«японский шлем был не просто тяжелым, а очень тяжелый, и, чтобы лучше видеть, воину приходилось приподнимать его край. Щиток, прикрывающий шею, был очень широким, и если шлем не был хорошо закреплен, удар по боковой поверхности мог полностью сбить его с места». Поэтому кольца и петли, расположенные вдоль нижнего края шлема, надежно соединялись с крючками, петлями и кольцами на металлической маске. «Середина мягкого прочного шнура привязывалась к кольцу в тыльной части шлема, его концы пропускались через кольца шлемa и петли на мэмпо (маске) и наконец завязывались под подбородком владельца» (Stone, 447).
Композиция из шлема и маски (с подкладкой на внутренней поверхности, чтобы избежать появления потертостей) гарантировала максимум защиты и, распределяя вес более равномерно, обеспечивала также определенную степень комфорта, хотя при этом «владелец не имел возможности открыть рот» (Stone, 445—47). Древние руководства, посвященные военной тематике, обычно содержали инструкции о том, каким образом воину удовлетворять свои различные потребности. Так, например, чтобы утолить жажду, буси предлагалось пить теплую воду, используя в качестве трубочки бамбуковое древко стрелы. (Garbutt 2, 180).
Как это было почти во всем, чем занимались буси, ношение шлема выросло до уровня искусства со своей теорией и практикой — и то и другое было диалектически связано со стратегическими потребностями боя и в конечном итоге будзюцу. Появились многие стили, впоследствии ставшие популярными. Так, например, один из них, который ратовал за ношение шлема с задранным вверх козырьком, что увеличивало площадь распространения шейного щитка вокруг и позади плеч владельца, назывался стилем «шея дикого кабана» (икуби). Считалось, что такой стиль превосходно подходит для фехтования на копьях и мечах, но его рекомендовали также и по эстетическим причинам (Stone, 331).
Отправляясь на битву, шлем перевозили в специальном ящике для доспехов (гусоку-бииу), а в мирное время он хранился в доме на почетном месте с другим оружием буси. На самом деле, существовали строгие правила этикета, неукоснительно соблюдавшиеся при демонстрации шлема гостям, которые, к примеру, могли оценить его внешний вид, украшения, конструкцию, но не могли его переворачивать, что-бы заглянуть внутрь, поскольку такое действие считалось оскорблением по отношению к хозяину.
Самураи низшего ранга, такие, как асигару, обычно носили конический или почти плоский шлем (дзингаса) с очень широкими полями, которые спереди часто были загнуты вверх для лучшего обзора. Их отливали из цельного куска стали, меди или железа либо изготовляли из нескольких металлических полос, которых могло насчитываться до двадцати, склепывая их внахлестку, что придавало дополнительную прочность всей конструкции. Они были украшены тиснением или чеканкой и имели две круглые подкладки под куполом, через которые проходили шнуры, завязывавшиеся на подбородке. Дзингаса из покрытой разноцветным лаком кожи или дерева использовались при проведении церемоний и парадов, а также и в бою. Кроме того, самураи низшего ранга носили особого вида кольчужные шлемы (кусари-дзукин) — железная или стальная шапка самой разнообразной формы с гибкой сеткой из кольчуги, подвешенной к краям и прикрывающей плечи и спину владельца, — а также эти своеобразные медные шлемы (аканэ-гаса), которые пешие солдаты использовали в качестве котелков для приготовления пищи. Особую разновидность последних «носили в восточных провинциях… примечательную тем, что эти шлемы имели незакрепленную деталь на куполе, которая вращалась от удара оружием или попадания стрелы» (Conder, 280). Вассалы младших рангов порою носили ярко раскрашенные кожаные шлемы (кава-гаса), обычно сделанные из специального сорта кожи (нэри-гава), которые имели остроконечный купол, широкие поля черного цвета и эмблему клана спереди. Благодаря исключи тельному искусству мастеров, специализировавшихся на изготовлении подобных шлемов, считалось, что некоторые из них даже «превосходят кольчужные шлемы» (Stone, 346) как по стилю, так и по степени защиты, которую обеспечивали их более широкие поля. Буси низших рангов и их слуги использовали также широкое разнообразие железных или лакированных кожаных пол у шлем о в (хешбури, хати-ганэ). Некоторые из этих полушлемов изготовлялись по образцу, который предназначался для защиты теменной части головы; другие полушлемы отдавали предпочтение лбу и вискам, третьи — лбу и щекам, в то время как четвертые закрывали голову и подбородок. Они были очень легкими и поэтому прекрасно подходили для динамичных дуэлей на мечах, копьях и кинжалах.
Буси высших рангов носили поверх доспехов специальную накидку, которая называлась дзимбаари. Принято считать, что их использовали в военных лагерях до и после сражений, чтобы придать их владельцу более внушительный вид или «при выступлении в поход, отступлении на отдых, инспекциях, триумфальных возвращениях, визитах высокопоставленных лиц, на офицерских собраниях, в дипломатических миссиях и т. д.» (Garbutt 2, 153). Однако в древних свитках мы можем увидеть, что такую накидку носили и в самой гуще сражения.
