Наконец мы подошли к той многочисленной категории населения, чье непосредственное участие в поддержании или нарушении законов страны являлось для них одним из главных стимулов к развитию, применению и передаче методов и стилей боевых единоборств. В феодальной Японии они были представлены различными полицейскими силами и их вечными противниками из преступного мира. В отдельную группу, близкую к последним по своему полному пренебрежению к закону и социальным условностям, мы должны выделить знаменитых пиратов Ямато.
С самых древних времен каждый военный клан в провинции имел собственный отряд полиции, чья основная задача состояла в поддержании закона и порядка в границах территории клана. К числу находившихся под их опекой поднадзорных лиц относились не только простолюдины — крестьяне, торговцы и ремесленники, принадлежащие к клану, а также чужаки, оказавшиеся на его землях, но и воины клана. В скором времени эти местные отряды превратились в своего рода полицейские силы, которые в мирное время контролировали вверенную им территорию, стараясь предупредить или нейтрализовать любые формы преступного поведения. Все деревни, районы и города либо находились под юрисдикцией организованных полицейских сил и их военного начальства, либо организовывали свои собственные органы охраны правопорядка, которые в любом случае напрямую подчинялись замку даймё и представителям клана. Так, например, в древней столице Хэйан порядок поддерживали полицейские управы, расположенные в каждом районе города, которые подчинялись городским судам и в конечном итоге императорскому двору.
Но когда культура Хэйан начала переживать стадию упадка и отряды воинов устремились к центру из провинций, возникла необходимость в создании новой государственной структуры, которая могла бы уравновесить все враждующие стороны. Схема, согласно которой различные общественные классы получали право формировать собственные силы охраны правопорядка под руководством одного или нескольких официальных чиновников, вскоре прочно вошла в традицию. Ее эффективность усиливал принцип коллективной ответственности, подразумевающий, что за проступок одного человека должен понести наказание каждый, кто связан с ним круговой порукой.
Однако именно Иэясу Токугава, как выразился Рейсхауэр, принадлежит «сомнительная слава» человека, который реорганизовал полицейские силы и поднял их на недостижимый ранее уровень эффективности и вездесущности. Как мы уже отмечали в разделе, посвященном структуре японского общества периода Токугава, обширная и сложная сеть полицейского контроля постепенно распространялась по всей Японии, начиная с Эдо, военной столицы страны, где когорты хатамото и гокэнин, а вместе с ними и гарнизоны провинциальных воинов были готовы исполнить волю сёгуна, и местные органы самой разнообразной природы помогали друг другу поддерживать закон и порядок при помощи профилактического надзора или быстрой реакции на то, что в то время расценивалось как «преступное поведение».
Изучая систему военной диктатуры, подобной той, которую установил Токугава, бывает очень трудно провести четкое разграничение между военным законом и гражданским законом, между институциональными средствами усиления первого и теми особыми мерами, которые были направлены на усиление последнего. Провести такое разграничение почти невозможно, к тому же в большинстве случаев в этом нет никакой необходимости, поскольку в деспотическом обществе, в котором центральное правительство обладает всей полнотой власти над людьми, всякое преступление, даже самое мелкое и незначительное, рассматривается как прямой вызов этой власти, охватывающей и определяющей каждый аспект национальной жизни. Следует помнить о том, что законы Токугава, самого могущественного из военных кланов, по сути, представляли собой «военное право» (Embree 1, 18). Как таковые, они были «крайне репрессивными по своей природе», поскольку доводили до крайней степени диктат любого закона, направленного на сохранение определенных правовых и социальных форм, установленных в данное время и на данном историческом этапе. Гибкость закона в переходные фазы развития и его более широкая интерпретация на новых стадиях эволюции общества глубоко претили военным традициям, которые, по определению, всегда были жесткими и конкретными. Необходимо добавить, что последние являлись реакцией на ужасы нестабильной эпохи гражданских войн (1336–1600), истощивших нацию. С другой стороны, они, по всей видимости, как нельзя лучше подходили к той концепции норм человеческого поведения, которая была импортирована из Китая и доведена в Японии до своей самой экстремальной формы. Согласно этой интерпретации мораль по своей природе является понятием сугубо общественным, а не индивидуальным или приватным. Таким образом, любое действие гражданина касается общества, а следовательно, государства, и если власть в стране принадлежит военной диктатуре, — его военным представителям.
Эдо полнилось когортами воинов и гражданских чиновников, призванных исполнять полицейские функции. Гарнизоны прямых вассалов сёгуна, хатсшото, были стратегически рассредоточены в Киото и его окрестностях. Как сообщает Ядзаки, в Эдо насчитывалось 669 наблюдательных постов хатамото, созданных бакуфу и провинциальными правителями, которые имели там свои резиденции. В определенной степени они контролировали друг друга и, кроме того, осуществляли совместный контроль над тысячью наблюдательных постов, расположенных в кварталах простолюдинов. Эти сторожевые посты находились под у правлением гражданских чиновников, назначавшихся корпорациями и гильдиями каждого квартала. Эти чиновники подразделялись на три основные категории в соответствии со своим социальным статусом, доходом и служебными обязанностями. Стражники (ерики), полицейские (досин) и патрульные (окаппики) формировали отряды вооруженных людей, которые несли службу возле каждого входа в квартал и, под надзором военных, у всех городских ворот. Они, согласно традиции, обычно подразделялись на пять групп людей, сферы влияния которых становились все более четкими и определенными по мере закрепления системы. Под этими группами мы находим наемных работников (тэсаки) и помощников, привлекавшихся в основном из социального слоя отверженных, эта. Ввиду присущего буддистам глубокого отвращения к контакту с кровью (что достаточно парадоксально для культуры, породившей культ меча), такие работы, как убой животных, выделка их шкур и производство кожаных изделий, стали монопольным правом эта, имевших с них неплохой доход. Кроме того, эта служили «в качестве тюремщиков, стражников людей, осужденных на публичное наказание, а также исполняли роль палачей» (Yazaki, 218).
