- Нет, Марион, я не лгу, - спокойно сказал монах, опять угадав его мысли, - то, что подсыпали снотворного, чтобы ты не проснулся, пока гаргары сумеют расправиться с Золтаном и Бурджаном - правда, но правда, которую ты не сможешь доказать...
- Ты сказал... гаргары расправились с Золтаном и Бурджаном? Разве не хазары напали на заставу? О, Уркацилла!..
Только теперь Марион вспомнил, что наконечники стрел, торчащие из шеи жеребца Бурджана, были граненые. Это были албанские стрелы! Наконечники хазарских стрел круглы!
- Но почему... почему же тогда погибли воины-гаргары...
- Золтан и Бурджан защищались...
- Во имя святой истины, ответь: зачем филаншаху понадобилось убить моих друзей... я ничего не понимаю...
- Этого, Марион, и я не знаю. Но если уж ты пожелал, выскажу догадку: тебя ненавидят в городе! И хотят изгнать из Дербента, но сделать это так, чтобы тебя изгнали твои же родичи. Ведь это гораздо позорнее!
- Кирилл! - прогремел лег. - Где те двое, которые рассказали тебе...
- Их уже нет... - спокойно перебил его христианин.
- Послезавтра суд филаншаха. Ты поведаешь народу правду!
- Я чужеземец, Марион, - возразил христианин, - а чужеземцы по закону не могут быть свидетелями...
Грудь Мариона бурно вздымалась, ему не хватало воздуха, он задыхался. Подобно ударам меча, вонзались в душу слова монаха.
- Если ты спросишь себя: за что? За что тебя ненавидят, за что хотят изгнать - ты не найдешь ответа! И для тебя это будет горше всего! Люди, те самые люди, которых ты защищал, за кого проливал кровь, кого готов снова защищать - эти люди предали тебя и в любое время готовы предать снова! Сейчас, Марион, я уже не спрашиваю тебя: справедливо это или нет, ибо ты уже не сомневаешься в последнем. Я спрашиваю тебя: зачем тебе нужно быть благородным по отношению к неблагодарным? Разве ты не мужчина? Разве ты забыл, что существует месть? Ты должен отомстить!
- Да, я отомщу!.. И месть моя... - Марион скрипнул зубами. - Живые будут завидовать мертвым!..
- А вот теперь, Марион, когда ты созрел для мести, я скажу, зачем пришел. Тебе представиться скоро прекрасная возможность насладиться мщением. В ближайшие дни к Дербенту подойдет конница хазар. Сейчас у Турксанфа воинов гораздо больше, чем у Аттилы во время Великого Нашествия хуннов. Турксанф также жаждет мести! И никто уже не сможет остановить его! Если Дербент не покорится, он будет уничтожен вместе с жителями! Турксанф знает о тебе! Он мне сказал: "Кирилл..." Но, кажется, сюда идут... Марион, я тороплюсь... он мне сказал: "Иди и уведоми Мариона, что ради него я сохраню город! Но только пусть он откроет мне северные ворота! Я осыплю Мариона золотом!" О, Турксанф умеет быть благодарным! Итак, ты станешь правителем Дербента и сумеешь отомстить! Я жду ответа, - черный христианин торопливо подошел к калитке. В темноте переулка слышались приближающиеся шаги. Монах выжидательно обернулся.
Марион хрипло засмеялся. Монах вздрогнул. Марион захохотал. Ему стало смешно, как бывает смешно только в детстве, когда счастливо избегнешь опасности.
- Я жду ответа, - напомнил монах.
- Ответ будет один, - весело прохрипел Марион. - Благодари лега за стойкость, ибо я постоянно помню, что ты мой гость. И не изменю обычаю гостеприимства, даже если гость оказался гнусным человеком. Но я вижу: ты торопишься?
- Ты пожалеешь о сказанном, Марион! - с этими словами черный человек исчез в темноте, и когда Геро с мокрыми слипшимися кудрями вбежал во двор, возле очага одиноко сидел Марион, и ничто не напоминало, что здесь был кто-то еще.
В этот вечер Марион больше ни разу не вспомнил о том, что Рогая посадили в зиндан.
