Изучая отрывочные данные о деятельности Шевары, мы поначалу не могли найти убедительного объяснения внезапному исчезновению его с чекистского горизонта, отсутствию в архивных фондах документов делопроизводства Контрразведывательного бюро ВЧК. Возникали различные версии, например, можно было предположить негативную реакцию членов коллегии и президиума Всероссийской ЧК на инициативу Дзержинского, привлекшего на ответственную должность человека с неясными политическими взглядами. Ведь коллегия ВЧК 21 февраля 1918 года вынесла решение о принятии на работу «только партийных товарищей, а беспартийных как исключение». В соответствии с этим решением, все новые сотрудники должны были проходить собеседование в специально организованной комиссии.
Разрешить наши сомнения мог только дальнейший поиск. И вот, изучив более тысячи пожелтевших от времени папок в архивном фонде уголовных дел, мы нашли материалы на некого Шеваро-Войцицкого Константина Александровича. С первой страницы стало ясно — это и есть первый начальник контрразведки ВЧК. Что явствует из дела? Оказывается, отряд матросов для проведения операции в Петрограде под начало Шеваре был отдан от Наркомата по военным делам во главе с Александром Поляковым. Не понимая, естественно, ничего в агентурной работе и в контрразведке вообще, начальник отряда и его ближайшие соратники заподозрили руководителя КРБ в контрреволюционном заговоре и арестовали его. В адрес Дзержинского, только что переехавшего с аппаратом ВЧК в Москву, пошла телеграмма: «Шевара нас продал, факты на лицо, жду экстренного разрешения принять самые суровые крайние меры, как к нему, так и к его приспешникам и старым охранникам… Он желает меня убить… Ваш Поляков».
Не дождавшись ответа, группа Полякова сама, без помощи Петроградской чрезвычайной комиссии, провела в течение двух дней следствие, и Шевара был ликвидирован якобы при попытке к бегству. Чтобы подчеркнуть свою решимость «искоренять гидру контрреволюции», Поляков позднее рассказывал, что раненного в голову Шевару добили сорока винтовочными выстрелами в упор.
Обстоятельства дела вызвали сомнения у председателя ВЧК, и он дал указание секретарю Комиссии Якову Петерсу собрать все возможные материалы о Шеваре и обстоятельствах его смерти, а также снять подробные показания с Полякова.
По каким-то причинам разбирательство было начато только 17 июля.
Следователь ВЧК Фогель, опрашивая Полякова, встал на сторону последнего, удовлетворившись его объяснениями. Он даже не обратил внимание на явную подделку подписи Шевары под протоколами допросов и на тот факт, что Поляков все отобранные у начальника КРБ документы передал бывшему заместителю председателя ВЧК Александровичу. Как известно, последний к этому времени был расстрелян, а бумаги бесследно исчезли.
Вместе со смертью первого контрразведчика ВЧК прекратило свое существование и КРБ. Теперь ясно, почему мы не могли практически ничего узнать о двухмесячной деятельности аппарата Всероссийской ЧК по борьбе с немецким шпионажем.
Каковы бы ни были результаты инициированного Дзержинским разбирательства, он понимал — Шевару не воскресить и не восстановить начатые им мероприятия по проникновению в немецкую агентурную сеть. А германская угроза сохранялась. Председатель ВЧК видел ее в экспансионистских планах верховного командования Германии, в том цементирующем и организующем влиянии, которое мог внести «немецкий фактор» в среду противников новой власти. Для такого заключения у Дзержинского были реальные основания.
Еще в первые месяцы существования Комиссии чекисты столкнулись с целым рядом подпольных монархических и чисто офицерских организаций, однозначно ориентированных на Германию. Немецкие штыки для них являлись наиболее подходящей силой, способной восстановить «порядок и спокойствие» в бывшей империи.
К середине февраля немцы практически завершили подготовку к оккупации Белоруссии и Украины. Как докладывал кайзеру главнокомандующий Людендорф, целью операции было нанесение серьезного удара по большевикам, укрепление внутриполитического положения в Германии и высвобождение войск для достижения победы на Западе.
Нависшая германская угроза сблизила в некоторой степени взгляды руководителей ВЧК и военной контрразведки на необходимость усиления борьбы с немецкой агентурой.
К этому их призывал и декрет СНК, озаглавленный «Социалистическое отечество в опасности», где прямо говорилось об активизации германских шпионов, которых предлагалось расстреливать на месте преступления.