Группы эта, вместе с их помощниками (тэдаи), часто использовались для ареста или уничтожения установленных преступников. Более сложные задачи, связанные с задержанием преступников, обладающих более высоким статусом или боевым мастерством, исполнялись ими совместно с группами ёрики, досин и окаппики или под их прямым руководством.
Совсем не удивительно, что такой вездесущий и громоздкий полицейский аппарат был замечен в злоупотреблениях самого различного рода. Так, например, досин, окаппики и их подчиненные, тэсаки, часто обвинялись в вымогательстве. Ядзаки рассказывает об арестах невинных граждан «по ложным обвинениям с целью сбора с них штрафов, которые превратились в дополнительный источник доходов» (Yazaki, 218). В некоторых случаях реакция горожан, особенно когда подобные злоупотребления сочетались с повышением налогового бремени или нехваткой продовольствия, могла породить искру, необходимую для того, чтобы недовольство переросло в открытое восстание. Однако армии воинов, маячившие за спинами этих полицейских чиновников и окружавшие Эдо со всех сторон, гарантировали, что любая подобная реакция, если она вообще произойдет, будет иметь ограниченный и кратковременный характер.
В мирное время открытый надзор над полицейским аппаратом, при помощи аппарата гражданских и военных чиновников, осуществляли городские судьи (мати-бугё). Более скрытный надзор над полицией вели цензоры (мэцукэ), которые держали под контролем как гражданских, так и военных чиновников при помощи «обширной, тщательно продуманной и необычайно эффективной разведывательной организации — предшественника тайной полиции наших времен» (Kennedy, 125). Их излюбленным инструментом были профессиональные шпионы, ниндзя, о которых будет рассказано в части 2.
Существуют многочисленные доказательства того, что в феодальной Японии полицейские и их помощники тратили немало времени и усилий на развитие специального оружия и технических приемов, предназначенных для нейтрализации преступников, которые по большей части были вооружены и (принимая во внимания суровость наказания за любое правонарушение) оказывали при аресте отчаянное сопротивление. Кроме необходимости защитить себя от агрессивной реакции вооруженного преступника, желающего любой ценой избежать пленения, полицейские часто были вынуждены решать другую малоприятную задачу — арест высокопоставленного лица без нанесения ему физического ущерба. В определенных случаях преступника требовалось во что бы то ни стало захватить живым ввиду его большой ценности для мэцукэ в качестве источника информации о замышляющихся мятежах, заговорах и т. д. Поэтому среди оружия полицейских сил феодальной Японии мы находим кинжал-трезубец (дзиттэ), который позволял нейтрализовать острый как бритва меч; шест с крючьями (содэгарами), имеющий близкое сходство с боевым посохом, но использовавшийся в основном для сковывания движений вооруженного человека при помощи захвата рукавов или других частей его одежды; крюк с цепью (манрикику-сари), изобретателем которого считается Данносин Тосимицу, начальник стражи у ворот замка в Эдо; и другие разновидности оружия с цепью, использовавшиеся на манер лассо или бола, главным образом доя того, чтобы парализовать и усмирить правонарушителя. Полицейские также внесли определенный вклад в развитие систем рукопашного боя без оружия. Так, например, в японских хрониках периода Токугава упоминается Ямамото Тамидзаэмон, знаменитый полицейский офицер из Осака, который считается основателем школы дзюдзюцу Синно Синто. Искусство рукопашного поединка многим обязано этим людям, в том числе и париям, таким, как эта, которые модифицировали многие старинные, а также создали некоторые новые специализации (дзюцу) боевых единоборств как с оружием, так и без. И даже официальные хроники букё неохотно упоминают подобных мастеров, лишь косвенно признавая их вклад в искусство владения копьем, мечом, коротким трезубцем или веером.
У внешних границ законности и далеко за их пределами полицейским силам феодальной Японии противостояли профессиональные игроки, мошенники, воры, грабители — все те, из кого состоял преступный мир городов или банды, бесчинствовавшие в сельской местности. В своей организационной структуре эти преступные группы также следовали иерархическому образцу, перенятому у военного сословия: они были организованы вертикально, с «отцом» во главе и многочисленными лейтенантами, исполнявшими его приказы. Эти банды имели свои территориальные границы, которые они яростно защищали против вторжений любого рода, тем самым создавая для официальных властей сложные, порой неразрешимые проблемы на протяжении всего периода Токугава.
В ранние периоды японской феодальной истории сельская местность была благодатной почвой для формирования крупных банд преступников и разбойников, которые терроризировали и облагали поборами близлежащие деревни, пока наконец военные лидеры не перешли к решительным действиям, взявшись за изгнание преступников со своих земель, что привело к резкому сокращению их численности. Спад бандитизма (который процветал с одиннадцатого по семнадцатый век) совпал по времени с ростом городской преступности в период Токугава, когда в конце феодальной эпохи произошло увеличение численности торговцев и ремесленников. На самом деле, преступники, профессиональные игроки и лица, скрывавшиеся от закона, благодаря своим навыкам в обращении с оружием и репутации опытных уличных бойцов часто принимались на службу в качестве личных телохранителей лидеров дза.
