Очередное решение по поводу образования контрразведки состоялось. Но что дальше?
Переговоры с военным руководством ни к чему не привели — военспецы, поддерживаемые Троцким, наотрез отказывались передать контрразведку во Всероссийскую ЧК.
Более того, военный руководитель Высшего военного совета (ВВС) Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич с согласия Совнаркома отдал директиву о срочной организации «отделений по борьбе со шпионством» в частях, противостоящих немецкой армии.
К сожалению, не сохранился письменный доклад члена президиума ВЧК Евсеева о его переговорах во Всероссийском Главном штабе, куда он делегировался «для связи». Но результат был тот же, что и с ВВС.
Военспецы, в том числе и контрразведчики, не хотели не только передать борьбу со шпионажем в ведение ВЧК, но даже контактировать с нею в этой работе.
Плачевный итог переговоров заставил чекистов перейти от слов к делу.
Именно в мае между Дзержинским и Орловым—Орлинским возникает оживленная переписка по поводу переезда последнего в Москву для того, чтобы, как минимум, читать лекции на курсах ВЧК, а как максимум, возглавить контрразведывательное отделение. В упомянутом уже письме Дзержинскому петроградский борец с «контрреволюцией извне» напрямую обращается с просьбой «забрать к себе для организации работ по борьбе со шпионством». Думается, председатель ВЧК смог бы убедить своих коллег в назначении Орлова — все-таки юрист с университетским образованием, специалист по расследованию шпионских дел, никогда не работавший ни в охранке, ни в жандармерии, организатор нештатного контрразведывательного пункта в Петрограде.
Для членов коллегии ВЧК, вошедших в ее состав от партии левых эсеров и так называемых левых коммунистов (к числу которых, кстати говоря, принадлежал в тот период и сам Дзержинский), немаловажным аргументом являлась откровенная ненависть Орлова к немецкой армии, с агентурой которой он боролся еще в бытность свою следователем Варшавской судебной палаты.
Ведь и контрразведывательное отделение задумывалось как орган, направленный исключительно против кайзеровских шпионов и работающих на них монархистов.
Орлов уже подготовил переселение в Москву жены и детей, но выезду его самого воспрепятствовал комиссар юстиции Союза Коммун Северной области Николай Крестинский. Он крайне неохотно соглашался даже на краткосрочный отъезд Орлова из Петрограда, считая его незаменимым в деле борьбы с уголовной преступностью. В своем письме руководителю ВЧК комиссар юстиции ссылался также на то, что Орлов не является членом большевистской партии, а следовательно, не может занимать ответственный пост во Всероссийской ЧК.
Историческая ткань порой соткана из парадоксов — стремление Крестинского удержать у себя председателя Центральной уголовно-следственной комиссии, первоклассного, по мнению комиссара, специалиста, избавило контрразведку ВЧК от того, чтобы ее организовал и возглавил непримиримый враг Советской власти, монархист и юдофоб.
Несмотря на кадровые трудности, включая помехи, создаваемые Крестинским в отношении Орлова, а также сопротивление Наркомвоена, в конце мая принимается решение создать в структуре ВЧК секретное отделение по противодействию германскому шпионажу, начальником которого был назначен Яков Блюмкин. Решающую роль в этом назначении сыграли левые эсеры.
В своих показаниях Следственной комиссии при ВЦИК, созданной в связи с попыткой эсеровского мятежа, Дзержинский прямо говорит, что «Блюмкин был принят в комиссию по рекомендации ЦК левых эсеров для организации в отделе по борьбе с контрреволюцией контрразведки по шпионажу».
По некоторым данным можно предположить, что произошло это в самом конце мая, по крайней мере, не ранее 20-го.
Точно установить дату не представляется возможным из-за одного странного и трудно объяснимого факта. В Архиве Федеральной службы безопасности в деле, где сосредоточены протоколы заседания президиума ВЧК, решавшего все основные вопросы ее жизнедеятельности и, естественно, организационные, за протоколом от 20 мая 1918 года следует протокол от 1 октября. Можно было бы посетовать на халатность секретарей-делопроизводителей того времени (отсутствие отдельных протоколов наблюдается и в первые месяцы работы ВЧК), но чтобы исчезли документы за четыре с лишним месяца — это просто невероятно. И каких месяца — данный период отмечен не только созданием контрразведки, назначением Блюмкина, активной работой с Орловым в Петрограде, но и такими исключительно важными для истории нашей страны событиями, как убийство германского посла графа Мирбаха, левоэсеровский мятеж, аресты союзнических дипломатов, включая Локкарта, убийство руководителя Петроградской ЧК Урицкого, покушение на жизнь председателя СНК Ленина, объявление вслед за этим красного террора.
Небезынтересно и сейчас узнать, какие действия предпринимали члены президиума ВЧК с конца мая и до октября 1918 года.
А что касается создания чекистами контрразведки, то приведенные выше сведения из протокола допроса Дзержинского в связи с убийством Мирбаха являются единственным источником.