Но прежде чем расстреливать шпионов, их надо было выявить. Одного революционного порыва здесь явно было недостаточно. Мало того, что у ВЧК не было собственного контрразведывательного подразделения, но и следствие по делам о преступлениях против новой власти (контрреволюционных) велось на самом что ни на есть низком уровне, так что установить «германский след» удавалось крайне редко. Мы можем это утверждать на основе изучения более чем двухсот следственных дел ВЧК за первые месяцы 1918 года.
Опытных кадров — вот, прежде всего, чего не доставало ВЧК. И Дзержинский продолжал их настойчиво искать.
В Финляндию, почти одновременно с секретными сотрудниками КРБ Шевары, Дзержинский направляет своего агента Алексея Фроловича Филиппова, который в свое время издавал газеты «Ревельские известия», «Русское слово», «Кубань» и «Черноморское побережье» и слыл скандальным газетчиком. В журнальных кругах за ним закрепилась кличка Банкир, поскольку он обладал обширными связями среди финансовых воротил в России и за границей.
Наряду с выяснением общеполитической ситуации, выявлением контрабандных каналов вывоза из России стратегических материалов и оружия, ему ставится задача — обследовать состояние российской морской контрразведки в Гельсингфорсе. Филиппов по возвращении представил председателю ВЧК неутешительный доклад.
Агент, в частности, отметил, что вокруг толковых руководителей собралась масса тунеядцев и бездарностей, тратящих огромные деньги впустую. Результатов работы никаких. На этом основании Филиппов предлагал Дзержинскому ликвидировать контрразведывательные отделения в Гельсингфорсе и Ревеле. Одновременно в донесении отмечалась полезная и умелая работа, проводимая лично начальниками указанных отделений Бибиковым и Калакуцким.
Однако весьма лестные характеристики не привлекли внимание Дзержинского — ведь оба контрразведчика были кадровыми офицерами и, следовательно, не могли находиться на штатной работе в ВЧК. Тем более что в Комиссии как раз в это время расследовалось дело помощника начальника контрразведки Всероссийского главного штаба Каменского, заподозренного в связях с противниками Советской власти.
Тем временем, уже не бывшему агенту царской спецслужбы, а членам президиума ВЧК большевику Евсееву и левому эсеру Александровичу поручается организовать новый орган контрразведки взамен упраздненного Бюро. Надо полагать, что именно Александрович предложил в конце марта 1918 года выделить 26 тысяч рублей на неизвестно откуда появившееся контрразведывательное отделение при штабе Красно-Советского Финляндского отряда, а проще говоря, отряда Попова, того самого, что активно действовал против самой ВЧК в ходе июльского столкновения большевиков и эсеров. Президиум Комиссии, проявив революционную бережливость, денег для новоявленной контрразведки не дал и постановил выяснить качественный состав ее сотрудников. В отдельном пункте своего решения члены президиума сформулировали принципиально важное положение: «признать необходимым, чтобы борьба со шпионажем и контрразведка находились под наблюдением ВЧК».
Таким образом, коллеги Дзержинского в руководстве ВЧК приняли его идею объединить под эгидой Комиссии контрразведывательную работу, осуществляемую различными военными ведомствами. До полной реализации этой идеи пройдет еще почти год, но с взятого тогда курса чекисты уже не свернут.
Необходимость усиления борьбы со шпионажем диктовалась общим ходом событий весны 1918 года. Развертывалось одно из последних мощных наступлений германских войск на Западном фронте. С выходом революционной России из войны душившая Германию экономическая блокада, казалось, была прорвана. Хлеб и минеральное сырье Украины должны были открыть «второе дыхание» странам Тройственного союза. Между тем на оккупированных восточных территориях разворачивалось вооруженное сопротивление германским частям. Советское правительство негласно оказывало материально-техническое содействие украинским партизанам и подпольщикам. Представители военных миссий Антанты активно поддерживали левых эсеров и большевиков в их боевой работе. Так, при Оперативном отделе Наркомвоена был создан конспиративный партизанский центр, об «учебных» мероприятиях которого докладывалось лично Ленину. Предпринимаемые закулисные действия, явно не вписывающиеся в статьи Брестского договора, должны были быть надежно защищены от германской агентуры.
В начале апреля 1918 года президиум ВЧК поручает чекистам Чернову и Алгасову совместно с представителями от отделов реализовать предыдущее решение и довести до конца проверку личного состава самозванной поповской контрразведки, одновременно проработать все организационные вопросы. Также предусматривалось образовать «специальные курсы и лекции при Комиссии для разведчиков и комиссаров, при участии опытных руководителей, но при обязательном условии недопущения в качестве лекторов на них бывших охранников и жандармов».