16. ФИЛАНШАХ
С грохотом опустилась ржавая цепь, перекрывающая выход из гавани, и крутобокий с высокой кормой корабль, блестя на солнце мокрыми, неровно поднятыми веслами, выскользнул в море. На палубе забегали, засуетились люди, резко прокричал кто-то по-персидски, и с берега хорошо было видно, как корабль сверху донизу покрылся белыми парусами, слегка накренился, удаляясь, унося сборщика налогов перса Сардера, а с ним послание Шахрабаза Урнайра шахиншаху Ездигерту Третьему. Это было уже третье послание, в котором филаншах напоминал о своих заслугах. Два первых были оставлены без письменного ответа, а на словах было передано: "Жди. На все воля Агуро-Мазды". Осведомитель при дворе Ездигерта передал: шахиншах озабочен предстоящей войной с Византией, а с Турксанфом у него мир. Это означало, что Дербент сейчас не столь важен Ездигерту, ибо прикрывает всего лишь тыл. Но с приходом каравана из Семендера стало известно, что Турксанф собирает свои орды и расчищает путь на юг. С этим известием Сардер и отправился в ставку шахиншаха.
Дорога из гавани шла через пустырь, заросший цветущим розовым тамариском, вдоль северной стены, мимо водоема, поднималась в верхний город.
Сегодня утром в верхнем городе был обнаружен труп воина - перса из гарнизона крепости. Его убили, видимо, ночью, и убийцы бросили труп в известковую гасильную яму, но второпях не заметили, что на поверхности остался торчать сапог. Шахрабазу пришлось провожать Сардера в гавань, ибо это было уже четвертое с прошлой весны убийство перса. Откормленные, томящиеся бездельем воины персидского гарнизона приставали к албанкам.
Сегодня начальник гарнизона крепости Гаврат заявил филаншаху, что он не отвечает за спокойствие воинов гарнизона, что они разгневаны и собираются мстить албанам. Шахрабаз распростился с перстнем и десятью золотыми динариями, дабы Сардер в отчете не упомянул об убитом.
Проезжая через пустырь, Шахрабаз вспомнил, что вечером к нему должны провести монаха-христианина, прибывшего с караваном из Семендера. Монах зачем-то добивается встречи с правителем Дербента, об этом сообщил соглядатай. Что нужно христианину? Уж не хочет ли он обратить Шахрабаза Урнайра в свою веру? При этом предположении филаншах только усмехнулся.
Вдруг слева от дороги, в зарослях тамариска, послышался шорох, раздвинулись кусты. Шахрабаз едва успел сдержать отпрянувшего жеребца, как перед ним на дорогу из розовых зарослей выпрыгнул невысокий человек в длинной рубахе простолюдина, босой, с седой взлохмаченной бородой. Резко и зло прокричал араб Мансур, два рослых телохранителя, ехавшие по бокам филаншаха, рванулись вперед, в мгновение ока сбили с ног конями появившегося человека, выхватили мечи.
- Не убивайте меня сейчас, я должен сказать правителю нечто важное! Подождите меня убивать! - кричал простолюдин, подняв голову, даже не пытаясь защищаться.
Человек был безоружен и явно слабосилен. Шахрабазу бросился в глаза его огромный, мраморно блестящий лоб, достойный мудреца. Телохранители с обнаженными мечами окружили правителя.
- Оставьте его, - приказал Шахрабаз и, когда телохранители нехотя отъехали, мрачно велел: - Говори, старик!
Лоб простолюдина был настолько выпукл и просторен, что, нависая, скрывал глаза, и только старик подполз на коленях, поднял большую седую голову, филаншах увидел устремленный на него смелый и доверчивый взгляд светлых, напоминающих две льдинки, глаз. Это были глаза ребенка, не знающего ни боли, ни страха, ни лжи.
- Меня не пускали к тебе, правитель, как я ни пытался, и вот я вынужденно прибегнул к столь необычному способу, - торопливо и вместе с тем простодушно объяснял старик, доверчиво касаясь стремени филаншаха худой, слабой рукой. - Послушай, много, очень много лет я провел в одиночестве, жил в пещере, спал на подстилке из трав и цветов, питался дикими плодами и акридами. Единственным моим богатством были труды Аристотеля и Платона, единственной радостью - размышления. Поверь, я очень много знаю!..