Дзирото Симидзу, «главный босс Токайдо» на закате эпохи Токугава, в начале своей карьеры был профессиональным игроком, и свои исключительные лидерские качества он развил, ускользая из многочисленных ловушек, расставлявшихся на него полицией и конкурирующими бандами. В конце концов сопротивление ему было почти полностью прекращено и он даже достиг полуофициального статуса в территориальной цепочке власти своей провинции. Подобно многим другим лидерам неофициальных сообществ, корпораций и гильдий, он также начал делать для буси, которые номинально находились у власти, то, что больше не могли делать для себя — то есть поддерживать и защищать разрушающийся общественный строй от атак новых обычаев и устремлений, провозглашавших зарю новой эры в истории Японии.
Бунтарский дух таких преступников был неукротим. Они не только заставляли заплатить за свою жизнь или свободу дорогой ценой (которая многократно оправдывала жалованье полицейских), но даже перед лицом неминуемой смерти часто демонстрировали свое глубокое презрение к полицейским и их функциям. В феодальной Японии было принято проверять остроту и прочность новых мечей, предназначавшихся для воинов высших категорий и рангов, на телах казненных преступников. В отдельных случаях, когда меч хотел приобрести влиятельный человек, способный себе это позволить, испытание проводились на живых телах. Рассказывают, что как-то раз вор, приговоренный к отсечению головы, заметил среди полицейских официального испытателя мечей и спросил его: «Ты собираешься проверить этот клинок на мне?» — «Да, — последовал ответ. — Я хочу рассечь твое тело от плеча вниз по диагонали». — «Очень жаль, что я не узнал об этом раньше, — сказал осужденный с мрачным юмором. — А то бы я проглотил пару больших камней, и ты бы сломал о них свой драгоценный меч».
И, наконец, данный обзор значимости вклада различных слоев общества в развитие новых видов оружия и методов рукопашного боя не был бы полным без упоминания пиратов, которые терроризировали прибрежные города Кореи и Японии, начиная с самых ранних периодов японской истории. Упоминания этих отчаянных морских бродяг можно встретить не только в японских исторических документах, но и в более древних китайских хрониках, где они носят имя «дети (сыновья) Японии» (вако; ва — древнекитайское название Японии). Родиной пиратов были в основном западные провинции Хонсю, Кюсю и Сикоку, и «подобно тому, как это происходило в елизаветинской Англии, японских флибустьеров нередко финансировали самые влиятельные семьи страны, не гнушавшиеся получать свою долю от их добычи» (Kennedy, 75).
Корабли японских пиратов появлялись у берегов Филиппин, Таиланда, Явы и даже Индии, где, согласно Уильямсу, им «ни в одном порту не разрешали сходить на берег… с оружием, поскольку в любом месте, где бы они ни появлялись, за ними следовала репутация дерзких и отчаянных головорезов» (Williams, 30).
Вако основывали свои колонии даже в глубине материка. Так, например, в Нанкине они на протяжении нескольких веков отражали рейды кораблей китайского и японского флотов, которые безуспешно пытались их обуздать. Особенно активные в течение четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого веков, они были практически полностью уничтожены Хидэёси и диктаторами из клана Токугава, которые наложили запрет на любые контакты японцев с внешним миром. Всем японцам было строго запрещено покидать страну, а те, кто ее уже покинул, не могли вернуться назад (под страхом смертной казни), и это буквально лишило вако их баз, откуда они отправлялись на поиски сокровищ и куда затем возвращались со своею добычей. Но прежде чем их многовековой активности был положен конец, они успели прославиться по всей Азии за свои «исключительные боевые качества и полное равнодушие к смерти» (Kennedy, 101) — качества, которые европейские державы, перенеся арену своей хищнической борьбы на азиатский театр, умело эксплуатировали, используя этих пиратов в качестве наемников. Вероятно, именно благодаря средневековым вако будзюцу позаимствовало чужеземные методы рукопашного боя, которые до эпохи Токугава распространились по всей Японии. В любом случае нет никакого сомнения в том, что они были превосходными бойцами, сражавшимися необычайно хорошо против превосходящих сил противника независимо от качества направленного против них оружия. Нет также сомнений и в том, что, независимо от своего происхождения, они, как и большинство их соотечественников, обладали качеством, общим для всех членов японских родовых кланов, готовностью принять смерть в случае поражения.
В 1604 году два английских корабля, бороздивших моря под флагом святого Георгия, встретили у побережья Бинтанга, возле Сингапура, «японскую джонку, на мачте которой развевался флаг Хатимана… бога войны» (Williams, 30). Столкновение между «английскими морскими бродягами и японскими пиратами» превратилось в «необычайно кровавое» морское сражение, в ходе которого низкорослые и коренастые вако пытались захватить английские корабли, <Тигр» и «Тигренок», но сумели лишь убить капитана первого судна, прежде чем им пришлось отступить под натиском превосходящих сил английских флибустьеров и огневой мощи их корабельных! орудий. Даже несмотря на то что заряды крупной картечи пробили огромные пробоины в корпусе их судна и почти полностью снесли палубную надстройку, японские пираты продолжали сражаться до самого конца, и лишь один из них был взят в плен живым. Его продержали в трюме всю ночь, а утром вытащили на палубу, чтобы вздернуть на рее. По словам свидетелей, «этот японец разорвал веревку и прыгнул в море. Я не могу сказать, доплыл он до земли или нет» (Williams, 30).
Японские пираты сражаются с английскими флибустьерами.
