Особенно бурно журналистика и издательское дело развивались во время Октябрьской революции и Гражданской войны. Чжан Хуйцзюнь сообщает, что в 1920 году в Харбине появилось 25 новых периодических изданий и с каждым годом число их возрастало. Так, в 1901–1926 годах в Харбине издавалось 102 газеты и 141 журнал, не считая значительного количества таких временных изданий, как экстренные выпуски, бюллетени, рекламные листовки.
Понятно, что журналистика однородной и бесконфликтной быть не может, поэтому существовали и антибольшевистские эмигрантские издания («Русский голос», «Русское слово», «Русская трибуна», «Луч Азии», «Свет» и другие), и газеты, в которых большевики призывали всех объединиться для свержения буржуазии. Считается, что именно газета «Голос труда» способствовала проникновению ленинских идей в Китай. На протяжении короткого времени, но большими тиражами выходили газеты «Коммунист», «Борьба», «Рабочая мысль», «Вперед».
В начале 1920-х годов появилась и специализированная периодика: «Экономический вестник Маньчжурии», «Торговый бюллетень Харбинской биржи», «Железнодорожная жизнь на Дальнем Востоке» (последний журнал был особенно популярен, так как в нем публиковались исторические очерки и местные Новости). Среди газет и журналов религиозной направленности выделялись роскошное иллюстрированное издание «Хлеб небесный», журнал «Сеятель», еженедельник «Путь Христов»…
В 1926 году начал выходить еженедельный журнал «Рубеж», который на протяжении двух десятилетий пользовался неизменной популярностью. Редакция находилась в Харбине, но печатался «Рубеж» одновременно в Шанхае и Тяньцзине, имел аккредитованных корреспондентов не только в Китае, но в Италии, Франции, Соединенных Штатах Америки. Русские писатели-эмигранты постоянно посылали в журнал свои произведения из разных концов мира и, разумеется, харбинские поэты и писатели печатались в нем из номера в номер.
Было много изданий для юношества, юмористических журналов и газет, массовой периодики. В общем, Харбин жил насыщенной жизнью и, в отличие от других островов Рассеяния, имел не только свои «голоса» (очень разные, несхожие!), по и обширную аудиторию, которая все читала, обсуждала, могла высказывать свое мнение на страницах прессы…
Культурная жизнь Харбина была на редкость разнообразной. Приезжали на концерты и спектакли известные гастролеры, в том числе и из новой России. Так, летом 1924 года в Харбине гастролировала труппа Малого театра. Мастера русской сцены выступали с интервью в газетах и журналах, рассказывали о русском искусстве недавнего прошлого и дня сегодняшнего…
А в 1934 году студент Харбинского политехнического института Олег Лундстрем основал джаз-оркестр…
Спустя 67 лет, в августе 2001 года, он, «живая легенда русского джаза», приехал в город своей юности, где снимался фильм о начале его творческого пути. В те дни Олег Леонидович дал обстоятельное интервью Ларисе Черниковой, журналистке, члену шанхайского «Русского клуба».
Семья Лундстремов приехала в Харбин в 1921 году совершенно легально, по советским паспортам. Отец Олега Леонидовича получил приглашение преподавать в одном из высших учебных заведений при КВЖД (он был профессором-физиком) и решил, что за те несколько лет, что он пробудет с семьей в Маньчжурии, все как-то успокоится на Родине. Но несколько лет растянулись на четверть века…
Вот фрагменты рассказа Олега Лундстрема о рождении джаза в Харбине.
«В 1932 годуя поступил на электромеханический факультет харбинского Политехнического института… Я тогда всерьез увлекался новинками эстрады, часто заходил в музыкальный магазин, чтобы прикупить стопку новых пластинок. Вот так впервые в магазине услышал ошеломляюще новое звучание, отличный ритм оркестра Дюка Эллингтона. Тогда это имя было никому не известно. Благодаря великому американцу я «заболел» джазом на всю жизнь. Мы с друзьями прослушали эту пластинку, наверное, сотни раз. Я сам написал несколько аранжировок популярных пьес, все на слух. Показал брату и приятелям. И мы решили организовать молодежный биг-бэнд. Это было 1 октября 1934 года. Мы выступали на Розовом балу в ХСМЛ с небывалым успехом… Набор инструментов был стандартным для начала 1930-х годов: три саксофона (А. Онопюк, Вл. Серебряков, И. Лундстрем), две трубы (Викт. Серебряков, А. Котяков), тромбон (А. Миненков) и ритм-группа (А. Гравис) — контрабас, банджо, И. Уманец — ударные и О. Лундстрем (рояль). Всего 9 человек… В том первом составе оркестр просуществовал несколько десятилетий.