Через несколько дней, а именно 9 апреля, в преддверии приезда в Москву германского посольства, член коллегии ВЧК Иван Полукаров представил на заседании президиума специальный доклад об усилении деятельности немецкой разведки, и в частности, в прифронтовой полосе. Поддержанный Дзержинским и другими присутствующими, Полукаров настаивал на необходимости по согласованию с Львом Троцким взять в ведение Комиссии все существующие контрразведывательные аппараты и создать единый орган под руководством самостоятельного заведующего.
Тщательное изучение материалов секретного делопроизводства ВЧК за 1918 год показывает, что объединения контрразведки не произошло (несомненно, из-за позиции Троцкого, опиравшегося на мнение военных специалистов), и собственное подразделение «по борьбе с германским шпионажем» ВЧК так и не организовала до конца мая.
В те же апрельские дни, когда чекисты еще обживали на Лубянке свое новое здание, ранее принадлежавшее страховому обществу «Якорь», и рассматривали оргвопросы о своей контрразведке, в Петрограде, в громадном кабинете бывшего министра внутренних дел империи уже работал человек — Болеслав Орлинский, — непосредственно приступивший к организации нештатного контрразведывательного пункта ВЧК.
Помимо версии самого Владимира Орлова, существует еще несколько описаний его первой послереволюционной встречи с Феликсом Дзержинским. Они расходятся лишь в незначительных деталях, поэтому мы можем с уверенностью говорить, что произошло это следующим образом.
В начале мая 1918 года Орлов допрашивал в здании революционного суда одного заподозренного в совершении уголовного преступления матроса. В это время в помещение зашли трое мужчин в шинелях, и один из них поинтересовался, как идет расследование. Орлов готов уже был бурно прореагировать на столь беспардонное вторжение посторонних лиц в следственный кабинет, но сдержался, поскольку узнал польского революционера, с которым в свое время в течение восьми месяцев он вел длинные допросы-беседы. Хотя борода, усы и очки сильно изменили внешность Орлова, голос его Феликс Дзержинский моментально узнал. И понял — судьба вновь свела его с умным, жестким, но объективным бывшим следователем Варшавской судебной палаты. «В какой-то момент, — вспоминал Орлов, — я понял, что игра моя проиграна. Я в руках самого Дзержинского». Однако ничего страшного не случилось. Дзержинский лишь уточнил, не ошибся ли он и действительно ли перед ним его варшавский знакомый. Орлов подтвердил, и далее состоялся разговор, вышедший на тему германского шпионажа и участия Орлова в борьбе с ним при царском режиме.
Возможно, в этот раз или при их следующей встрече состоялась договоренность о совместной работе.
Многие дальнейшие действия нового хозяина бывшего министерского кабинета остались неизвестными главному чекисту Союза Северных Коммун Моисею Урицкому. Истины ради отметим, что и Дзержинский находился в неведении, по крайней мере до конца сентября, относительно «двойного дна» своего протеже, не предполагая, что дал санкцию на работу руководителю тайной белогвардейской организации, тесно связанной с резидентурами англо-французских спецслужб.
О деятельности периферийного контрразведывательного аппарата Всероссийской ЧК, вне рамок Петроградской комиссии, не говоря уже о неординарной личности его руководителя, мы не узнаем из общедоступной и даже специальной литературы. Поэтому считаем необходимым привести некоторые соображения и факты, проливающие свет на неизвестную страницу истории зарождения аппарата по борьбе со шпионажем в ВЧК.
Итак, почему же нештатный орган контрразведки не был напрямую подчинен Петроградской ЧК (ПЧК)?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо сделать небольшое, но принципиальное отступление.
В книгах по истории ВЧК мы не найдем упоминания о каких-либо разногласиях, а тем более конфликтах между руководителями Комиссии. И это понятно — создавался определенный псевдореалистический образ и самой организации, и тех, кто стоял во главе ее. На данную тему еще обратят внимание историки, поскольку в обстановке столкновения взглядов, идей, подходов к решению оперативных задач, в конце концов, столкновения характеров, нравственных установок, а порой личных амбиций рождались конкретные пункты приказов и постановлений, за которыми порой стояли человеческие жизни. В этой связи мы лишь отметим, что далеко не всегда были безоблачными отношения ВЧК и ее Петроградского филиала. С момента образования ПЧК в Москве пристально следили за ее деятельностью. Характерно, что в решении президиума ВЧК от 7 марта об организации ПЧК указывалось на необходимость пересылки всех расследуемых ею важных дел во Всероссийскую Комиссию для окончательного решения. ВЧК также забрала из Петрограда всех арестованных и свой архив.