Существование специфических видов оружия, а также прямые и косвенные упоминания в исторических хрониках конкретных технических приемов, стилей и методов их использования в бою — все это предполагает наличие центров систематической подготовки (как самых примитивных, так и наиболее изощренных), где адепты будзюцу имели возможность познакомиться с теорией и практикой рукопашного боя. В этих центрах студентов учили справляться с бесчисленными непредсказуемыми ситуациями, с которыми они могли столкнуться в реальном бою. В записях, составлявшихся писцами военных кланов начиная с одиннадцатого столетия, и особенно в хрониках периода Эдо, эти центры обычно упоминаются как «школы боевых искусств» (будзюцу рю). Вполне естественно, такое определение применялось в основном к центрам боевой подготовки, которые посещали профессиональные бойцы феодальной Японии — воины (буси), поскольку именно они занимали доминирующее положение в обществе в этот исторический период.
Таким образом, по определению, рю представляли собой школы, в которых общепризнанный эксперт обучал нескольких учеников стратегии использования определенного вида оружия, в определенном стиле и в соответствии с определенной концепцией. Основным предназначением боевых рю было образование в смысле передачи систематических знаний в области специализаций будзюцу специалистами-учителями, которые считались способными подготовить специалистов-бойцов. Как это видно из таблицы 11, каждая школа обычно идентифицировалась по фамилии ее основателя или родоначальника определенного боевого стиля, преподаваемого в этой школе; по названию клана, под эгидой которого рю получило официальное признание; по образным названиям, ассоциировавшимся с характерными для данной школы стратегиями и техническими приемами; по конкретному эзотерическому принципу, считавшемуся дидактической основой или характерной особенностью этого учения.
Милитаристская культура феодальной Японии внесла огромный вклад в быстрое распространение самых разнообразных боевых рю. Эпоха непрерывных войн, продолжавшаяся с девятого по семнадцатый век, создавала благодатную почву для изобретения, тестирования и дальнейшего совершенствования оружия, стилей стратегий и технических приемов рукопашного боя, а также для систематического обучения этим предметам. Однако, судя по всему, в доктрине будзюцу доминировали шесть основных типов рю. По прихоти времени, места и обстоятельств эти шесть типов часто смешивались и перекрывали друг друга.
Первый тип боевых школ можно охарактеризовать как оригинальные, то есть это такие школы, где обучение проводили сами основатели боевого стиля или их собственные ученики под прямым наблюдением наставника. Вторым типом были вторичные школы, которыми руководили инструкторы и учителя, обучавшиеся у других мастеров данного стиля, прежде чем они открыли собственные центры подготовки. Не существует жесткого критерия, который можно было бы использовать для оценки степени оригинальности той или иной школы, поскольку все они разделяли общую традицию, и, кроме того, как это видно из биографий многих выдающихся учителей, почти обо всех них можно смело сказать, что они разработали собственные стили, стратегии, технические приемы (и даже новые виды боевого оружия), после того как прошли обучение у лучших мастеров различных боевых искусств своего времени. Очевидно, что эти люди стремились приобрести самый широкий опыт в будзюцу, прежде чем заняться собственной стратегической интерпретацией накопленных знаний.
Третий тип школ боевых искусств представляли наследственные рю — школы, которые действовали под управлением одной семьи учителей, где передача накопленного опыта в области будзюцу происходила напрямую, от отца к сыну, на протяжении многих поколений. В тех случаях, когда учитель не имел сыновей, которым он мог бы передать традиции наследственного рю, или же его собственные дети по какой-то причине были непригодны к обучению, общепринятым выходом из ситуации являлось усыновление талантливого ученика. Этому усыновленному наследнику передавались бумаги школы, ее дидактические традиции, а также имя учителя.
Прямой противоположностью данного типа школ боевых искусств были ненаследственные рю, которые в доктрине будзюцу часто упоминаются как рю-ха (Draeger, 84). Однако они, по всей видимости, были распространены значительно меньше — вероятно, потому, что традиции ненаследственных школ оберегались не так тщательно (и, следовательно, были недолговечными), как в школах наследственного типа.
Пятый тип был представлен общественными школами, которые имели официальное разрешение властей проводить обучение в определенном месте и получали гарантированный доход либо в виде продукции с закрепленного за ними участка земли, либо чаще всего в виде содержания, выплачиваемого рисом. 1< шестому типу относились частные школы, действовавшие без официального разрешения на территории феодальных владений. Такие школы не получали содержания, поскольку они игнорировались властями, если не находились под прямым запретом.
Общее количество таких центров боевой подготовки варьировалось от периода к периоду, и цифры, которые приводятся в хрониках феодальной Японии, следует рассматривать с определенной долей скептицизма, поскольку до эпохи Токугава было просто невозможно провести точную перепись боевых рю. Даже позднее, когда по соображениям политической целесообразности и ради самосохранения баку фу Эдо начало вести свой собственный учет боевых рю, официальный перечень ограничился школами, избирательно одобренными центральными властями, а это были в основном школы первого и четвертого типов. Таким образом, в списки не попали полулегальные школы, чье существование власти терпели только потому, что они действовали на территории отдаленных феодальных поместий, не говоря уже о подпольных школах боевых искусств, полностью находившихся за чертой закона.
Так, например, в классическом справочнике 1843 года «Будзюцу рюсо-року», цитируемом Доре, перечислено 159 основных школ боевых искусств. Далее они подразделяются в порядке их «относительной важности» на восемь главных специализаций будзюцу: шестьдесят одна школа фехтования на мечах и еще пять, специализирующихся в иайдзюцу (искусство быстрого и координированного выхватывания меча); двадцать девять школ фехтования на копьях, вероятно, яридзюцу, поскольку тот же самый автор называет еще две школы, специализировавшихся в использовании алебарды (нагината); девятнадцать школ стрельбы из огнестрельного оружия; двадцать школ единоборства без оружия, вероятно, дзюдзюцу, средневекового предшественника дзюдо; четырнадцать школ стрельбы из лука и девять верховой езды. В список также были включены второстепенные школы, где обучали плаванию с лошадью и без, а также игре на барабане и морской раковине, которые использовались как «средства подачи боевых сигналов» (Dore 2, 149).
