Монография американского исследователя Э. Майнера посвящена рассмотрению политики ранних пифагорейцев в ее практической и теоретической составляющих [2]. Завершающая глава книги Майнера раскрывает вопрос о взаимоотношении политики и философии пифагорейцев. Причем делается попытка объяснить политическую активность пифагорейского союза из его внутренних особенностей. Здесь Майнер обращается к характеристике представлений пифагорейцев о божестве, в которых подчеркивается приоритет силы и власти, внося
1 Guthrie W.K.C. A History of Greek Philosophy. Cambridge, 1965. Vol. 2.
2 См.: Minar E.L. Early Pythagorean Politics. Baltimore, 1942.
174
ших благоразумие и порядок в человеческие дела. Каждый человек должен выполнять свой долг, сохраняя гармонию мира.
Не будем специально характеризовать исследование Корнелии де Фогель [1]. Отметим лишь, что она пишет о Пифагоре как о воспитателе и в связи с этим рассматривает вопрос о заповедях и нормах, характерных для пифагорейского союза. Эти нормы требовали безусловного повиновения богу (т.е. исследование проводится в "теологическом ключе"). Принципом же божественного порядка для пифагорейцев выступало число. Изучение чисел служило формой созерцания божественного закона.
Можно констатировать, что в мировой литературе пифагореизм изучен в самых различных аспектах. Однако поставленный Корнфордом вопрос о связи пифагореизма с орфизмом не получил своего разрешения. Орфизм или идентифицируется с религиозной составляющей пифагореизма, или игнорируется при акцентировании внимания на научной стороне пифагореизма. Однако почему именно орфизм выступил предпосылкой философского учения? Этот вопрос требует своего рассмотрения.
1 См.: Vogel C.J. de. Pythagoras and Early Pythagoreanism. Assen, 1966.
ОРФИЧЕСКАЯ ПРЕДФИЛОСОФИЯ
Отношение философии Пифагора к религии варьировалось в различных частях его учения: в учении о душе, в теории чисел и т.д. Исследователи отмечали, что в учении Пифагора связь зачатков научного мышления и фантазии, религии, мифологии постоянно меняется: эволюционирует сам пифагореизм, и меняется соотношение научного мышления и религиозной фантазии, их пропорция. Поэтому принято говорить о раннем и позднем пифагореизме. Реализация данного положения в практике исторического исследования затруднена, поскольку религиозно-философская традиция пифагореизма едина. Но все-таки обращение к раннему пифагореизму несомненно предполагает изучение орфической религии и мифологии и их корней в дионисийской религии. Мы предполагаем остановиться лишь на отдельных явлениях дионисизма как религиозного течения, изучение которого могло бы пролить свет на орфизм как на предфилософский источник пифагореизма и в какой-то степени на сам пифагореизм. Такая постановка вопроса не освобождает, конечно, от необходимости общего обзора истории дионисизма, т.е. рассмотрения его исторических связей с орфизмом. Однако мы, во-первых, будем различать дионисизм как явление историко-литературное (развитие мифа в культурном кон
175
тексте) и историко-религиозное (развитие мифа в культовом контексте) и, во-вторых, ограничимся лишь кратким описанием истории культа Диониса.
Культовая сторона дионисизма поражала воображение и ум современников и оставила след в памяти потомков. Особенно ярким и захватывающим было впечатление, вызываемое менадами (вакханками - спутницами Диониса). Служение Дионису приводило вакханок в исступление, они становились одержимыми: "Вакханки, когда они одержимы, черпают из рек мед и молоко, а в здравом уме не черпают..." (Платон, Ион, 534А). Культ Диониса, представленный в дионисийских мистериях (оргиях), распространился в Древней Греции в XIII-XII вв. до н.э. Мы не ведем речи о Дионисе Критском и о Дионисе гомеровском, речь идет лишь о так называемом оргиастическом культе Диониса и последующих его трансформациях, в которых можно выделить три направления: слияние с традиционными земледельческими верованиями вообще и с элевсинскими мистериями в частности; подчинение дионисийских мистерий государственному регулированию и превращение их в общенародные празднества; реформа культа Диониса орфиками и создание на основе дионисийской мифологии грандиозной религиозной системы орфиков.