И, наконец, в древних манускриптах по будзюцу упоминается особый тип защитного снаряжения, которое носили поверх доспехов конные буси. Оно представляло собой «ка сок ткани, свободно прикрепленный к спине конного воина, с тем чтобы, развеваясь на ветру, он защищал его со спины» (Stone, 299). Этот кусок ткани имел в длину около шести футов и, как пишет Кондер, был сшит из пяти полос прочного материала, усиленного защитными пластинами.
Сверху, посредине и снизу его украшали яркие эмблемы клана. В развернутом состоянии эту накидку пристегивали к верхней части шлема, а нижние концы привязывали шнурами к талии на спине. Хакусэки пишет, что происхождение этой накидки (хоро) неизвестно, но обычай носить се поверх доспехов является очень древним. Судя по всему, ее основным предназначением была защита, особенно против стрел, выпущенных сзади, поскольку в древние времена панцири старого стиля (харамаки-до) не обеспечивали надежной защиты со спины. На самом деле, некоторые авторы пишут, что хоро часто подбивали легким материалом именно для того, чтобы они лучше отражали стрелы. В раздутом состоянии хоро мог поддерживать легкий каркас из китового уса (оикаго), собранный вокруг центрального стержня, который прикреплялся к задней пластине панциря буси. Принято считать, что этот каркас изобрел Каяма Масанага во время «войны годов Онин» (1467–1477). На иллюстрации в древнем свитке изображен даже хоро, который натянут спереди, наподобие тента, закрывая голову лошади и тело всадника, скорее всего в тот момент, когда они мчатся к линии вражеских войск, готовых осыпать их дождем из стрел. Также логично предположить, что, потеряв под собой лошадь, многие буси использовали ткань хоро наподобие ловчей сети или наматывали ее на свободную руку, чтобы парировать удары копьем и мечом в близком бою, как это делали римские гладиаторы и европейские всадники Средневековья.
Воины, которые носили хоро следуя традициям своих кланов, помимо защиты от стрел находили для них и многие другие применения. Пропитанный аурой мистицизма, которая окружала всю военную традицию, буси носил хоро также и для того, чтобы отвести от себя злые силы, способные помешать ему и его миссии. Кроме того, он использовал хоро поверженного врага в качестве мешка для его отрубленной головы, которую можно было легко идентифицировать по вышитым на накидке эмблемам. На самом деле, древние военные традиции рекомендовали носить хоро на поле боя, поскольку, если буси будет убит, «посмотрев на хоро, враг поймет, что мертвый воин не простой человек, и с его телом обойдутся достойно» (Garbutt 2, 175). Та же самая традиция указывает на то, что хоро могли использоваться как средства коммуникации на поле боя, часто заявляя о готовности владельца покориться беспощадной судьбе, «Если кто-то истратил все силы и решил умереть в бою», военное руководство советует такому воину
«привязать шнуры своего шлема к хаигасира, затем отрезать их, тем самым показав, что его больше никогда не наденут снова. Он также должен привязать шнур хоро, называемый хино, к кольцу на шлеме, а шнур, называемый нами-тацу-но-о, привязать к отверстию в стремени. Это также означает, что хоро больше использоваться не будет» (Garbutt 2. 175).
Весь комплект доспехов, принадлежавший буси высокого ранга, который находился на активной службе, перевозился в специальном ящике из дерева или папье-маше, называвшемся гусоку-бицу (кара-бицу).
«Если доспехи были легкими, ящик имел не тли спереди, куда просовывались руки, и ящик переносился на спине. Если доспехи были тяжелыми, то у него по бокам были ручки с дополнительными петлями, которые поднимались над ящиками, когда ручки поворачивались вверх. На марше два человека несли ящик на шесте, продетом через петли» (Slone, 271).
Многие манускрипты, посвященные будзюцу, упоминают целый ряд дополнительного снаряжения, которое буси брал с собою на поле боя. Эти предметы можно разделить на три категории: первая включает сумки и полотенца, вторая — веревки и ремни и третья — знаки различия различного рода.
Среди сумок и полотенец, которые являлись частью его боевого снаряжения, старинные документы упоминают старинную плетеную сумку (куби-букуро), которая предназначалась для транспортировки отрубленной головы достойного врага (вероятно, если под рукой не оказалось хоро). Эта сумка подвешивалась к поясу буси, если он перемещался пешком, и к седлу, когда он ездил верхом. Сумка для провизии (катэ-букуро) также являлась очень важным предметом экипировки, и се носили на правой стороне талии. Обычным офицерам были рекомендованы сумки типа ко-сидзуто, сплетенные из перекрученных бумажных полос. Кроме того, они всегда имели при себе меньший по размерам мешочек для риса, где хранился сухой или сваренный рис, в зависимости от погоды. Специальные мешочки для денег (ути-букуро), носовых платков (ё-букуро) и средств первой помощи (инро, кинтяку) носили различными способами под панцирем (до) либо поверх него, так же как различные полотенца и хлопковые бинты, называвшиеся тэнугуи и нагатэнугуи.