Там также упоминаются и другие второстепенные школы, например, такие, где учили захватывать преступников живьем, по всей видимости, возникавшие в ответ на специфические потребности периода Токугава, в течение которого обязанности воинского сословия древних времен постепенно переходили к полиции.
Что касается местоположения, то рю можно было найти повсюду. Каждый военный клан феодальной Японии имел собственные центры специализированной боевой подготовки на территории, находившейся под его юрисдикцией. Начиная от самого мелкого клана, располагавшего лишь одной главной резиденцией, до самого крупного, владевшего несколькими, все они выделяли в них достаточно места для стрельбищ и тренировочных залов, где студенты могли практиковаться в использовании различных видов оружия, овладевая боевыми навыками под руководством опытных наставников, пока их не признавали готовыми встретить врага на поле боя (или где-то еще). Особняки, принадлежавшие буке (а еще раньше аристократическим семьям эпохи Хэйан), всегда имели на своей территории большие площади, специально отведенные для практических занятий различными специализациями будзюцу, такими, как стрельба из лука, верховая езда, фехтование на копьях и фехтование на мечах. Вполне естественно, что в этих тренировочных залах особое внимание уделяли лидерам и высокопоставленным членам клана, в то время как более многочисленные вассалы низших рангов получали ту подготовку, которая считалась соответствующей их положению.
Как указывает Доре, в девятнадцатом столетии даже самый скромный военный клан содержал отдельного учителя по каждой боевой специализации. Такой учитель получал в свое распоряжение собственный тренировочный зал либо помещение, которое он делил с мастером другой боевой специализации, «проводя занятия через день» (Dore 2, 149). Более состоятельные кланы могли позволить себе содержать сразу «нескольких учителей по каждой из специализаций, причем принадлежащих к различным рю», которые проводили занятия в собственных домах или же приходили на дом к воинам высших категорий и рангов. Частные школы, где единственный специалист обучал избранных учеников какому-то конкретному боевому стилю, были настолько многочисленны, что некоторые авторы выдвинули теорию, согласно которой все боевые школы, существовавшие в различных феодальных поместьях, по своему происхождению являлись простыми частными школами. В качестве дополнительного аргумента в пользу этой теории ее сторонники ссылаются на тот факт, что большинство воинов лично обучали собственных детей, по крайней мере наиболее традиционным видам боевых искусств. Если в данном контексте определение «частная» используется в смысле, противоположном понятию «общественная» в отношении школы, которая не принадлежала к единообразной национальной системе, то такая теория имеет право на существование. Но поскольку школы в феодальных поместьях обычно основывались по инициативе лидеров клана ради их собственных воинов, определение «частная школа» приобретает более широкое и пространное значение, чем в случае со школой, в которой единственный наставник обучает отобранных им учеников. По нашему мнению, название «частная школа» более правильно употреблять в отношении этого последнего типа школ.
Как уже отмечалось ранее, секты воинственных жрецов и монахов имели свои собственные, зачастую весьма активные центры боевой подготовки, которые в конце эпохи Хэйан, как и в периоды, предшествовавшие приходу к власти Токугава, находились в зданиях, соседствовавших с их главными храмами и часовнями, или же были расположены)з отдаленных горных районах. Некоторые из таких центров посещали не только монахи с воинственными наклонностями, но и представители других общественных классов, среди которых не последнее место занимали сами воины. Большинство этих школ были безжалостно уничтожены букё в «смутное время» (продолжавшееся, по сути, с конца эпохи Хэйан до прихода к власти Токугава), и Они уже больше никогда не поднимались до своего прежнего положения тренировочных центров, где происходила вербовка и подготовка армий искусных бойцов в религиозных облачениях. Тем не менее те из них, которые продолжили свое существование под строгим надзором властей, даже при сёгунате Токугава, по-прежнему пользовались у воинов с пытливым умом репутацией хранилищ бесценных теоретических знаний.
До эпохи Токугава обучением крестьян боевым искусствам занимались их непосредственные начальники — либо воин из того клана, к которому они принадлежали, либо староста их родной деревни (оба типа лидеров обычно принадлежали к низшим рангам букё). Но после того как крестьяне были разоружены Хидэёси и более чем на два века привязаны указом Иэясу к своим деревням и рисовым полям, у них, по всей видимости, уже не было времени и тем более возможностей для систематических занятий теми боевыми искусствами, которые буси начали считать своей исключительной прерогативой. И все же в хрониках периода Эдо мы читаем о представителях крестьянского сословия, чья репутация была настолько высока, что их детям разрешали посещать школы для воинов и даже носить мечи, а также о крестьянах, занимавшихся боевыми искусствами под руководством странствующего воина, чаще всего ронина, который расплачивался за гостеприимство уроками фехтования на копьях или мечах.
Хотя после шестнадцатого века крестьяне почти полностью утратили свои навыки в традиционных специализациях будзюцу, которые до периода Токугава находились на самом высоком уровне, они оставались мастерами нетрадиционных, но не менее смертоносных стилей и методов рукопашного боя, в чем не раз имели возможность удостовериться бусы (хотя порою слишком поздно), когда их накрывало волной крестьянского восстания. И, конечно же, японские земледельцы превосходно владели теми средствами ведения партизанской войны, к которым при необходимости прибегали крестьяне всего мира, то есть системами рукопашного боя, основанными на использовании таких сельскохозяйственных орудий, как серп, коса, шест и различные сочетании веревок и петель (эти системы всегда были представлены наиболее естественными формами боевого наследия, связанного с использованием таких инструментов, которые являлись частью повседневной жизни крестьян).
