким взором, веселая и ловкая, обладала способностью разгонять тоску и среди прибауток высказывать такие вещи, которые другой не сошли бы с рук. Но ее считали шутницей и не обижались на резкое и правдивое слово.
- Долго ты замешкалась, Марфа! - встретила София вошедшую и низко кланявшуюся женщину.
- Кабы все дела переделала, так и вовсе бы не прийти пред твои очи ясные, княгиня-матушка! Сама знаешь: возьмешь иголку, а нитка-то тянется; вытащишь рыбину, а она в воду ладится. То-то оно и есть. Приказ твой исполняючи, жизнь оберегаючи...