Среди веревок и поясов, носившихся вместе с доспехами, старинные тексты часто упоминают каси-нава китайского типа, которую буси привязывали к поясу. Эта веревка использовалась для различных целей, например, чтобы закрепить седло, стреножить лошадь, связать пленника. Воины низшего ранга и их офицеры носили другой тип веревки (каги-нава, кава-нава) длиною около десяти футов «с кошкой на конце. Она использовалась для тог о, чтобы забираться на стены, привязывать лодки, подвешивать доспехи, а также и для многих других целей» (Garbutt 2, 153). Другим интересным предметом, который буси в доспехах брал с собою на поле боя, был специальный спасательный жилет (уки-букуро) из соединенных вместе отдельных шаров какого-либо плавучего материала, который он использовал для переправы через реки и озера. Он уравновешивал погруженные в воду доспехи и привязывался вокруг талии или груди. Когда жилет не использовался, буси перевозил его, привязывая к седлу или на крупе лошади.
Специальные знаки, которые использовали буси, чтобы идентифицировать себя и свой ранг, а также чтобы в разгаре битвы передавать приказы или сообщать о своих намерениях, были весьма многочисленными. Так, например, кавалеристы использовали упомянутый выше легкий штандарт (сасимоно). Его обычно делали из шелка, укрепляя по краям дополнительными полосками из кожи, благодаря чему полотнище всегда оставалась плоским, а на ветру издавало характерные хлопающие звуки. Древко сасимоно стояло вертикально в специальном гнезде спинной пластины панциря, удерживаясь в таком состоянии при помощи кольца, расположенного на той же самой пластине, на уровне лопаток буси. Другой флажок, меньших размеров (коси-саси), из плотной бумаги и на коротком древке, носили сзади за поясом. Во время «ночных атак, засад, морских сражений и в дождливую погоду» вместо этого маленького флажка использовались другие знаки различия, среди которых был каса-дзируси, прикреплявшийся к кольцу на тыльной части шлема, и флажок, называвшийся содэ-дзируси, который бусы носили на правом наплечнике. Пешие солдаты использовали их в качестве полковой эмблемы. Поверх доспехов носили также декоративные кисточки (агэмаки) различных фасонов, размеров и цветов. Наиболее важными из них были те, которые свисали со спинной пластины панциря.
Кроме флагов, военные кланы использовали также несколько разновидностей штандартов для идентификации своих домов. Они широко использовались даже в мирное время, и чаще всего их можно было увидеть на главных дорогах страны, когда лидеры кланов, в сопровождении отрядов своих вассалов, совершали регулярные визиты в Эдо. Такие штандарты изготовлялись главным образом из дерева, часто укрепленного железными полосами, или конского волоса. Штандарты с лентами и кисточками также были очень распространенными. При окраске штандартов каждый клан использовал свои цвета, но среди них преобладали черный, золотой и красный.
Среди всех символов власти и высокого положения, принятых у буси в боевых доспехах, наиболее представительным был жезл (саи), за которым следовали жесткий боевой веер (гумбаи) и складной железный веер (тэс-сэн) — все они будут рассмотрены самым подробным образом в разделе «Искусство боевого веера». Эти веера (наряду с бесконечным разнообразием мечей, копий, луков и т. д.) познакомят нас с внушительным арсеналом японского воина и сопутствующими боевыми искусствами.
На протяжении веков боевой лук оставался «главным оружием японских воинов» (Brinkley 1, 128). Даже после того как появление огнестрельного оружия и продолжительный период мира, навязанный Токугава, значительно уменьшили его стратегическое значение, стрельба из лука по-прежнему продолжала считаться благородным занятием.
Известное под общим названием сагэй (достижения в стрельбе из лука) или, более конкретным, кюдзюцу (искусство или техника обращения с луком), это было полностью сформировавшееся искусство со сложной практикой и методикой, а также глубокой теорией, связывающей его с самим рождением японской нации. Учитывая наличие тесной связи с мифическими, эзотерическими аспектами этой культуры, совсем неудивительно, что в двенадцатом столетии, как отметил Лидстон в своем труде «Кэндо», «люди, занимавшие высокое положение, были очень довольны, когда о них начинали говорить как об искусных лучниках, и в то же время они прилагали все усилия, чтобы никто не узнал об их ловкости в обращении с мечом» (Lindstone, 8). К тому времени, когда Токугава объединили нацию под властью своей централизованной военной диктатуры, кюдзюцу превратилось в предмет, способствующий развитию психической и духовной координации, который изучали и практиковали вдали от полей сражений, под руководством учителей, выступавших скорее в роли духовных наставников, чем мастеров боевого искусства. Эта дисциплина духовного развития получила название кюдо — путь лука и стрелы. В таком виде японская стрельба из лука практикуется и сегодня. хотя в несколько модифицированной форме. В феодальной Японии крытые и открытые стрельбища (матоба, иба, яба) для стрелковых упражнений можно было найти в центральных домах каждого военного клана. Снаряжение для стрельбы из лука, то есть лук со стрелами (кюсэн) и характерный пучок соломы в бочке, который использовался в качестве высокой мишени (макивара), представляли собой обычное зрелище на территории многих особняков, как и цилиндрические стойки (ядатэ), где хранились стрелы, готовые для стрелковой практики. Ящики для стрел (я-бако) и стойки для луков (тядо-какэ) также являлись характерными деталями обстановки в домах буси высокого ранга.