Ответственность за обучение боевым приемам с использованием сельскохозяйственных орудий обычно возлагалась на главу семьи или равного ему в деревенской иерархии. Чаще всего этим нетрадиционным боевым искусствам своих односельчан обучал деревенский мастер, чья семья из поколения в поколение передавала секреты какого-то конкретного метода рукопашного боя, или тот, кто получил свои знания из рук странствующего воина.
В городах ремесленники и торговцы, их корпорации, гильдии и союзы тоже основывали собственные центры боевой подготовки, решая таким образом на местном уровне проблему насилия и беспорядка в обществе. Вполне естественно, значимость этих центров значительно возрастала во времена социальных волнений и массовых беспорядков, как, например, на закате Хэйанской культуры и в период, предшествовавший приходу к власти Токугава, когда многие города феодальной Японии пережили на себе ужасы войны, подвергаясь атакам воинов, монахов и разношерстных банд преступников. Хотя их главным предназначением было воспитание бойцов для защиты городского района в беспокойные времена, во многих случаях они значительно расширяли эти границы вплоть до подготовки целых армий, которые пытались проводить экспансионистскую политику богатых торговцев и ремесленников. Такие центры подготовки, конечно же, вызывали на себя гнев букё и либо были полностью разрушены, либо им разрешали продолжать обучение только в рамках местной и индивидуальной самозащиты. Так, например, в период Токугава создание конюшен и стрельбищ для массового обучения простолюдинов традиционным японским искусствам стрельбы из лука и верховой езды было чем-то немыслимым. Контроль правительства и его широкой сети тайных осведомителей делал любые подобные попытки не только тщетными, но и крайне опасными. Однако в поместьях некоторых богатых торговцев с военными (а следовательно, и политическими) амбициями было достаточно места, чтобы переоборудовать свободные помещения для (зачастую нелегальных) занятий такими боевыми искусствами, как фехтование на мечах и копьях под руководством частного учителя, принадлежащего к признанному рю будзюцу. Судя по всему, в городах и крупных населенных пунктах особенно активно действовали центры обучения методам рукопашного боя без оружия — основная причина этого заключалась в том, что закон запрещал простолюдинам носить оружие, и они представляли собой легкую мишень для буйных выходок со стороны вооруженных людей. Те простолюдины, которые получили знание какого-то боевого метода по наследству от предков, принимавших участие в сражениях так называемого «смутного времени», во многих случаях бережно сохраняли. Они также могли получить такие знания за плату от мастера, готового и способного их обучать, будь то связанный с каким-то кланом воин или самурай без хозяина (ронин). Более того, полицейские силы городов имели свои собственные центры обучения методам рукопашного боя без оружия, которые были открыты для простолюдинов, чтобы они могли обучаться там приемам самообороны. На существование различных стилей единоборства без оружия, варьировавшихся от места к месту, ясно указывают встречающиеся в хрониках будзюцу упоминания технических особенностей, которые, к примеру, отличали бойца из Осака от бойца из Киото.
В структурном отношении основу каждой школы составляли две главные категории ее членов: учитель и его ассистенты, с одной стороны, и ученики — с другой. Как и все остальные социальные группы феодальной Японии, от семьи до клана, от общественного класса до нации, рю имели вертикальную структуру, и в их микрокосме отражались все основные черты первобытного, патриархального клана: жесткая иерархия во главе с патриархом, который удерживал в своих руках все бразды правления, прямое подчинение каждого члена школы своему непосредственному начальник), острое чувство преданности организации (в лучших школах сопровождавшееся таким же острым чувством ответственности за младших и подчиненных в пределах внутренней иерархии), и, наконец, узы тайны и взаимовыручки, предназначавшиеся для защиты и сохранения практического опыта, идей и самих членов рю от посторонних. Это тесное совпадение внутренних связей, которое создавало динамичное напряжение в каждой школе и в то же самое время помогало ей сохранять свою целостность среди всех остальных социальных групп феодальной Японии, существовало во всех школах боевых искусств, от самых больших и богатых до самых маленьких и бедных.
В школы независимого типа ученики почти всегда принимались по рекомендации людей, пользовавшихся доверием учителя. В школы, связанные с военными кланами, ученики набирались преимущественно из того клана, который финансировал школу. Ученики обычно подразделялись на две большие категории. К первой из них относились те ученики, которые не только были преисполнены решимости достигнуть высшей степени мастерства в какой-то боевой дисциплине, но и сами собирались стать профессиональными учителями. Им разрешалось «Принимать пищу вместе с учителем — точно так же, как подмастерье мог питаться за одним столом с мастером» (Dore 2, 72), а также жить в помещениях самой школы, где они постоянно тренировались и помогали вести хозяйство, как это де-дали в своих монастырях буддистские монахи, чей жизненный стиль и преданность боевым искусствам часто пытались имитировать ученики. Тесная и долговременная связь между драматическими, насильственными аспектами японской культуры феодальных времен и религиозными элементами, которые использовались для того, чтобы подкрепить и оправдать ее воинственную направленность, нашла свое отражение в общепринятом названии тренировочного зала боевых рю. Этот зал обычно упоминается под названием дадзё, которое было позаимствовано у буддистских монахов. Такие залы, предназначавшиеся для медитации и других духовных упражнений, были почти в каждом монастыре. Следуя обычаю, принятому у торговцев и ремесленников периода Эдо, постоянно проживавших в школе учеников из первой группы называли подмастерьями (ути-дэси).