Согласно одной из версий, культ Диониса фракийский по своему происхождению [1]. Б.В. Казанский полагал, что "культ Дионисия-Вакхия получил распространение и значение в связи с морской торговлей, которая породила новые общественные отношения и связи, создала денежное обращение и явилась сильнейшим фактором в распаде родового строя" [2]. Для нас важен тот факт, что этот культ действительно получил широкое распространение в связи с почитанием Диониса как бога - покровителя профессии; за ним прочно было "закреплено" виноградарство и виноделие. Нельзя, видимо, отрицать и того факта, что культ Диониса в обличьи веселого бога вина распространился в среде городского населения, прежде всего в среде ремесленников, торговцев и моряков. Однако основным в этих процессах было то, что Дионис вошел в круг земледельческих божеств, вписался в традиционные земледельческие религиозные представления.
1 См.: Зелинский Ф.Ф. Вакх // Новый энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. Т. 9. С. 326.
2 Казанский Б.В. Общественно-историческая обстановка возникновения драмы // Из истории Древнего мира и Средних веков. Л., 1956. С. 7.
Обрядовая сторона служения земледельческим божествам не получила освещения в поэмах Гомера и по отношению к "олимпийской" (тронутой рефлексией) религии представляла собой богослужение,
176
непосредственно входящее в сельскохозяйственный цикл. Наблюдения над земледельческой цикличностью находили выражение в поклонении богам, которые олицетворяли начало и конец жатвы, посев и т.д. При этом божество обычно содержало в себе то явление, персонификацией которого оно выступало. Божество не было отделено от природы: Зевс шел дождем и падал снегом, Гея участвовала в рождении урожая всем своим телом, и т.д. Б.Л. Богаевский справедливо отрицает возможность проявления в такого рода верованиях поэтического (анимистического) одушевления природы [1].
В культе Диониса воссоединились земледельческая и олимпийская религии. Однако примечательно, что Дионис вошел в круг древнейших хтонических божеств, относящихся к семейству богов-олимпийцев (Деметра, Кора, Аид). Ф.Ф. Зелинский отмечает: "Этим он был поставлен на одну плоскость с богиней земледелия Деметрой (Деметра - хлеб, сухая пища; Дионис - вино, влажная пища), что не замедлило сказаться на культе обоих. С одной стороны, Дионис, под именем Иакха (Вакха), принимается в элевсинский культ Деметры (матери) и Коры (дочери), будучи поставлен к первой в отношения сына... С другой стороны, хотя тут, по-видимому, имели значение и другие, исконные элементы Дионис, как бог растительных сил, подобно Деметре и Коре, был поставлен в связь с подземным царством и стал владыкою душ преисподней" [2].
В элевсинских мистериях Дионис начинает занимать центральное место страдающего и возрождающегося божества (первоначальной основой элевсинских мистерий была судьба Коры - Персефоны, дочери Деметры, похищенной Аидом). Частью мистерий становится ритуальный брак Деметры и Зевса, от которого рождается Дионис-Вакх. В умирающем и воскресающем боге природы находят свою вторую жизнь местные аграрные культы. Дионис символизировал плодородие земли и в то же время самую великую жертву, принесенную для обеспечения плодородия: для того чтобы Дионис мог одушевлять, он должен был сам погибнуть и воскреснуть. Основа мистерий была этической: борьба человека со злом, его счастье за гробом и т.п. "Обещание счастья после смерти тем, которые приняли посвящение, составляет отличительную черту элевсинских мистерий, их краеугольный камень" [3].
1 См.: Богаевский Б.Л. Земледельческая религия Афин. Пп, 1916. Т. 1.
2 Зелинский Ф.Ф. Вакх. С. 329.
3 Новосацкий Н.И. Орфические гимны. Варшава, 1900. С. 174.
Обратимся к центральному явлению в дионисийских мистериях - менадизму. С флейтами, тимпанами, тирсами в руках менады убегали далеко в горы и леса, чтобы там, вдали от людей, встретиться с Диони
177
сом. Можно заметить, что изначально Дионис чужд городской (полисной) жизни. Как подчеркивает Л. Жерне, Дионис не враждебен городской жизни, а именно чужд ей [1]. Его сфера - сфера первобытной жизненной общности, порождающего начала, исконным носителем которого были женщины. Ведущая роль в дионисийских мистериях отводилась женщинам, хотя в них принимали участие и мужчины. Дионис олицетворяет жизнь, выходящую за пределы обработанной и облагороженной почвы, символизирует празднество жизни, триумф вечного возрождения природы, дикой, необработанной.
