- Хорошо, дядя.
Мы идем с майором к следующему дому.
- Майор, как так получилось, что в деревню попал газ?.
- Ракета принесла.
- Что? - я обалдел и остановился.
- Ну, ошиблись ракетчики в расчетах, недалеко от деревни и упала. Что вы думаете, здесь без конца такие ляпы.
- Разве здесь испытывается бактериологическое и химическое оружие? Вы не находите, что это... варварство, майор?
- Это не наше дело. На это есть военное ведомство, там решают.
- Почему не наше? На деревню падают ракеты со страшной начинкой...
- Слушайте, доктор, держите рот на замке, мне совершенно неинтересны ваши рассуждения о морали. Произошла ошибка, надо ее исправлять.
В молчании подходим ко второму дому.
Здесь опять смерть. Красивый мужик скрючился на крыльце и застыл в неестественной позе. В доме, на лавках и кровати его жена и мать. Мать что то помешано говорит, обращаясь к черной иконе в углу. Жена устало глядит в потолок. Я их осматриваю и вывожу на улицу.
- Что вы задумали? - спрашивает Молчанов.
- Пытаюсь хоть немногим спасти жизнь.
- Поздно.
- Не каркайте.
- Все равно, мы их и дома сожжем. По инструкции, зараженные районы должны быть обработаны...
- Слушайте, майор, не мешайте мне. Вы меня слишком плохо знаете и не стоит вставать поперек... Пока я не проверю и не обезопасю людей, ни о каких пожарах разговора не будет.
- Да кто ты такой...
И тут я не выдержал и всадил кулаком в этот противно выпирающий белый респиратор, тело согнулось, заскользило на траве и покатилось под гору.
Весь день сортировал больных и здоровых и чуть не плакал от бессилия, что нет лекарств, прививок и ничем нельзя помочь несчастным. Кое кто из этих несчастных наверно действительно хватил минимальные дозы газа и теперь медленно загибался, бился на земле в периодичных судоргах. Майора нигде не было и я попросил офицер оцепления прислать мне тридцать небольших одноместных палаток, воды, пищи и лекарств. Все, кроме лекарств, часа через четыре прислали и вскоре маленький лагерь раскинулся на чьем то огороде. На следующий день опять отсев, уже умерших от вчерашних "здоровых" и так три дня. Когда понял, что только семнадцать человек останутся жить, разрешил сжечь село. Мы еще оставались в карантине две недели и потом, все поехали в Глушково... Камышевка исчезла.
Первой меня встретила медсестра Надежда. Она обняла и тихо всплакнула.
- Ну что вы? Все в порядке, я вернулся.
- Я вижу. И все же боялась, всего боялась.
- Как девочка?
- Какая? А, из Камышевки, с ней все нормально, я ее здесь три дня выдержала, потом родственники взяли к себе. Ее отец и мать...?
- Умерли. Если бы вы знали, как я хочу есть.
Она отрывается от меня и поспешно собирается.
- Я сейчас.
- Куда вы?
- В столовую.
В комнату врывается Верка и тихо валится на стул.
- Доктор... Вы вернулись.
- Вы что, похоронили меня?
Она молчит и огромными глазами смотрит, как я скидываю рубаху и роюсь в чемодане.
- Я молилась...
Я похожу к ней и треплю за щеку.
- Спасибо. Лучше скажи, сегодня можно сделать баню.
Теперь Верка подпрыгивает.
- Я договорюсь. Соседи воды накачают. Совсем забыла, что там был ад.... Я побегу, доктор...
- Беги.
Надежда принесла судки.
- Ешьте доктор. Я как сказала там, что вы вернулись, так они навалили вам... шесть котлет дали..., здесь компот и сок.
- Спасибо, Надя.
- Поселок взбудоражен. Камышовцев, что вы привезли, разбирают по домам. Сейчас любопытные сюда прибегут.
- Это зачем же?
- Переживали за вас. Сама мать игуменья, отстояла службу, просила бога за вас.
Пока я ем, дом набирается людьми. В приемной сидят Варька, дед Тимофей, инвалид Петрушенко, сумасшедшая Клавка, еще несколько незнакомых мне людей. Они сидят в приемной и шумят. Когда спускаюсь вниз, наступает тишина.
- Вы все ко мне на прием?