Доверяй, но проверяй — наверное, такими словами можно определить политику ВЧК по отношению к своему филиалу в старой столице. Основное ядро противников большевиков, вне всякого сомнения, находилось в Петрограде. Добавьте сюда наличие остатков персонала иностранных посольств и консульств, штаб-квартир разного рода миссий, близость к границе, и картина будет ясна.
А лучшие, хоть чему-то научившиеся уже кадры комиссаров, следователей и разведчиков наружного наблюдения ВЧК перевела в Москву, оставив своих коллег, что называется, на голодном пайке. Подбор кадров вел теперь Урицкий, практически без особого влияния Всероссийской ЧК.
Вот тогда-то, видимо, и стал Орлов-Орлинский руководителем Центральной уголовно-следственной комиссии при Совете Комиссаров Союза Коммун Северной области. И тогда-то хозяин бывшего министерского кабинета на Фонтанке совершенно случайно вновь встретился с Дзержинским.
О том, как происходила встреча, мы уже знаем.
Ни в одном издании биографии председателя ВЧК фамилия Орлов или Орлинский нам, естественно, не встретится — упоминание ее могло бросить тень на первого чекиста, а этого партийные редакторы допустить не могли. Политика всегда нависает над правдой истории.
Парадокс состоял в том, что интересы большевика Дзержинского и русского националиста Орлова совпадали, когда речь шла о борьбе с немецким шпионажем.
Прекрасно владея обстановкой, зная обеспокоенность новой власти возможными активными действиями немцев под Петроградом и наличием в городе «пятой колонны» в лице многочисленных монархическим германофильских группировок, Орлов сумел вызвать доверие к себе. Остается открытым лишь один вопрос: от кого исходила инициатива в деле создания под крышей уголовно-следственной комиссии вышеупомянутого нештатного контрразведывательного пункта?
Более вероятно, что предложение последовало со стороны Орлова, а поскольку это не противоречило интересам ВЧК и лежало в русле исканий ее председателя, то Дзержинский поддержал идею и выдал Орлову мандат, уполномочивающий вести борьбу с контрреволюцией, исходящий извне. Тогда становится понятным, почему агентурная сеть Орлова действовала совершенно независимо от ПЧК. С одной стороны, и это, на наш взгляд, главное, он стремился избежать любого контроля петроградских чекистов, а с другой — опасался неконспиративности дилетантов Урицкого, могущих «засветить» его перед немцами. В одном из его конфиденциальных писем к Дзержинскому мы читаем: «Здесь она (контрразведка. — А. З.) еле-еле существует, т. к. все кустарно. Понятно, с таким налаженным аппаратом, каким является германская разведка, бороться нужно техникой и опытом. У меня наклевывается отличная агентура… У здешних властей агентура страшно слаба и ненадежна, поэтому и результатов нет».
Что же касается руководителя ВЧК, он мог рассчитывать, что с помощью Орлова получит в старой столице источник информации, независимый от проявляющего сепаратистские настроения аппарата Урицкого.
Главной задачей контрразведывательного пункта Дзержинскому виделась борьба с немецкой агентурой и связанными с ней контрреволюционными элементами.
Орлов начал действовать энергично. В конце мая вопрос о его работе по заданиям ВЧК рассматривался на одном из заседаний президиума Комиссии, и никаких претензий к нему высказано не было. По крайней мере, в протоколе это не зафиксировано. Более того, руководство ВЧК решило продолжить выделение Орлову финансовых средств.
Своеобразным отчетом о работе стали направленные Орловым Дзержинскому две статьи (из подготовленных двенадцати), в которых раскрывались планы Германии по реставрации свергнутого революцией строя.
На Лубянке тем временем не прекращались попытки создания собственной службы по борьбе со шпионажем и объединения под эгидой Комиссии всех контрразведывательных органов республики. С новой остротой данный вопрос был поставлен на заседании президиума ВЧК 28 апреля 1918 года.
Заседание было экстренным и посвящалось отчетам оперативных отделов.
Первым слово взял заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией Полукаров. Он заявил, что отдел ведет работу против внутренних и внешних посягательств на новую власть. Выступающий отметил концентрацию контрреволюционных сил около немецкого посольства. «Приходится сознаться, — добавил Полукаров, — что для наблюдения и разведки за контрреволюцией, надвигающейся извне, нет соответствующего аппарата».
Полукарова поддержал Дзержинский, уже не в первый раз констатировавший необходимость сосредоточить всю контрразведку в руках ВЧК. Аналогичную позицию занял и Евсеев.