Подлинность протокола допроса сомнений не вызывает. Но все ли точно изложил Дзержинский следователю? Возникают сомнения, и вот по каким основаниям.
Как мы знаем, председатель ВЧК долгое время искал подходящего кандидата на должность руководителя контрразведки.
Прояви председатель чуть больше настойчивости, и удалось бы довести до логического конца вопрос о переводе в Москву Орлова-Орлинского. Но если этот претендент не прошел сквозь партийно-кадровое сито, то член коллегии ВЧК старый большевик Евсеев, имя которого не раз упоминалось в протоколах заседаний высшего оперативного органа в связи с рассмотрением вопросов об объединении всей борьбы со шпионажем под эгидой Всероссийской ЧК, напротив, наверняка устраивал своих коллег.
И вдруг всплыла кандидатура не достигшего и 20 лет юноши, еще недавно командира небольшого отряда на Украине, а в руководящих московских сферах никому не известного. Этим молодым человеком был левый эсер Яков Блюмкин. Получается, что Дзержинский без какого-либо сопротивления отдал на откуп эсерам такой важный кадровый вопрос.
На наш взгляд, объяснение произошедшему нужно искать не на уровне борьбы позиций в руководстве ВЧК, а в сфере высокой политики. Вероятно, в данном случае большевики уступили своим оппонентам в немецком вопросе, чтобы снять с себя подозрения в заигрывании и закулисных контактах с германским послом Мирбахом и кайзеровским правительством.
Блюмкина назначили, не наведя даже справки о нравственных и деловых качествах этого эсеровского выдвиженца. По словам Дзержинского, он буквально за несколько дней до террористического акта против немецкого посла получил компрометирующие Блюмкина материалы. Это якобы и послужило поводом к устранению последнего с ответственного поста. Кстати говоря, о негативных сведениях на Блюмкина и факте снятия его с должности историки узнали только в 1989 году, когда увидело свет 2-е издание «Красной книги ВЧК», поскольку составители 1-го упустили фрагмент показаний Дзержинского, связанный с его отношением к начальнику чекистской контрразведки.
Упущенный текст — еще одно основание для некоторых сомнений в правдивости приводимых председателем ВЧК на допросе сведениях. Читаем: «В тот же день (т. е. когда стало известно о неблаговидном поведении Блюмкина в служебной командировке в Петрограде. — А. З.) на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить…»
Вероятно, члены коллегии удивились такому повороту дела. Они-то прекрасно знали, что Дзержинский несколько месяцев лично сам занимался организацией службы по борьбе со шпионажем, на заседаниях неизменно голосовал «за», если обсуждался вопрос об объединении под крышей ВЧК всех контрразведывательных органов в Советской Республике. И вдруг предлагает ликвидировать секретное отделение. Надо учесть и то, что руководитель чекистского аппарата, выступая на коллегии, даже не упомянул о сигналах в отношении Блюмкина.
Так что же могло повлиять на решение Дзержинского? Может быть, предварительный доклад начальника отдела по борьбе с контрреволюцией Мартина Лациса? «Блюмкин обнаружил большое стремление к расширению отделения в центр Всероссийской контрразведки, — говорил Лацис, — и не раз подавал в Комиссию свои предложения».
Но ведь это полностью соответствовало намерениям Дзержинского и его коллег в руководстве ВЧК.
А Лацис настаивает в своих показаниях Следственной комиссии, что все предложения отвергались членами президиума — большевиками. «Блюмкину не давал ходу, — продолжает Лацис, — даже решил его от работы удалить». Позволительно задать вопрос — а где он был, когда утверждали будущего террориста в должности?
Нам представляется, что и Дзержинский, и Лацис открещивались на следствии не от контрразведки и планов Блюмкина по ее расширению, а от самого Блюмкина, стараясь всячески дистанцироваться от сотрудника, поставившего (пусть и по решению эсеровского ЦК) хрупкий, но необходимый стране мир с Германией под реальную угрозу.
Наверное, следовало бы составителям «Красной книги ВЧК» подкорректировать протокол допроса Блюмкина от апреля 1919 года после его добровольной явки с повинной в Киеве к своему бывшему шефу Лацису — в то время руководителю Всеукраинской ЧК, и привести показания находившегося в бегах начальника чекисткой контрразведки в соответствие с показаниями руководителя Всероссийской ЧК и начальника ее ведущего отдела. Они этого по какой-то причине не сделали, и мы имеем возможность прочитать категорическое утверждение раскаявшегося террориста, что «вся моя работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно, в силу своего значения, проходила под непрерывным (подчеркнуто мною. — А. З.) наблюдением председателя Комиссии т. Дзержинского и т. Лациса. О всех своих мероприятиях (как, например, внутренняя разведка в посольстве) я постоянно советовался с президиумом Комиссии…»
Следовательно, и значение борьбы с агентурой иностранных спецслужб понимали, и действия Блюмкина одобряли.
