Мой Чарли, уже лежа на траве, ответил старшему солдату улыбкой и начал прицеливаться среди мертвой тишины, позволявшей расслышать шелест травы, колыхаемой легким бризом.
Он целился около минуты времени.
Он уже как будто готовился нажать собачку карабина; глаза всех были обращены на далекую мишень, как вдруг стрелок вместо того, чтобы выстрелить, покачнулся, стоя на коленях, и выпустил из рук карабин.
Все были страшно удивлены смертельной бледностью его лица, по которому ручьями струился пот.
- Мак-Интош, - странным задыхающимся голосом заговорил он, - между мной и мишенью стоит кто-то.
- Что - между вами?.. Да нет, там никого нет, сэр, - сказал видимо пораженный сержант.
- Сюда, друг мой, сюда! - кричал Чарли, хватая его за руку и поворачивая лицом к мишени. - Неужели вы не видите его прямо на линии выстрела?
- Там нет ни души, - закричало с полдюжины голосов сразу.
- Как так ни души? Ах, и в самом деле, это мне показалось, должно быть, сказал Чарли, проводя рукой по лбу. - А все-таки я могу поклясться... Ладно, давайте сюда карабин.
Он снова лег на землю, и медленно поднял оружие к плечу.
Но едва он приложился, как издал громкий крик и поднялся на ноги.
- Ну, сказал он, - повторяю вам, я ясно вижу его. Это человек в серой куртке вашей команды, и страшно похож на меня. Да - это мой двойник. Вы что ж это - сговорились дурачить меня? - злобно заговорил он, обращаясь к толпе. Ну-с, неужели найдется кто-нибудь из вас, кто скажет, что не видит человека, как две капли воды похожего на меня, который удаляется от мишени и находится теперь не далее, чем в двухстах ярдах от меня?
Я в один момент очутилась бы рядом с Чарли, если бы не знала, как ему ненавистно всякое женское вмешательство - вообще все, что имеет хоть намек на сцену.
Мне оставалось молча прислушиваться.
- Я протестую, - подвигаясь вперед, сказал какой-то офицер. - Этот господин должен стрелять. В противном случае мы уйдем и провозгласим себя победителями.
- Но я убью его! - вскричал бедный Чарли.
- Что за комедия! Стреляйте в него, черт возьми! - крикнуло полдюжины мужских голосов.
- Дело в том, - сказал один из солдат соседу, - что у этого молодого человека расходились нервы. Он заметил это и старается увильнуть.
Этот осел никогда, конечно, не узнает, как близок он был к тому, чтобы получить звонкую пощечину от женской руки.
- Это все штуки "Мартеля - три звездочки", - вполголоса произнес другой. С ним всегда дело доходит до чертовщины. Я сам испытал это и потому сразу вижу его действие на ближнем.
Смысл этого замечания был не понят мною; не будь этого - его автору пришлось бы подвергнуться той же опасности, что и его товарищу.
- Что ж, будете вы стрелять или не будете? - крикнуло несколько голосов сразу.
- Да, да, буду, - простонал Чарли. - Я выстрелю ему прямо в грудь. Это кончится убийством - ей-Богу так!
Я никогда не забуду безумного взгляда, которым он обвел толпу.
- Я целю насквозь него, Мак-Интош, - прошептал он, ложась на траву и в третий раз поднося к плечу ружье.
Момент напряженного ожидания - и сверкнуло пламя выстрела. Кругом загремели аплодисменты.
- Отлично, юноша! Превосходно! - раздался рев сотни девонширцев, когда над мишенью взвился белый диск, остановившийся перед бычачьим глазом, возвещая таким образом нашу победу.
- Славный выстрел, парень! Это молодой Пилляр из Тойнби-Холла! Качать его, ребята! Снесем его домой на руках! Да здравствует Роборо! Вот и он сам на траве. Легче, сержант Мак-Интош! Что такое? В чем дело?
В толпе воцарилось страшное молчание, сменившееся затем перешептываниями и вздохами сожаления.
- Оставьте ее! Оставьте! Пусть бедная девочка поплачет на свободе.
Над полем снова царила тишина, нарушаемая лишь жалобными женскими стонами и плачем.
Мой Чарли, мой красавец Чарли лежал мертвым, все еще сжимая ложе карабина.
Я точно во сне слышала кругом слова участия и сожаления.
Я слышала дрожащий от боли голос лейтенанта Дэзби, умолявшего меня совладать с горем.
Я чувствовала, как его рука осторожно отвела меня от трупа моего возлюбленного.
Вот и все, что я помню; а потом - мрак неизвестности вплоть до того дня, когда я очнулась в комнате для больных в Тойнби-Холле. Тут я узнала, что провела три недели в жесточайшей горячке, сопровождаемой страшным бредом.
Но неужели больше я ничего не помню?
По временам мне кажется - нет и нет.
Мне как будто припоминается момент сознания среди ночей сплошного бреда.
Мне чудится фигура сиделки... она выходит из комнаты... В окне появляется длинная, тощая бескровная фигура, и я слышу голос.
Голос этот говорит:
- Я посчитался с твоим возлюбленным. Теперь мне остается посчитаться с тобой.
Голос кажется мне знакомым. Я как будто уже слышала его где-то. Быть может, во сне?..
- И это все? - скажет читатель. - И на таких-то основаниях истеричная женщина позорит в газетах имя безобидного ученого? И на основании таких слабых улик строит против него обвинения в самых чудовищных преступлениях?
Да, да. Я понимаю, что на вас, читатель, описанные мной события не могут произвести такого впечатления, как на меня.
Я знаю одно.
Я знаю, что если бы я очутилась на середке моста, один край которого сторожил бы Октавий Гастер, а другой - страшнейший из тигров индийских джунглей, я моментально, не колеблясь ни секунды, бросилась бы к тигру просить его защиты.
Моя жизнь разбита навеки.
Как бы она ни кончилась, мне все равно.