В РЕАЛЬНОСТИ И НА САМОМ ДЕЛЕ 65
Распределенный образ жизни как субститут общества 72
Административный рынок как субститут государства 77
Реформы и жизнь: между «реальностью» и «на самом деле» 80
1987 -1997: PER ASPERA AD ANUS 83
Еще не совсем советская власть 88
Совсем не рыночная экономика 91
Реформы, реформаторы, гражданское общество и прочая лабуда 93
Бедность как товар на российском рынке долгое 96
Средства информации власти 101
Через тернии в жопу 103
106
Ресурсное государство
Цикличность российской истории
Российская история никак не может стать собственно историей. Уже много лет она политически актуальна. И действительно, несмотря на то что эпохи перемен уже в который раз переходят в эпохи застоев, а государство то распадается, то собирается вновь, Салтыков-Щедрин остается современным писателем, путевые заметки маркиза де Кюстина читаются как репортажи, письма Чаадаева политически актуальны. Тексты выступлений некоторых современных публицистов вполне могли бы принадлежать пламенным революционерам 20-х годов XX века или реакционерам времен Николая I.
Сменяются поколения, и в каждом из них старческое ощущение «колеи истории» соседствует с инфантильным стремлением строить очередное «светлое будущее». Времена очередного «укрепления государственности» несут с собою жажду перемен, которая, в свою очередь, сменяется жаждой стабильности (в том числе защиты от воровства, бандитизма и произвола мелких начальников), возникающей во времена депрессий государства: оттепелей, перестроек, революций. Существуют фундаментальные работы, описывающие циклы нашей истории, однако из них не становится более ясным, что же это за феномены и почему такой выраженной цикличности нет в историях других государств.1
Граждане в эпохи застоев живут воспоминаниями — иногда своими, а чаще чужими — о настоящей жизни: тревожной молодости и великих свершениях, подвигах на фронтах сражений и великих стройках социализма, борьбе за свободу и против антинародных режимов и прочей лабуде. А в эпохи депрессий пытаются жить не своей жизнью, уподобляясь известным им из всегда актуальной истории типам: имперским аристократам или политикам, декабристам или народникам, помещикам или священнослужителям, чекистам и белогвардейцам, дворянам, большевикам, меньшевикам, кадетам, диссидентам, героям войн, революций и контрреволюций, фермерам или крестьянам. Они проигрывают известные им в пере-
1 Н.С.Розов. Цикличность российской истории как болезнь: возможно ли выздоровление. : В. И. Пантин, В. В. Лапкин. Философия исторического прогнозирования: Ритмы истории и перспективы мирового развития в первой половине XXI века. Дубна, 2006; В.В. Ильин, А.С. Панарин. А.С. Ахиезер. Теоретическая политология: Реформы и контрреформы в России. Циклы модернизационного процесса. М.,1996.
5
Симон Кордонский
" сказе интеллигентных обществоведов старинные роли, мечтая вер-- нуться в то прошлое, которое, не без их усилий, иногда становится настоящим.
Внешние наблюдатели идентифицируют российские феномены с некоторой натяжкой. Усматривая в нашей повседневности разные разности вроде архетипов национального характера, признаков анархии и демократии, тоталитаризма и самодержавия, развитой экономики и нетоварного хозяйствования, они строят теории, понятные только им самим. Наблюдатели уверены в том, что знают, что было и есть «на самом деле». Только «всамделишное» у каждого свое.
Российские феномены действительно чем-то напоминают книжные прототипы, однако не тождественны им, отличаясь российской спецификой. Наблюдатели усматривают то, что ожидают увидеть, но усмотренное оказывается не каноническим, не таким, каким ему полагается быть. Разочарование оказывается иногда так велико, что вполне уравновешенные люди ведут себя не вполне адекватно, считая, наверное, что Россия виновата в том, что не вписывается в их представления о ней. Напомню высказывание известного перестроечного публициста — реакцию на успех ЛДПР на парламентских выборах: «Россия, ты одурела».
Эти же наблюдатели, особенно их рефлексирующая часть, представляют историю страны чаще всего как последовательность событий в линейном времени — от Смутного времени к самодержавию, от самодержавия к революциям, от революций к застою, от застоя к перестройке и пр.? Периодическая смена диктатур-процветаний кризисами-перестройками находится на периферии их внимания, и воспроизведения прошлого в настоящем отмечаются скорее как казусы. Наблюдатели нацелены в светлое будущее, воспринимая повторение уже бывшего как наказание божие и результат того, что во главе государства опять оказались такие же корыстные политики, какие были когда-то.