Если прослеживать происхождение этого искусства, то создается впечатление, что оно появилось одновременно с японскими конными рыцарями — военными аристократами. Лучник (итэ), называвшийся также «владелец лука» (юми-тори), на самом деле «был воином, который, в Древней Японии обладал определенным рангом. Лук и длинный меч считались благородным оружием; простые солдаты были вооружены копьем и короткими мечом» (Stone, 682). Кюдзюцу и в самом деле «считалось важной ветвью образования отпрысков благородных семейств, и умение стрелять па скаку, точно посылая стрелы во всех направлениях, усердно культивировалось» (Gilbertson 1, 112). Однако слово «благородный» в данном контексте относится не только к военной аристократии, то есть буке, появившейся в течение девятого-десятого веков, но также и к тем древним аристократическим семьям, куге, которые прослеживали свое происхождение до первых лидеров японских кланов. Известно. что состязания по стрельбе из лука проводились еще в четвертом веке.
Соревнования по конной стрельбе из лука пользовались особой популярностью у «изнеженных» придворных на протяжении всего периода Хэйан. Именно в этот период была разработаны и усовершенствованы основные методы тренировок. Амбициозные воины последующей эпохи с готовностью переняли это благородное увлечение, и их юные отпрыски получали в подарок бамбуковых лошадок и детские луки (Kaigo, 21). Тренировочная программа лучников была основана на многократных попытках поразить неподвижную или подвижную цель как из положения стоя, так и сидя в седле. Основными неподвижными целями являлись большая мишень (о-мато), фигура оленя (кисадзиси) и круглая мишень (марумоно). Первая, согласно Кайго, устанавливалась на расстоянии тридцати трех длин лука и имела в диаметре около шестидесяти двух дюймов. Вторая представляла собой силуэт оленя, обтянутый оленьей шкурой с отмеченной на ней жизненно важными органами, которые следовало поразить; а третья была сделана из закругленной по углам доски, обтянутой прочной шкурой. Определенные свидетельства указывают на то, что эти мишени часто подвешивали к столбам и раскачивали из стороны в сторону, чтобы развить у лучников умение поражать такие цели, которых движение делало почти неуязвимыми на расстоянии.
Вполне естественно, тренировки в стрельбе верхом как по природе, так и по традициям были более аристократическими, чем стрельба из положения стоя. Требовалась превосходная координация, чтобы управлять скачущей лошадью, одновременно посылая стрелу за стрелой в серию разнообразных мишеней, которые могли быть как фиксированными, так и движущимися. Среди популярных разновидностей стрельбы из лука были стрельба по трем мишеням (ябусамэ), стрельба по бамбуковой шляпе (касагакэ), стрельба по собакам (инуоумоно), охота на собак (инуои), охота на птиц (оиторигари) и большая охота на оленя, медведя и т. д. (макигари).
В первой разновидности стрельбы (ябусамэ) всадник пускал лошадь во весь опор в заданном направлении и пытался на скаку поразить стрелами три квадратные мишени, сколоченные из досок и подвешенные к столбам вдоль пути следования лошади. Стрельба по бамбуковой шляпе (каса-гакэ) выполнялась в пределах огражденной дистанции, получившей название «путь стрелы» (ядо), в конце которой размещалась специальная стойка с подвешенными к ней бамбуковыми шляпами. Всадник посылал свою лошадь в галоп, затем начинал стрелять по этим шляпам сначала издалека (токасагакэ), а затем с близкого расстояния (кокаса-гакэ). При стрельбе по собакам (инуоумоно) на закрытую арену выпускалось определенное количество этих животных, которых затем начинали преследовать конные лучники, стреляя по ним на скаку. Эта тренировочная система со временем превратилась в ритуальное состязание, в котором участвовали тридцать шесть конных лучников, разделенных на три группы по двенадцать наездников в каждой. Каждая группа по очереди выезжала на круглую арену, окруженную бамбуковой оградой и имевшую семьдесят две длины лука в поперечнике, куда затем выпускали по пятьдесят собак для каждой группы (Kaigo, 22).
Распространение буддизма в японском обществе заставило пересмотреть отношение к этой бессмысленной бойне, и в результате появился ряд эдиктов, предписывающих лучникам использовать не смертельные стрелы с большими круглыми наконечниками, а на собак надевать специальные защитные жилеты. С незначительными изменениями эта модифицированная форма тренировок и состязаний сохранялась на протяжении веков.
И, наконец, в качестве дополнительной тренировки воины использовали практически все возможные разновидности охоты. Особенно популярной охота стала в среде буси к концу периода Хэйан и оставалась таковой на протяжении всех последующих эпох. В древних хрониках самыми яркими красками описывается то, как воины в мирное время разбивали лагерь на равнине или в горах, после чего приступали к поискам большой и малой дичи, которую пытались поразить стрелами. «Воины, добывшие на охоте оленя или дикого кабана. — пишет Кайго, — прославлялись так же, как если бы они убили в бою вражеского генерала». Так, например, Минамото Ёритомо был настолько рад, когда его сын подстрелил оленя на охоте в горах Фудзи, что он с гордостью написал об этом в письме своей жене Масака в Камакура.