Ученики из второй группы просто посещали занятия, а затем возвращались в свои дома, но все они тренировались до тех пор, пока учитель не признавал их уровень мастерства в избранной боевой специализации удовлетворительным. После этого учитель выдавал своим воспитанникам подтверждающие их квалификацию аттестаты (мэнкё), заверенные печатью школы. В исключительных случаях некоторые наставники выдавали особо одаренному ученику «полную лицензию» (мокуроку), где говорилось, что «учитель научил своего ученика всему, что он знал» (Dore 2, 152).
В данном контексте интересно сравнить эти формальные дипломы древних и феодальных рю будзюцу с практикой, принятой в современных школах боевых искусств. Хотя большинство этих школ было основано в девятнадцатом веке, они претендуют на наследство боевых традиций будзюцу, часто связывая себя с боевыми рю древнего происхождения. В современных школах дзюдо, карате, айкидо, кэндо, кюдо и т. д. ученикам, в зависимости от их опыта и умения, присваиваются различные категории и ранги, проиллюстрированные в таблице 12. Каждый из рангов обычно можно определить по цвету пояса (оби), который ученики носят поверх тренировочного костюма (ги). Чаще всего используются такие цвета, как белый, желтый, зеленый, коричневый, черный, красный и пурпурный.
По мнению некоторых авторов, эта современная система, основанная на таком понятии, как дан (степень, присваиваемая ученику, получившему черный пояс), не только представляет собой модификацию древней системы (известной как система мэнкё), разработанную в ответ на новые требования времени и культуры, но в то же время является дегенеративным искажением простого и ясного принципа оценки боевой квалификации, который сменила сложная система категорий и рангов, связанная скорее с институционным формализмом и организационными требованиями, чем с основным критерием боевого мастерства — совершенством техники. Хотя кажется вполне справедливым, что чрезмерная увлеченность поясами и рангами часто может повредить той цели, ради которой эти ранги вводились, тем не менее есть свидетельства, указывающие на то, что в некоторых феодальных рю ученикам также присваивали «до девяти степеней отличия». Кроме того, идея использовать цветные пояса для идентификации рангов уходит своими корнями в бюрократическую систему Хэйанской культуры, которая «в подражание китайской династии Суй» ввела калейдоскопические цвета при дворе.
«Пурпурный цвет предназначался для чиновников пятого ранга и выше. Нин был зеленый, рэи — красный, сип — желтый, ги — белый и ти — черный. Принцы и главные министры носили шапку высшего ранга, а именно току» (Tsunoda et al., 46).
Что касается боевого обучения, то программа каждого рю с самого начала включала в себя не только практические аспекты конкретной боевой специализации, такие, как стойки и смещения, которые подготавливали почву для проведения эффективных приемов рукопашного боя в соответствии с определенными образцами стратегий атаки, контратаки и защиты против одного или нескольких противников. В программу входили также специальные упражнения для развития таких факторов, как психический контроль, сила воли, решимость и полная концентрация на конкретных стратегиях и целях в точные моменты конфронтации. Подобный тип всесторонней программы боевой подготовки, судя по всему, предпочитали рю, действовавшие в «беспокойную эпоху» до периода Токугава, когда идеалом бойца, независимо от его классовой принадлежности, считался человек, способный сражаться на поле боя любым доступным для него оружием (начиная от собственного лука, копья или меча до оружия, отобранного у противника), и невозмутимо встречать любую проблему, которую могла поставить перед ним драматичная и жестокая реальность того времени. Таким образом, можно сказать, что в древних боевых рю подход к обучению был значительно шире по охвату и глубине, чем в более поздние периоды, поскольку он пытался предусмотреть все возможные варианты развития боевой ситуации, с которыми всесторонне развитая личность должна была справляться стильно и эффективно.
Однако в период Токугава такой всесторонний подход к изучению будзюцу, судя по всему, использовался все реже, и в конце концов его почти полностью заменил другой, в значительной степени ограниченный, но и более специализированный подход, который, возможно, развивал меньшее количество боевых качеств у студентов, но при этом доводил их до высочайшей степени эффективности и технического совершенства. Те рю, главная цель которых заключалась в подготовке воинов, судя по всему, исходили из того, что, поскольку возможности человека не безграничны, никому не по силам полностью реализовать свои способности во всех видах единоборств, и поэтому они концентрировали свое внимание на развитии базы узкоспециальных теоретических и практических знаний в каждом из направлений будзюцу. Эта тенденция, находившаяся в зачаточном состоянии в предыдущие исторические периоды (поскольку даже несмотря на то, что в те времена бойцы были универсалами, каждый все равно отдавал предпочтение тем видам оружия и техническим приемам, которые лучше всего подходили его темпераменту), стала нормой в эпоху Токугава, когда рю для буси начали выпускать превосходных мастеров копья, неловких в обращении с мечом, и наоборот. Такой узкоспециальный подход оказал свое влияние и на различные стили, методики и стратегии, существовавшие в каждом из боевых искусств. Как было отмечено ранее, в феодальной Японии было достаточно много рю, специализировавшихся на владении копьем, и все они отличались (часто весьма радикально) друг от друга в тактических методах использования данного оружия. Рю фехтования на мечах различались еще больше в своем конкретном подходе к стойкам, техническим приемам и стратегиям использования меча в бою. Наконец, этот упор на специализацию стал оказывать такое заметное влияние на общую программу подготовки, что многие рю подверглись острой критике за то, что они уделяют внимание только внешним техническим аспектам боевого искусства (стойки, перемещения, приемы, стратегии и т. д.), совершенно забывая про внутренние факторы, которые делают технику эффективной (развитие психического контроля, силы воли, концентрации, решимости и т. д.). Вполне естественно, некоторые рю обвиняли в совершенно противоположной тенденции.