В СССР в феврале 1935 года вернулся наш отец, а мы были музыкой увлечены. Мы быстро стали популярными, нам нужно было контракт выполнить, который уже был подписан, да и институт нужно было закончить. Поэтому было решено, что на Родину вернутся отец с матерью, а мы — вслед за ними. В 1932 году в Маньчжурии было образовано государство Маньчжоу-Го… Хотя японцы первое время нас побаивались, все же они не любили русских, особенно советских. Они говорили, что с китайцами разберутся, а потом и за нас возьмутся. Началось тихое вытеснение русских с КВЖД и даже выселение из домов (эти Дома занимали японцы). Появились слухи о том, что Русских парней будут призывать на японскую службу… Поэтому многие тогда бежали от японцев в Шанхай, Циндао и другие города. Нам с братом закончить Политехнический институт не удалось: в 1935 году СССР вынужден был продать свой пай КВЖД марионеточной власти в Маньчжурии… Были введены новые порядки, жизнь в Харбине осложнилась. Одни возвращались в СССР, другие переезжали в Шанхай. Мать не захотела оставлять нас одних, и в Шанхай мы приехали уже без отца: к тому времени он уже был в Союзе».
Отца Олега Леонидовича давно тянуло в Россию, он не верил в то, что в СССР людей сажают в тюрьму просто так. Перемены на КВЖД ускорили принятие окончательного решения — Леонид Лундстрем был приглашен в Ростов-на-Дону доцентом Института физики. В письме он сообщил, что с работой все устроилось, осталось найти жилье — тогда семья соединится. Больше писем от него не было. Лишь в середине 1950-х годов братья Лундстремы узнали, что в 1937 году их отец был арестован и отправлен в лагерь, где погиб в 1944 году…
Итак, братья с матерью оказались в Шанхае. Сначала несколько джазистов отправились на разведку и обнаружили, что дело им в этом городе найдется, музыкантов здесь было немного. Перебирались поодиночке: у кого-то не хватало денег, надо было собрать необходимую сумму на дорогу и квартиру в Шанхае. Так или иначе к середине 1936 года все девять джазистов собрались в Шанхае.
«Мы в свое время тут нашумели! — вспоминает Олег Лундстрем. — Приехали в Шанхай… мальчишками, были жуткими энтузиастами. Мне было 20 лет! А через четыре года мы стали лучшим биг-бэндом в Шанхае… Ребята по одному, по двое работали в кафе, в небольших отелях, в кинотеатрах, ездили на халтуры в Пекин, Гонконг, Циндао. Но вот нам повезло. После целого ряда попыток мне удалось раздобыть скромный контракт с «Yangtze Hotel», где мы должны были играть «пятичасовые танцы», которые начинались в 17.00. Конечно, на ночных танцах мы заработали бы больше. Но даже этот контракт обеспечил нам вполне приличный доход. Его хватало на еду и комнату во Французской концессии».
Вскоре биг-бэид стал широко популярен, о русской «девятке» писала английская, французская, китайская и, конечно, русская пресса. Приглашения сыпались со всех сторон, вскоре пришло и приглашение в самый популярный «боллрум» Шанхая «Мажестик», и лундстремовцы отработали там два с половиной года. Исполняли в основном американские мелодии, но когда «Совэкспортфильм» завез в Китай фильмы «Дети капитана Гранта» и «Веселые ребята», — Олег Лундстрем сделал аранжировку песен и мелодий из советских картин, которые пользовались огромным успехом!.. В то же время Лундстрем начал аранжировать в стиле фокстрота китайские мелодии — это привело в залы огромное число поклонников из числа коренных шанхайцев.
«В Шанхае нам жилось безбедно, мы буквально купались в лучах славы, — продолжает Олег Лундстрем. — Но все равно тянуло на Родину… Родители стремились в Россию всегда. Для нас не существовало выбора. Родина одна. Мы многое знали по рассказам родителей, учились в советской школе, читали советские газеты. Мы знали: Родина одна».