Современная Россия, с точки зрения таких устремленных в будущее граждан, — обычная страна, которая когда-то строила социализм, а теперь модернизируется и становится похожей на другие страны. Это, по их мнению, страна с уже рыночной экономикой, степень государственного вмешательства в которую еще велика. Если ее уменьшить, то все будет так же, как в других странах. Разные отклонения от нормативной картины объясняются тем, что руководство страны не очень экономически грамотно и допускает совковые формы управления. Если это руководство подучить, то все будет более чем нормально, и темпы экономического роста — основной показатель, на который ориентируются апологеты модернизации — ста-
7 ЕЛ. Гайдар. Долгое время. Россия в мире: очерки экономической истории. М.. 2005.
6
Ресурсноегосударство
нуттакими же, как в современном Китае. И Россия будет еще больше походить на США.3
Реформаторское умозрение является существенным компонентом циклов «процветание — депрессия». Российское мироощущение не самодостаточно и сотни лет строилось по большей части на меж-страновых сравнениях. Лозунг «догнать и перегнать» в разных вариантах определял и определяет действия власти и мышление элиты. Реформаторы в разные исторические времена ставили задачи сделать Россию такой, как Голландия, Германия, Швеция, Франция, Португалия, Аргентина, Польша, Чили и пр. На этом пути их преследовали и преследуют катастрофические неудачи, в результате которых бытование граждан остается выживанием в катаклизмах.
Петровские реформы, освобождение крестьян, коллективизация, индустриализация, приватизация, национализация и монетизация льгот. Комплекс неудачника преследует озабоченных прогрессом наблюдателей. Они хотят всего самого хорошего и светлого: сильного и уважаемого государства, настоящей демократии, гражданского общества, рыночной экономики. А в результате осуществления властью их рекомендаций получаются — чаще всего — всемирное недоверие, сопряженное с небезосновательной боязнью русского медведя, беспомощное самодержавие, советская власть и гражданская война, борьба с терроризмом и суверенная демократия, анекдотическая политическая система, враги народа и вредоносные организации гражданского общества, повсеместные воровство и коррупция. Виновными в этом, по мнению наблюдателей, всегда оказываются власти, не так реализовавшие их гениальные проекты и концепции.
Россия уникальна, как и любая другая страна. Ее уникальность, на мой взгляд, в том, что почти любое дело, которое затевают ее граждане, исходя из самых благих намерений, оборачивается своей противоположностью. Как говорят в привыкшем к этому народе, все идет через жопу. Или, словами известного крепкого хозяйственника, политика и дипломата: «Думали как лучше, получилось как всегда».
Почему? Я пытался косвенно ответить на этот вопрос, предложив в качестве российской специфики гипертрофированные админи-
3 Андрей Илларионов. Опасный поворот. Государство в бизнесе — неудачник//Российская газета. 2005. 23 сентября.
7
СимонКордонский
* стративно-рыночные механизмы.4 Но в синхроничной теории ад-^министративного рынка нельзя объяснить, почему титанические С усилия власти по укреплению государства приводят в конечном счете к какой-либо форме тоталитаризма, а не меньшие усилия по демократизации заканчиваются ослаблением государства, иногда его распадом. Попытку объяснения, основанную на этнических детерминантах социально-экономического устройства России и ее истории, предприняла О. Бессонова.5 Существуют и другие способы и попытки объяснений, однако по большей части они представляют собой варианты «теории заговора», которые не интересны.
Разрыв между наблюдаемым и способами его объяснения поражает. Феномены нашей жизни имеют мало общего с тем, чему следует быть, если исходить из общепринятых теоретических схем. Во многом поэтому аргументация в обычном интеллигентском дискурсе строится как противопоставление того, что есть (устрашающего, неправильного), тому, что должно быть согласно исповедуемой дискутантом теории. Но при этом даже самые простые идеологически и политически не акцентуированные описания отечественных реальностей — пока редкость. Более того, предметное знание о том, что происходит в стране, вызывает реакции типа «этого не может быть, потому, что этого не должно быть» и «это незачем знать, потому что оно исчезнет в ходе реформ». Вместо исследований тиражируется бездумное применение импортированных теорий, предполагающее, в точном соответствии с прогрессистскими стереотипами, что Россия — такая же страна, как и те, в которых методики созданы.