Даже когда боевые действия переросли из мелких стычек между кланами в полномасштабные сражения между целыми армиями, пешие солдаты по-прежнему использовались для того, чтобы осыпать дождем из стрел силы противника. Более того, ввиду высокой степени совершенства в своем искусстве лучники занимали привилегированное положение среди представителей различных родов войск, положение. которое они удерживали еще долгое время после пятнадцатого столетия, когда стратегическое значение лука и стрел на поле боя существенно снизилось. Даже еще в восемнадцатом столетии «этикет требовал, чтобы лучники размещались на левом фланге, мушкетеры на правом, и сражение формально открывал дождь из стрел» (Scidmore, 360). По мнению Гилбертсона, это искусство, как и многие другие, было импортировано в Японию из Китая:
«Мы часто находим лучников в китайских костюмах на металлических изделиях, где изображены сюжеты из китайской истории. Одним из самых распространенных является сюжет, связанный со знаменитым китайским лучником Ёюки, которого [японцы] называли Божественный Лучник. Рассказывают, что как-то раз он сумел поразить стрелою гуся, летящего над облаком, то есть невидимого с земли, ориентируясь исключительно на крик птицы» (Gilbertson 1, 112).
Другая теория в доктрине будзюцу связывает зарождение этого искусства с охотой (а следовательно, и с кочевыми племенами, которые населяли северные регионы Азии) и в конечном итоге с айнами, этими белыми аборигенами, постепенно вытесненными в северные области Хоккайдо (где они живут даже сегодня) расширяющейся культурой юга. В древних японских хрониках айны пользовались репутацией искусных лучников как на охоте, так и на войне. Их луки, сделанные из особой породы дерева (оурума), похожей на тис (Greey, 109), их стрелы с характерным оперением (оцуба) и их плоские колчаны (ика) из тонко обработанных ивовых прутьев до сих пор представляют собою образцы исчезнувшего, но некогда высокоразвитого искусства.
Японские мастера предоставляли в распоряжение буси самое широкое разнообразие основных типов луков. Они изготовляли луки всех форм и размеров, которые можно было использовать для различных целей, связанных с войной. охотой, ритуалами и спортом. Японцы даже делали арбалеты, некоторые из которых, «установленные в старых крепостях, имели лук длиною 12 футов и около фута в толщину. Они также использовали маленькие арбалеты для стрельбы от плеча» (Stone, 195). Образцы первого типа назывались о-юми, в то время как ручные арбалеты, которые можно увидеть во многих музейных коллекциях, были известны как тэппо-юми. У арбалетов последней категории лук имел почти такую же длину, как и ложе, которое часто было покрыто декоративными пластинками из кости или китового уса. Гораздо реже в современных музейных экспозициях можно встретить образцы многозарядного арбалета (докю), происхождение которого некоторые авторы связывают с китайскими моделями, такими, как чу-ко-но (Stone, 21 1). Широкое распространение имели также и короткие луки, стиль которых варьировался от высокоманевренного ханкю, имевшего боевое применение, до такого же точного ёкю, использовавшегося для развлечения, и охотничьего лука судзумэ-юми. Кроме того, короткий лук (адзуса-юми) использовали колдуны в своих магических ритуалах (Stone, 84). В классическом произведении «Буки нияки» описано и проиллюстрировано «пять типов лука: мару-ки, или бамбуковый лук; сигэ-но-юми, или лук, оплетенный пальмовым волокном; банкю и ханкю — схожие луки, но меньшего размера; и хоко-юми, или татарский лук» (Gilbertson 1, 113).
Однако именно ловкость буси в обращении с луком одного конкретного типа является той причиной, по которой китайские историки называли японцев «люди длинного лука». Это был боевой лук, а именно дайкю, который использовали как конные (ума-юми), так и пешие лучники. Его длина варьировалась от семи футов четырех дюймов до восьми футов; в древние времена были луки длиною и в девять футов. Луки такого размера в широком масштабе, судя по всему, использовал только еще один народ — индейцы племени сорионо из Восточной Боливии, которых изучавший их Холмберг называл «кочевники с длинными луками». Чтобы согнуть такой лук, требовалось приложить значительное усилие. Как пишет Харрисон в своих воспоминаниях, определенные образцы подобных луков, принадлежавшие члену старого, дореставрационного буке, «были настолько тугими, что я едва мог их согнуть, не говоря уже о том, чтобы поразить из такого лука мишень, в то время как сам владелец обращался с ними со сравнительной легкостью» (Harrison, 25). Эти луки изготавливали из нескольких отрезков древесины (обычно отборных сортов бамбука), склеивая их между собой и формируя характерные изгибы на концах, к которым почти вплотную прилегала тетива (цуру, цура, цурао). Интересно отметить, что «эта часть лука была покрыта металлом и называлась окотанэ; при выстреле тетива ударялась о нее, производя звук, который часто применялся для подачи сигналов. Когда микадо требовалась вода для утреннего умывания, трое его слуг подавали соответствующий сигнал, натягивая и спуская свои луки» (Gilbertson 1, 113). Тетиву изготовляли опытные мастера (цура-саси) из длинных волокон конопли, сухожилий животных или шелка (шелк использовался главным образом для церемониальных луков). Существовало большое количество различных сортов тетивы, варьировавшихся от прочной, жесткой тетивы боевых луков до мягкой и эластичной, использовавшейся в основном для охоты и спорта. Запасную тетиву всегда хранили в колчане или в специальной плетеной или кожаной коробочке (цуру-маки), часто богато украшенной. Как рассказывает нам Гилберстон, японские лучники «использовали колчаны (йэбира) самых разнообразных форм и размеров: одни предназначались для войны, другие для охоты, и, кроме того, существовали еще декоративные колчаны дворцовой стражи, в которых стрелы были рассредоточены веером за спиной (напоминая павлиний хвост). Такие декоративные колчаны назывались хэй-короку» (Gilbertson 1, 113).
