Они ответили не сразу, но потом спросили, нельзя ли поглядеть на то, что они едят, не на их сыр, а на то, что в другой руке.
Они долго разглядывали хлеб, а после вернули его.
- Вы что, этого никогда не видели?
- Нет. Такого у нас нет.
- А что же вы едите?
- У нас есть молоко и сыр и, конечно, мясо козье и овечье. Но того, что вы едите, у нас нет.
Товий предложил им отведать хлеба, но они отказались, не захотели взять его.
Когда трапеза была окончена, они завели речь о другом:
- Видно, это злые люди, раз они так поступили с вами.
- О да, - ответил Джованни. - Пожалуй.
Но Товий взволнованно и гневно сказал, что эти люди негодяи, преступники, что это проклятый корабль, а команда его - шайка...
Джованни пытался успокоить его, сказал, что таковы почти все люди на свете, и пожал плечами, не понимая ненависти Товия.
- Да что там, - ответил он, - мы сами такие же. Ведь мы тоже из этой команды.
- Что? Вы были с ними заодно?
- Да. Были. Можно так сказать. Ведь можно так сказать? - обратился он к Товию. - Разве это неправда?
- Да, - тихо ответил Товий. Они помолчали.
- А куда вы отправлялись? - спросил один пастух. - На этом корабле, с этими людьми?
Они ответили не сразу. Товий смотрел в землю, а слепой, повернувшись к пастухам, уставился куда-то пустым взглядом.
- В Святую землю, - вдруг сказал Товий тихим, бесцветным голосом, как будто ему не хотелось говорить об этом.
- В Святую землю?
- В Святую землю? А что это за земля?
Но ответа на этот вопрос они не получили. Пастухи принялись с жаром расспрашивать их про землю, о которой они никогда не слышали, но Товий молчал, не поднимая глаз, а слепой продолжал вперять в них пустой взгляд.
- Святая земля, - шептали пастухи друг другу, а после тоже замолчали.
Видно, им очень хотелось узнать что-нибудь о стране с таким странным, незнакомым название ем, но они так и не узнали. Может, чужие и сами о ней ничего не знали, ведь они никогда там не были, так никогда туда и не попали.
Может, это страна, где никто не был.
Так они сидели молча. Пастухи сидели спокойно, терпеливо, - видно, они привыкли молчать вместе. Это были старые, изнуренные люди, и все же у них как бы не было возраста, трудно было сказать, сколько им лет.
Потом один из них спросил, обращаясь к Джованни:
- Ты что - слепой?
Джованни кивнул.
- А как ты ослеп? - спросил другой. - Этого мы не знаем, - ответил за него Товий, - может, кто-нибудь отомстил ему.
- О!.. Вот оно что. А кто это сделал?
- Не знаю, может быть, Бог.
- Бог?
- Да. Но точно мы этого сами не знаем.
- А за что тот, кого ты назвал, отомстил ему?
- За то, что он осквернил его. Но я сказал, что мы сами ничего не знаем. Может, мне это только кажется.
Один пастух повернулся к слепому:
- А что ты сам думаешь об этом?
- Я сомневаюсь в том, что тот, о ком он говорит, существует. Но если Он есть, то, верно, Товий прав.
Товия взволновал этот ответ, может быть, он счел его тоже богохульством. И пастухов, казалось, тоже не удовлетворил ответ слепого. Они смотрели на его выразительное, хотя и старое лицо, на большое, тяжелое тело. На его широкой волосатой груди, запутавшись в седых волосах, висел на истертой цепочке какой-то предмет. Им захотелось узнать, что это такое.
- Что это у него на груди? - шепотом спросили они Товия, словно хотели, чтобы слепой их не услышал.
Но он, конечно, услыхал это, как и все прочие их слова.
- Это медальон, - ответил Товий.
- Медальон? А что это такое?
- Сам по себе он ничего особенного не значит. Но в нем можно хранить что-нибудь очень важное, что носящий его не должен потерять. Поэтому его носят на груди, поближе к сердцу, и никогда с ним не расстаются.
- Вот оно что.
- И что в этом медальоне? Товий помедлил с ответом.
- Мы понимаем. Это, наверное, тайна.
- Да.