По мнению некоторых авторов, проблема узкой специализации боевых рю в период Токугава была основным источником того особого соперничества, которое проявлялось не в безобидных схоластических дебатах, а в ожесточенных столкновениях (вооруженных и невооруженных) между учениками различных школ, вспыхивавших всякий раз, когда они встречались. Подобная взаимная вражда часто продолжалась многие годы, зародившись еще до эпохи Токугава, когда жизнь ценилась очень дешево, а дуэли со смертельным исходом были частью повседневной жизни. Эти кровавые поединки смешивались с бесчисленными междоусобными конфликтами, которые сотрясали японское общество в так называемое «смутное время». Однако диктаторы Токугава не собирались терпеть беспорядки любого рода, особенно если они могли спровоцировать более крупные социальные взрывы. Таким образом, в период Эдо «были предприняты попытки погасить этот дух нездорового соперничества между боевыми рю» (Dore 2, 151). Власти изолировали каждую школу в пределах ее тренировочного лагеря, чтобы держать всех ее учеников под пристальным наблюдением, и, кроме того, в самих школах практика некогда смертоносных боевых искусств постепенно модифицировалась в сторону повышения безопасности для всех последователей того или иного рю. Те бойцы, которые создавали или поддерживали свою репутацию за счет смертельных поединков с другими мастерами боевых искусств, были вынуждены отвечать за неповиновение законам и указам, за-прощающим дуэли, либо устраивать такие поединки как можно дальше от зоны юрисдикции Эдо.
Знаменитая дуэль между двумя величайшими мастерами меча своего времени, Миямото Мусаси и Сасаки Кодзиро, состоялась на маленьком безлюдном островке в проливе Каммон, хотя на исход этого поединка тайно делали ставки управляющий провинцией и другие влиятельные люди.
Характерной особенностью обучения в боевых рю раннефеодальной Японии, которая вызывает большой интерес у исследователей будзюцу, была атмосфера секретности, доминировавшая почти в каждой школе. Обязательным предварительным условием принятия в школу была клятва хранить тайну, которую давал каждый ученик, отдавая себя на попечение учителя. Эти добровольно принимаемые узы абсолютной секретности являлись средством сохранения тайны не только в боевых искусствах или полувоенных школах различных единоборств, укоренившихся в японской культуре. «В Японии, — пишет Ямасита, — люди постоянно слышат о хидэн («тайные традиции»), окуги («тайные искусства») и хидзуцу («внутренние тайны») всевозможных направлений» (Yamashita, 265).
На самом деле, узы секретности имели в Японии самое широкое распространение — каждая ветвь этой своеобразной культуры, независимо от своей природы и функций, была организована по клановому образцу и создавала вокруг себя атмосферу замкнутости и таинственности. Так, например, решив записать народные пьесы (кёгэн), полученные в наследство от отца (пьесы, передававшиеся «из поколения в поколение посредством устной традиции»), Тораки извиняется за то, что он, в определенной степени, раскрывает профессиональные секреты, которые каждая театральная труппа или семья передавала только своим верным членам, и никогда посторонним. Даже математике (считавшейся «редким и отчасти эзотерическим искусством») обучали в специальных школах, каждая их которых практиковала свой метод обучения предмету, использовала особые «термины и символы» и, конечно же, «имела собственные «тайны», которые не печатались в книгах, а передавались посредством устного общения наиболее одаренным ученикам» (Dore 2, 147).
Эти «секретные» учения различных рю, «при близком рассмотрении которых, — по мнению Ямасита, — нельзя было найти ничего таинственного или сверхъестественного» (Yamashita, 265), судя по всему, состояли из конкретных способов или методов делать что-то в манере, отличающейся от общепринятой и поэтому «неожиданной». Выдающийся драматург, режиссер и актер средневекового театра «Но» Сэами Мотокиё (1363–1443) выразил эту фундаментальную идею наиболее ясно, когда, обсуждая основной элемент театральной постановки (кульминацию пьесы), он сказал, что самое главное — вызвать у публики эмоции, которые являются для нее неожиданными. Согласно Ямасита, эзотерическая аура таинственности и оккультных сил, типичная для любой примитивной, анимистической культуры, быстро рассеивается при близком и тщательном анализе. «Некоторые хидэн цветочной аранжировки просто объясняют конкретные способы, при помощи которых цветы долгое время могут оставаться свежими. Хидэн в фехтовании часто не более чем определенные ловкие движения меча, отобранные в результате длительного опыта как наиболее эффективные» (Yamashita, 265). Хотя существование такого большого количества секретов в японской культуре многие японские авторы объясняют тем, что «недостаток печатных прессов порождал необходимость в индивидуальном обучении, и, кроме того, учителя не получали никакой денежной выгоды, когда доверяли секреты своим ученикам» (Yamashita, 265), все же, следует добавить, что эти стратегические хидэн порой имели большое практическое значение, особенно в будзюцу, поскольку от них нередко зависела сама жизнь воина в феодальной Японии. Став всеобщим достоянием, секретные методы использования того или иного оружия в любой из специализаций боевых искусств в значительной мере утрачивали эффект неожиданности. Это, в свою очередь, предъявляло дополнительные требования к мастерству воина, когда и если он встречался в бою с противником, который владел теми же секретами и был хорошо обучен их практическому использованию.