Начиная с древних моделей, таких, как кати-юки, Стонэ разделяет все японские колчаны на две большие категории. Первая включает открытые колчаны, в которых стрелы хранились по отдельности, благодаря чему их оперение было надежно защищено, и они всегда оставались легкодоступными для лучника. Такие открытые колчаны могли вмещать до пятидесяти стрел, но в конечном итоге их сменили более легкие закрытые колчаны (язуцу или яцубо), имевшие меньшую вместительность. Эти закрытые колчаны, похожие по форме на футляры, хорошо защищали стрелы от капризов погоды, но были достаточно неудобными, когда требовалось посылать стрелы в быстрой последовательности. Тем не менее, хотя оперение у стрел, если они не были надежно закреплены внутри, могло несколько разлохматиться, конные лучники все равно отдавали предпочтение закрытым колчанам, потому что, согласно Джонасу, сами стрелы в них были лучше защищены во время быстрой скачки (часто по сильно пересеченной местности) и в самую сильную непогоду.
Среди колчанов второй категории доктрина кюдзюцу упоминает большой и древний дохё-яри; характерный уцубо, обычно покрытый мехом и причудливой формы цубо-ямагуи. Что касается цремониальных колчанов, то
«наиболее распространенные из тех, которые встречались в храмах, напоминали по своей форме кресла с очень высокой спинкой и короткими ножками, где стрелы закреплялись при помощи ремней, как и в кари-йэбира (охотничий колчан). Эти колчаны вмещали от. двух до трех дюжин стрел и, по всей видимости, устанавливались на земле; другие церемониальные колчаны, которые носили за спиной, были по форме коническими или четырехугольными, их. как правило, расписывали и покрывали всяческими украшениями» (Gilbertson 1, 117).
Колчаны первой категории, или открытого типа, такие, как распространенный кари-эбира, представляли собой «не более чем каркас из бамбука, очень легкий, где стрелы закреплялись с помощью обмотанных вокруг них ремней» (Gilbertson 1, 117). Это были колчаны, которые использовались как на охоте, гак и на войне пешие буси, в то время как более тяжелые колчаны высокопоставленные буси перевозили с собой в седле или их носили слуги.
Мастера по изготовлению стрел (я-хаки) предлагали буси самый широкий ассортимент стрел (я) с древками (ягара) различной длины, с наконечниками (ядзири) всех возможных форм и из различных материалов, варьировавшихся в зависимости от их конкретного предназначения. Так, например, в тренировочной стрельбе буси использовали тупые стрелы (мато-я) с деревянными грушевидными наконечниками (ки-хоко), которые также использовались в знаменитой охоте на собак (инуои) и стрельбе по собакам (инуоумоно), которые, как принято считать, приобрели популярность при императоре Тоба в двенадцатом столетии.
Другие интересные формы наконечников, судя по всему, ведут свое происхождение от китайских свистящих стрел (хао-си, минг-ти), описанных Лауфером. Они имели перфорированные наконечники в форме репы (кабура-я, хиники-я), «через которые воздух прорывался со свистящим звуком. Порою они имели длинный наконечник с выступающим концом» (Stone, 327). Звук, издаваемый этими свистящими стрелами (хикимэ, мэйтэки), был особенно звонким и пронзительным, что позволяло их использовать для подачи сигналов. С незначительными изменениями они также использовались в качестве огненных стрел (хи-я) против вражеских укреплений.