J С. Кордонский. Рынки власти. Административные рынки СССР и России. М., 2006. С моей точки зрения, в России на рынке обращаются феномены, которые в других национальных государствах не являются товаром, не обмениваются на деньги или обмениваются, но не в таких масштабах — власть, например. Административно-рыночные подходы описывают устройство аппарата государства и не предназначены для объяснения того, почему огромной стране необходимы такие громоздкие и неэффективные структуры власти и зачем надо государству управлять огромными материальными и человеческими потоками. в то время как в других странах — экономически успешных и политически стабильных — такого простонет.
1 Книга Ольги Бессоновой «Раздаточная экономика России» (М.: РОСПЕН, 2006)— новый взгляд на хозяйственное развитие России//Общество и экономика. 1998. №8-9. С. 241-255. В этой концепции, интегрирующей опыт попевых экономико-социопогических исследований и авторскую интерпретацию специфики исторического процесса в России, аргументированно доказывается существование реалий, выпадающих из поля зрения исследователей при традиционных для экономической науки способах представлений и интерпретаций. Методологически предлагаемые мною подходы к описанию отечественной реальности во многом близки к тому, что предлагает О.Бессонова, однако я не вижу необходимости в столь глубокой, как у нее. редукции к этническим истокам наших проблем. (http://ieie. nsc. ru/~rokos/nesch/RAZEC. html)
8
Ресурсное государство .-.'- .
Однако апологеты импортных теорий, презентуя результаты своих исследований, вынуждены, если честны, признавать, что исследованный ими феномен совсем не такой, каким они себе его априори представляли, или не существует вовсе.6 А независимый исследователь, занимающийся эмпирическим изучением страны, прежде всего фиксирует неприменимость стандартных понятийных и методических схем для описания наблюдаемого.7
Политэкономия социализма и ее наследие
D России, с моей точки зрения, не было той экономики, которая описывается в стандартных учебниках. То, что внешние наблюдатели принимают за экономику, вероятнее всего, вообще не экономика, а ресурсная организация государственной жизни.8 Втеориях, ко-
6 Так произошло с поисками среднего класса в России. См.: М.Тарусин. Средний класс и стратификация российского общества: лекция от 27 января 2005//Публичные лекции Полит.ру: http://www. polit. ru/lectures/2005/02/02/mid. html
7 Т. Нефедова, Дж.Пеллот. Неизвестное сельское хозяйство. Зачем нужна корова. М., 2006.
8 Я не нашел в экономической литературе адекватного определения такой системы отноше ний, поэтому использую термин ресурсы и ресурсное государства без ссылок. Отсутствие определений тем более интересно хотя бы потому, что в обыденных отношениях и в про фессиональных дискуссиях термин ресурсы неизбежно возникает в разговоре всякий раз. когда обсуждается судьба России. Есть совершенно невнятная, с моей точки зрения, пози ция идентификации отечественного социализма с азиатским способом производства, при которой в какой-то степени затрагивается вопрос о ресурсах. См., например: А. В. Захаров. «Реальный социализм» и «азиатский способ производствам/Общественные науки и со временность. 1993. №3. С. 164-172.
Очень хорошо чувствовал ресурсную природу социализма Юрий Васильевич Яременко: «Описывая эти процессы, я ощущаю определенную неудовлетворенность из-за отсутствия адекватного языка описания. Строго говоря, речь не идет о явлениях экономических — скорее их следует осмыслять в терминах социологии. Вторичность нашей экономики по отношению к воссозданию и расширению упомянутых мной административно-социальных структур — это та проблема, которую никто до сих пор правильно не понял и не оценил, потому что мы привыкли жить в умозрительном мире экономического детерминизма. И нам трудно осознать, что наше общество было больше похоже не на Европу или Америку, а скорее на древний Египет, где строительство пирамид являлось цементирующим элементом всей египетской цивилизации. Так и наша экономика в своем развитии не имела какого-то внутреннего смысла, а была лишь неким пространством для воспроизводства и расширения административных структур»» (Ю.Яременко. Экономические беседы. Диалоги с С.Белановским. М., 1999). Однако идеи Ю.Яременко не развивались отечественными экономистами, увлеченными в основном переводами классиков мировой экономической мысли и попытками втиснуть наши реальности в заданные бог знает кем и когда понятийные рамки.