Менады, встречающие Диониса, получали возможность непосредственного общения с ним. Достигалось это в момент исступления (экстаза), овладевавшего менадами. К сожалению, в нашу литературу вкрались грубые ошибки: менадизм часто отождествляют с совершенно иным, исторически более поздним явлением вакханалиями - и приписывают менадам опьянение и половой разгул, которые в действительности были присущи римским вакханалиям. Такого рода явления продукт позднейшей городской жизни. Менады вина не употребляли. По отношению к менадам можно говорить лишь о коллективном трансе, о последующем "расслабляющем комплексе", но не об опьянении. Сам эффект экстатического состояния достигается в результате прямого "присутствия" бога в человеке, происходящего в этом акте перевоплощения.
"Эпифания" (явление бога) Диониса давно вызывала интерес исследователей. 3. Дымшиц отмечал близость являющегося в мистериях Диониса и древних богинь плодородия и мести Эриний [2]. Эринии похищали у человека ум: Орест, преследуемый ими, был на грани сумасшествия. Несомненно, "эпифания" Диониса свидетельствует о радости встречи и перевоплощения - в противоположность негативному воздействию Эриний. Это перевоплощение освобождает человека. Один из эпитетов Диониса - Лисий ("Освободитель").
1 См.: Gernet L. Anthropologie de la Grece antique. P., 1968.
2 См.: Дымшиц 3. Эпифания Диониса в мифе и обряде // Ученые записки Ленинградского университета. № 33. Серия филологических наук. Вып. 2. Л., 1939. С. 274.
В акте мистического единения с богом перед человеком открывается весь мир: ему послушны животные, земля сама плодоносит, реки текут молоком и т.п. Для того чтобы добиться такого единения, человек должен отказаться от наличного бытия. Культ Диониса восходит к самым древним магическим обрядам. Ритуалы погони, коллективный транс и перевоплощение - все это напоминает ритуалы древних инициации - "посвящения в имя". Молодой человек подвергался испытаниям, становился обладателем коллективной души и индивидуального имени. Он получал теперь новую жизнь, которая протекала в ином измерении,следовании полученному знанию.
178
Сам Дионис оказывался посредником между жизнью и смертью. Встречающиеся повествования о путешествии Диониса в Аид близки к подобного рода мифологическим сюжетам: человек (в образе животного) спускался в царство мертвых, проходил ряд испытаний, прерывая на определенное время все отношения с людьми. Удачи достигал тот, кто выдерживал испытания, что в данном случае было равным погружению в себя, подчинению себя воздержанию и переходу на этой основе от царства тьмы к свету [1]. Отзвуки древнейших религиозных представлений, ощущаемых в дионисизме, говорят о том, что Дионис обслуживает мистерии более древние, чем он сам. Дионис в определенной степени олицетворял жизненный континуум, частицей которого становился человек. Осуществляя спуск в Аид и выход на свет, Дионис опосредовал жизнь и смерть, снимал между ними непроходимую грань. Человек находил спасение в единении с Дионисом. Заключительным этапом было "превращение" человека в самого себя. Расслабляющий комплекс (смех) позволял "возвратиться к себе".
Предания о Дионисе-Загрее, как и учреждение таинств, приписывают самому Орфею Фракийскому. Принято говорить об Орфее как о "полумифическом" поэте и рапсоде. Суть интересующего нас вопроса состоит в том, что с его именем связывают реформу дионисийской религии и приписывают Орфею эпические и теогонические поэмы, религиозные гимны, в которых были переосмыслены культ Диониса и сопутствующая ему мифология. В центре дошедших до нас мифологических версий о Загрее находится повествование о его рождении и последующем растерзании его титанами [2]. Несмотря на наличие нескольких версий о происхождении Диониса-Загрея, равно как и нескольких образов Диониса под именами Вакх, Либер, он не только неизменно рассматривается как сын Зевса (в различных вариациях - от Деметры, Персефоны, Семелы), но и как его преемник. Последнее обстоятельство, т.е. передача Зевсом власти Дионису-Загрею, и даже отождествление Зевса с Дионисом обосновывается в орфической литературе. Прокл находит возможным цитировать Орфея (20 I):
Зевс-отец над вселенной царил,
А Вакх был преемник.