Сталь, самой высокой закалки, была основным материалом для изготовления наконечников, как охотничьих, так и боевых стрел, однако до сих пор никто так и не сумел провести их полную классификацию ввиду огромного разнообразия форм и размеров, изобретенных поколениями я-хаки. Как указывает Гилбертсон, судя по всему, их основными разновидностями были «янаги-ба, или наконечники в форме ивового листа; заостренные наконечники тогари-я, раздвоенные наконечники каримата; и ватакуси — рваные или зазубренные наконечники. Однако они еще подразделялись и далее на огромное количество подвидов» (Gilbertson 1, 118–119). Фотографии и рисунки наконечников японских стрел, которые можно увидеть в современных музеях и частных коллекциях, дают лишь общее представление об огромном разнообразии этих наконечников — каждый из которых имел свое конкретное предназначение в высокоспециализированном мире феодальной Японии. Тот факт, что искусно изготовленные заостренные наконечники могли пробивать даже железные и стальные пластины, демонстрирует, с одной стороны, сравнительная легкость, с которой однажды придворный лучник пронзил стрелою корейский щит, присланный в качестве подарка императору, а с другой стороны, его подтверждают состав и конструкция доспехов буси, испытывавших большое уважение к поражающей способности вражеских стрел.
Японская стрельба из лука, как наука и как искусство, использовалась на войне, в ритуальных церемониях, в спортивных состязаниях и (на своем высшем уровне) в качестве средства развития психического самоконтроля. В первой области для буси слова «война» и «лук со стрелами» (юми-я) являлись почти синонимами. Хатимана, бога войны, люди называли юми-я но хатиман, левая рука получила название юндэ (юми-но тэ или «рука, держащая лук»), которое сохранилось за ней до сих пор, а общим термином, означающим понятие «солдат», является «владелец лука» (Brinkley 1, 128). На поле боя стрельба из лука велась как верхом, так и в пешем строю, когда использовались шеренги лучников. Как уже отмечалось ранее, первый метод стрельбы считался более аристократическим, поскольку/ он вел свое происхождение от тех туманных дней японской истории, когда легендарные герои формировали раннюю историю своей страны. Верховая стрельба также считалась более аристократичной и индивидуалистической по своей природе; на самом деле, если стрелы конного рыцаря только ранили врага, такой воин обычно не беспокоился о том, чтобы лично нанести coup de grace (если только враг не был такого же высокого ранга). В большинстве случаев эту задачу брали на себя сопровождавшие его пехотинцы.
С самых древних периодов японской истории многие великие личности приобретали славу несравненных лучников, демонстрируя исключительное мастерство в обращении с оружием своей эпохи в соответствии с систематизированными принципами тактического применения, что свидетельствовало о том, что они проходили подготовку у опытных учителей. Когда клан Мононобэ в конечном итоге был разгромлен кланом Сога, Ёродзу, вассал Мононобэ-но Мория, отказался сдаться и, покинув свой сторожевой пост в Нанива, попытался укрыться среди холмов. Преследуемый лучниками клана Сога, он спрятался в бамбуковой роще и при помощи целого ряда хитроумных уловок держал своих преследователей на расстоянии. Так, например, он привязал к бамбуковым стеблям веревки и, дергая за них, создавал иллюзию движения, направляя, таким образом, стрелы врагов в ложном направлении, в то время как его собственные продолжали сеять среди врагов смерть и панику. Наконец, раненный в колено, он поднялся на возвышенность и продолжал отстреливаться, пока не израсходовал все стрелы. После этого он бросил свой меч в реку и пронзил себе горло кинжалом (Tsunoda et al., 42–43).
В тринадцатом веке мастера верховой стрельбы сыграли важную роль в противостоянии вторжению монгольских орд хана Хубилая, где также были лучники, славившиеся своей точностью и неустрашимостью. Этот мобильный и весьма индивидуальный вид стрельбы из лука оказался заметным фактором и в борьбе за политическое господство между главными кланами Японии (Тайра и Минамото), продолжавшейся с 1180 по 1185 год.
В эпической литературе упоминается Ёити Насу, воин из фракции Минамото, который в сражении при Ясима, в ответ на брошенный Тайра вызов послал с берега стрелу и сумел поразить ею с большого расстояния веер, прикрепленный к мачте раскачивающейся на волнах лодки. В рукописях и хрониках этой примечательной эпохи упоминаются имена и других знаменитых лучников. Ёсииэ из клана Минамото (предок Ёритомо, основателя камакурской системы военного феодализма) получил официальное имя Хатиман Таро («старший сын Хатимана») благодаря своим подвигам в стычках с аборигенами севера. Со временем он занял место при дворе, где его лук служил гарантией спокойного сна императора. Рассказывают также, что Тамэтомо, другой дядя Ёритомо, использовал такой мощный лук, что мог поразить одной стрелой сразу двух человек, как он это сделал во время Смуты годов Хогэн (1156). Он также сумел пронзить, не нанеся ранения, шлем своего брата Ёситомо, пригвоздив его к вражеским воротам в качестве предостережения. Когда этот грозный воин был захвачен в плен, ему перерезали сухожилия на правой руке и отправили в ссылку на остров Осима. Хотя Тамэтомо искалечили, чтобы навсегда лишить способности натягивать лук, он, согласно преданию, придумал впоследствии новый, не менее смертоносный способ выпускать свои стрелы.