Но факт остается фактом — контрразведку ВЧК ликвидировали. Конкретное решение коллегии ВЧК, по утверждению Лациса, запротоколировано «в первых числах июля или последних числах июня». Более точной даты мы не знаем. Как уже отмечалось, протоколы заседаний коллегии и президиума ВЧК за лето и начало осени 1918 года не сохранилось. Странно, но не сохранились также упомянутые проекты Блюмкина и вообще какие-либо бумаги секретного отделения, громко именовавшегося его руководителем «отделом по борьбе с международным шпионажем».
Лишь дело родственника германского посла, завербованного Блюмкиным для работы в пользу ВЧК, осталось в портфеле террориста на месте преступления, а затем перекочевало на полку в лубянском архиве.
В материалах дела о восстании левых эсеров удалось отыскать документы, из которых явствует, что председатель ВЧК связал Блюмкина с Орловым, и они совместно провели ряд операций по немецкой линии. Ясно, что «питерский контрразведчик» не столько взаимодействовал с Блюмкиным, сколько занимался компрометацией последнего как своего конкурента, еще надеясь занять его место в ВЧК.
Примером тому является дело Богданова и Мальма, левых эсеров, направленных Центральным комитетом их партии на работу в ВЧК для укрепления блюмкинского отделения. В конце второй декады июня они принесли соответствующие рекомендации, и Блюмкин зачислил их в отделение, но перевел на негласное положение, выдал паспорта на другие фамилии. Затем посвятил в свой план. Суть его сводилась к следующему: следует ехать в Петроград, прибыть там к председателю Центральной следственной комиссии Орлинскому, с его помощью проникнуть в монархические круги в северной столице, а затем войти в контакт с германским консульством и предложить свои услуги в качестве агентов.
И вот «бывшие офицеры» Черкасов (Богданов) и Татищев (Мальм) появились в Петрограде. Был день похорон Володарского, и поэтому их никто не встретил. Тогда они решили пойти в здание ЧК на Гороховой. Дождались Урицкого, и тот дал им адрес уголовно-следственной комиссии.
В ходе беседы Орлинский (Орлов) заявил, что окажет чекистам полное содействие, но предложил свою схему выполнения задания. Он организует публикацию в газете о том, что два бывших офицера, члена опасной монархической организации, были задержаны властями, однако, воспользовавшись невнимательностью конвоя, бежали. Затем они явятся в «рассадник шпионажа» — германскую миссию по делам военнопленных, станут агентами немцев и с их помощью установят контакты с реальными подпольщиками-монархистами.
На этом и порешили. 25 июня соответствующее сообщение появилось в одном из периодических изданий, а через четыре дня в «Новом вечернем часе», на первой полосе, скрывшийся под псевдонимом автор разоблачил планы посланцев с Лубянки, причем назвал реальные фамилии всех действующих лиц, за исключением, конечно, Орлова. Последний, эмитируя бурную деятельность, занялся расследованием случившегося. В итоге он сообщил неудачливым конспираторам, что автор статьи — Виктор Финк, бывший секретарь Бурцева, а все сведения стали ему известны не от кого другого, как от болтливого Блюмкина.
Все это сотрудники уже ликвидированного к тому времени отделения по борьбе с германским шпионажем изложили под протокол на допросах в Особой следственной комиссии по расследованию мятежа левых эсеров.
Эсеровское выступление Орлов, конечно же, не мог предвидеть. Но, даже не произойди этих событий, Блюмкин все равно был бы дискредитирован в глазах руководителей ВЧК. Он явно мешал дальнейшим планам Орлова. Пройдя мучительное испытание при встрече с Дзержинским в Петрограде, наладив затем по заданию ВЧК работу против немцев, почти договорившись с «железным» Феликсом о переходе во Всероссийскую ЧК, он не желал из-за какого-то мальчишки-эсера отказаться от своих замыслов.
А почву для проникновения в ВЧК удалось создать. В архиве сохранилось одно из писем Орлова Дзержинскому. Читая его, убеждаешься в целеустремленности бывшего следователя по особо важным делам:
«Многоуважаемый тов. Феликс Эдмундович!
По просьбе Крестинского я остался на время здесь. Он почему-то считает, что из его окружающих лиц я один могу наладить дело борьбы с уголовным элементом. Однако он меня отпустит на время к Вам. Я тут так завален мелкой, пустяковой работой, что буду очень благодарен, если Вы меня хоть на месяц заберете к себе для организации работ по борьбе со шпионажем. Здесь она еле-еле существует, т. к. все кустарно. Понятно, с таким налаженным аппаратом, каким является германская разведка, — бороться нужно техникой и опытом. У меня наклевывается отличная агентура:
1) среди пленных;
2) в германофильских кругах аристократии;
3) в германофильских кругах финансовых и
4) в германской миссии (дом Юсупова).
Но для работы нужны деньги. Агентура. Бесплатная же агентура очень опасна, и я их брать не могу. Не найдете ли возможность из сумм по контрразведке ассигновать на эту агентуру что-либо нам. Тогда можно работать и глубже. У здешних властей агентура страшно слаба и ненадежна, поэтому и результатов нет.
Если будете вызывать меня, то телеграфируйте Крестинскому — комиссару юстиции.