1 См.: Brunei P. Le mythe de la metamorphose. P., 1974. P. 80-95.
2 Тексты приводятся в подборке А.Ф. Лосева: Лосев А.Ф. Античная мифология в ее историческом развитии. М., 1957. С. 161 - 182.
179
"Царствование" Диониса вводится в теокосмогонический процесс, т.е. рассматривается как "космическая эпоха". Олимпиодор сообщает: "У Орфея передается о четырех царствах. Первое принадлежало Урану. Его принял Кронос... После Кроноса воцарился Зевс, отправивший своего отца в Тартар. Зевсу наследовал Дионис..." (23 1). Дионис символизирует, таким образом, последнее космическое состояние, эпоху, в которой протекает жизнь человека, и то настоящее, для понимания которого привлекаются рассказы о прошлом. В настоящем сам Дионис охватывается высшим единством, которым выступает, в соответствии с орфическими представлениями, Зевс. Юстин сообщает следующий фрагмент орфиков: "Знай: бог единый Зевс; бог единый - Аид; бог единый Гелиос; бог Дионис - бог единый. Единый во всем бог. Нужно ли порознь твердить все то же единое слово?" (24).
О соотношении настоящего и прошлого говорится в чрезвычайно разработанной теокосмогонии орфиков. До нас дошло несколько вариантов орфических теогоний; одна из них, содержащаяся в "Рапсодии", передается Дамаскием. Согласно Дамаскию, сначала было Время, затем Эфир и Хаос, от них же рождается космическое яйцо. Космическое яйцо лопается, и из него выходит Фанес, который рождает космические явления - Ночь и Свет; Уран (Небо) и Гею (Землю); Солнце и Луну. От Геи и Урана берут начало боги и титаны. Зевс, проглотив первородного Фанеса, становится и первоосновой мира, его генетическим и субстанциональным основанием и его властелином [1].
1 См.: Новицкий О. Постепенное развитие древних философских учений в связи с развитием языческих верований. Т. 2. Религия классического мира и первая половина греческой философии. Киев, 1860. С. 160-161.
Обратимся к дальнейшим событиям основной теогонической версии орфиков. В процитированном выше отрывке из Олимпиодора далее следует: "...Дионис, которого, как говорят, по наущению Геры растерзали титаны и тела которого они вкусили. В связи с этим разгневавшийся на них Зевс поразил их молнией; а из копоти дыма, который поднялся от их сожжения, появились люди. Поэтому нам не следует выходить за положенные нам пределы - не потому, что мы (как, очевидно, гласит само это учение) находимся по своему телу в каких-то узах, - ведь это ясно и так, и об этом не говорилось бы прикровенно,- но потому нам нельзя выходить, что тело наше дионисично (dionysiacoy ontos). Ибо мы сами являемся его (Диониса) частью, раз мы состоим из копоти вкусивших его тела титанов" (23 1).
180
Излагаемые события происходят с космическим Зевсом и космическим Дионисом. Рождение Диониса и его растерзание - часть теотонического (не отделенного от антропогонического) повествования. События, происшедшие с Дионисом, характеризуют космическую драму и вместе с тем рождение человека. Человек оказывается не только последним звеном теокосмогонического процесса, но и противоречивым соединением дионисийского и титанического начал, бессмертной души и смертного тела.
В диалоге Платона "Менон" Сократ ссылается на "мужчин и женщин, умудренных в божественных делах (т.е. жрецов и жриц), которым не все равно, сумеют ли они или не сумеют дать ответ насчет того, чем они занимаются", а также на Пиндара и "многих других божественных поэтов": "А говорят они вот что (смотри, правда ли это): они утверждают, что душа человека бессмертна, и, хотя она то перестает существовать - это и называется смертью,- то снова рождается, она никогда не гибнет. Поэтому и следует прожить жизнь как можно более благочестиво:
Кто Персефоне пеню воздаст
За все, чем встарь он был отягчен,