- Ты можешь вернуть мне молодость? - перебил его филаншах.
- Нет, - покачал головой мудрец, - этого я не в силах... Но я знаю, что надо предпринять, чтобы люди жили в мире, чтобы не было ни бедных, ни богатых, чтобы мужчин не превращали в рабов, а женщины не знали вдовства. Я знаю, что нужно сделать, чтобы государства были изобильны, дети не умирали от голода и болезней...
"Да он сумасшедший!" - подумал филаншах и, дернув поводья, гневно сказал:
- Старик, ты отнял у меня время! Прочь с дороги!
- Разве ты не хочешь, чтобы люди жили счастливо и изобильно? простодушно удивился мудрец. - Я вижу, что ты мрачен, твою голову теснят тяжкие думы... О, я не сомневаюсь, что думы твои - о наилучшем устройстве дел!
- Да, да! Ты прав, - нетерпеливо перебил его Шахрабаз, - но ответь мне: ты можешь сделать людей равными?
- Твой вопрос говорит с твоем высоком уме, но и этого я не умею.
- Тогда ты напрасно провел много лет в размышлениях! - мрачно усмехнулся филаншах. - Питание акридами и постель из цветов не пошли тебе на пользу!
- Выслушай меня... я прошу единственного - выслушай меня!
- Зачем? - холодно удивился правитель. - Сейчас ты станешь лгать, искренне веря, что сказанное - истина. Прочь с дороги! - Филаншах тронул коня и больше не остановился.
- Ты еще не знаешь, что я придумал самодвижущуюся повозку! - закричал вслед ему простолюдин. - Но у меня нет даже шекеля железа, чтобы выковать хоть одну ось! Я придумал лук-самострел! Выслушайте меня!
Но свита равнодушно проехала мимо, старик пытался кого-нибудь задержать, хватался за стремя, его отталкивали сапогами. На огромном лбу старика вздулась толстая жила, изможденное лицо его сморщилось, он, протягивая вслед уезжающим руки, кричал:
- Все смеются надо мной, но я не сумасшедший, я думал над всем этим двадцать лет! Разве вы не хотите быть счастливыми?
Счастье Шахрабаз испытал спустя короткое время после тут же забытой им встречи с мудрецом. Когда он поднимался в верхний город, впереди, пересекая дорогу, прошла стройная девушка в длинном белом льняном платье с кувшином на плече. Лицо ее было открыто. Ах, как она шла, словно не касалась земли, словно плыла. Гибко покачивался тонкий, перехваченный узким серебряным пояском стан, свежо горел румянец на щеках, приоткрытые алые губки, казалось, источали аромат роз. А какой гордый, огненный взгляд метнула она на Шахрабаза из-под черных длинных ресниц. Шахрабаза вдруг обожгла чувственная страсть, словно молнии пронзили тело. Он выпрямился, замер, приподнявшись на стременах, провожая юную красавицу взглядом. Когда девушка прошла мимо своей летящей походкой, гордо откинув голову, отягощенную черными как ночь кудрями, рассыпанными по плечам, он почему-то шепотом попросил Мансура: "Узнай, чья!" А когда Мансур рванул коня вслед девушке, крикнул: "Не обидь!"
И пока он ждал возвращения дворецкого, в теле его бурлили молодые силы, кипела молодая кровь, обжигая лицо, и он был счастлив и даже улыбался. Телохранители, видя странную мертвую улыбку на сухом пергаментном лице старика, оцепенели от страха, ибо филаншах на их памяти улыбался впервые.
До вечера Шахрабаз во дворце принимал соглядатаев, выслушивал сообщения шихванов, начальника стражей порядка, отдавал распоряжения, но перед глазами неотступно стояла Витилия, дочь Мариона, как сообщил Мансур, и чувственные молнии по-прежнему обжигали тело, вызывая на лице филаншаха счастливую улыбку.
Кроме этого происшествия, все остальное для правителя Дербента было обычно.