Татэбито попал в официальные хроники как лучник, который сумел пробить стрелою первый железный щит, подаренный императору Нинтоку (313–319) корейским посланником. Совершив этот подвиг, он получил имя Икуба (мишень) (Brinkley 1, 130—31). Асамура, лучник, состоявший на службе у Ёрицунэ в тринадцатом столетии, сбил стрелою упорхнувшую из клетки драгоценную птичку, не убив ее; а другой знаменитый лучник, Мицуру, служивший при дворе императора Тоба (1108–1123), использовал раздвоенную стрелу, чтобы отрубить ноги скопе, которая держала в когтях рыбу только что выловленную из императорского пруда. Таким образом, он спас рыбу, при этом не нарушив буддийского запрета отнимать жизнь у живых существ в пределах территории императорского дворца. (Brinkley 1, 131). Сигэудзи, один из капитанов, выступивших вместе с Нитта Ёсисада против армии Асикага Такаудзи в Хёго, также подстрелил скопу, парящую над вражескими войсками. Когда удивленный враг спросил, как его имя, Сигэудзи послал его вместе со стрелой, которой поразил стоявшего на башне часового с расстояния в 360 шагов.
Бринкли ссылается на некоторые «надежные» источники, где описывается точность японских лучников, и называет имена Вада Дайхати и Цурута Масатоки. Первый в 1686 году в Киото послал из одного конца Сандзусангэн-до (Зал тридцати трех колонн) в другой 8133 стрел. Между ним и мишенью было примерно 128 ярдов, и, устанавливая свое достижение, он стрелял от заката до заката, на протяжении 24 часов, выпуская в среднем по пять стрел в минуту. Масатоки, лучник, состоявший на службе у феодального правителя Сакаи, 19 мая 1852 года выпустил по мишени 10 050 стрел (5368 из них поразили центр мишени) на протяжении двадцати часов непрерывной стрельбы, выпуская в среднем по девять стрел в минуту (Brinkley 1, 132—33).
В пятнадцатом и шестнадцатом веках лучники стали использоваться в более широком, демократическом масштабе, то есть в качестве самостоятельных боевых подразделений. В бою отряды лучников выпускали равномерный поток стрел, стреляя поочередно, шеренга за шеренгой, в то же время неотвратимо приближаясь к врагу. Многие герои пали под этим дождем из стрел, когда они, оторвавшись от линии своих войск, бросались в атаку на монгольские орды. Более мудрые буси выезжали вперед, чтобы вызвать на поединок равного себе противника, только после того, как их лучники существенно ослабят ряды вражеских лучников, таким образом увеличив их шансы бросить свой вызов с разумного расстояния. Как указывалось ранее, появление огнестрельного оружия и его широкомасштабное использование значительно снизило стратегическое значение лука и стрел на поле боя, но оставило в неприкосновенности (или даже увеличило) их значимость в качестве национального наследия.
Церемониальная стрельба из лука появилась практически одновременно с началом боевого использования лука и стрел, и, следовательно, они имеют одну общую традицию. Священные церемонии в честь основания японской нации (одна из которых, согласно древним хроникам, состоялась при правлении императора Сэйнэй в 483 г.) включали аристократические состязания в искусстве стрельбы из лука, которые проводились на территории синтоистских часовен. Эти состязания, чьи традиции сохраняются даже сегодня в красочном представлении Ябусамэ, которое проводится ежегодно в середине сентября в Камакура и Токио, многозначительно связывают лук и стрелы с появлением расы Ямато. Другой вариант церемониального использования лука и стрел был связан с празднованием Нового года (хараи). Эти ритуальные состязания в искусстве стрельбы зародились при императорском дворе в пятом веке и проводились ежегодно на протяжении периодов Нара и Хэйан. Еще одним знаменитым обычаем было встречать появление каждого младенца в императорской семье звоном тетивы, который считался благоприятным для новорожденного.
Среди других широко распространенных церемоний можно назвать хикимэ, в ходе которой в небо выпускалась свистящая стрела с перфорированным наконечником, чтобы приветствовать появление новорожденного (тандзё-хикимэ), либо отогнать злых духов или болезнь (ягоси-хикимэ). И, наконец, до Реставрации Мэйдзи лук в качестве древнего символа принимал участие в кровавой церемонии сэппуку. Как рассказывал Сатоу в своей книге «Дипломат в Японии», когда ритуальный разрез был завершен и тело воина замирало после предсмертной агонии, нож удалялся и вперед выступал офицер с луком в руках, чтобы заслушать показания официальных свидетелей (Maloney, 29).
Лук и сегодня используется в качестве символа, например, при закрытии турниров по сумо. Эта церемония зародилась в период Эдо, и она, как и сегодня, отмечала завершение состязаний. Борцу-победителю вручали драгоценный лук, и он начинал им искусно вращать, исполняя ритуал, который назывался юмитори-сики.
Но, кроме использования лука в качестве боевого оружия или составной части ритуальных действий, он также применялся как инструмент для развития в человеке всех аспектов внутреннего единения и самоконтроля (физического, психического и в конечном счете духовного), что стало последним, самым сложным шагом в его эволюции. Эта дисциплина, известная как кюдо, основана на философских принципах буддизма и даосизма, специфическим образом интерпретированных и адаптированных к японскому менталитету различными эзотерическими школами секты Дзен, получившей широкое и безусловное признание у представителей военного сословия.