Но, читая книги, газеты, слушая рассказы родителей, братья Лундстрем, как и другие жители «русского» Китая, в те времена не различали такие понятия, как Россия и Советский Союз…
«Руссейший облик Харбина» — метафора емкая, но… уязвимая, если вдуматься. На протяжении первых двух десятилетий существования города, бурно Развивающегося (учитывая китайское влияние на Все стороны жизни), здесь царило удивительное ощущение удаленности от «большой политики». Конечно, многое определялось событиями в самом Китае — они не могли не отражаться на образе жизни полосы отчуждения. Но все равно жизнь здесь текла относительно ровно и спокойно до той поры, пока в оссии не грянула революция. Этот момент и стал, по словам уже цитировавшейся на этих страницах Наталии Ильиной, одним из первых толчков, потрясших основы налаженной, устоявшейся жизни Харбина. Однако еще несколько лет все шло по-прежнему.
«Наша жизнь шла по старому, по возможности, дореволюционному руслу, — писала харбинка Е. Ширинекая, переехавшая впоследствии в Сидней. — Мы жили своими традициями и воспитывались в национальном, патриотическом духе. Наши родители жили мечтой, что большевики падут и Россия воспрянет вновь.
В беседке дома, где я жила ребенком, собирались седовласые генералы, которые с любовью вспоминали о России, о своей армейской жизни и с горечью и болью о почти достигнутой победе и затем революции и гражданской войне. На этих воспоминаниях мы выросли, и они глубоко запали в наши сердца. Мы учились по русским дореволюционным учебникам, и для нас Россия была величайшая, могущественнейшая держава в мире».
Здесь история Харбина да и «русского» Китая удивительным образом становится схожей с историей прочих островов Рассеяния — потомки беженцев, остатки белой армии, удачливые российские предприниматели, которым в новой Советской России не оставалось ни дела, ни места…
Почему они устремились именно сюда, на Восток, в Харбин, а не во Францию, Германию, Чехию, Америку? Многие — по причинам географическим. Из Сибири, с Дальнего Востока ближе и безопаснее было перебираться именно сюда. Белогвардейцы, до последнего верившие в возможность противостоять большевизму, надеялись еще нанести сокрушительный удар, тщательно приготовившись к нему здесь, в полосе отчуждения, на ближайших границах. У многих из них в Харбине были родные и близкие, которые могли приютить, помочь на первых порах…
Все это и позволило, по мнению Елены Якобсон, строить в Харбине жизнь примерно так, как и в Париже, «где русская интеллигенция образовала собственное культурное государство в государстве». Здесь выходили русские журналы, газеты, работали библиотеки, высшие учебные заведения, частные школы, исследовательский институт этнической культуры, при котором существовал музей.
Жизнь казалась раз и навсегда налаженной, и потрясения, происходившие рядом, в Китае, или вдали, на родине, воспринимались поначалу остраненно. Так продолжалось до тех пор, пока в Харбине не начали хозяйничать японцы и постепенно выдавливать русское население в Шанхай, Пекин или за границу Китая.
Февральскую революцию 1917 года харбинцы восприняли, по мнению Г. В. Мелихова, весьма одобрительно: довольно быстро оформились полномочные органы революционной демократии, стали создаваться различные политические партии, а затем развернулась борьба за власть между умеренными социал-демократами и экстремистски настроенными большевиками.
«В ходе всех перипетий этой борьбы Харбин очень быстро прошел путь от революционного энтузиазма к успокоению, охлаждению и отторжению крайностей и эксцессов, инспирируемых харбинскими большевиками», — отмечает Г. В. Мелихов и далее пишет о том, что события, произошедшие в Петрограде 25 октября (7 ноября) 1917 года, «еще более подхлестнули харбинских большевиков, которые, получив директиву самого Ленина о необходимости немедленной победы советской власти в полосе отчуждения КВЖД, предприняли авантюрную попытку установить здесь свой контроль, т. е. Распространить «власть советов» и на часть территории суверенного Китая.
Естественно, что в условиях международного города эта попытка была безнадежной и провалилась».
Отметим, что это сказано не обо всей полосе отчуждения, а о Харбине — в каком-то смысле городе особой судьбы: во-первых, самом большом городе с самой высокой концентрацией русского населения; во-вторых, экономическом, промышленном и культурном центре русской колонии в Маньчжурии, в которой преобладала интеллигенция, представлявшая собой типичный «средний класс», чуждый каких бы то ни было политических экстрем. Конечно, так или иначе, мощный приток эмигрантов, тревожные слухи из России влияли на политическую жизнь Харбина, по все же не так сильно, как собственно китайские события и (позже) японская оккупация.
Между тем Е. Ширинская имела на этот счет несколько иное мнение. «Первый период жизни Харбина закончился в 1917 году, — писала она в статье «Коль негде жить, так есть Харбин», — а с 1920 г., с падением Омского правительства и Колчака, Харбин потерял права экстерриториальности, и русские потеряли свое положение. С этого момента начинается новая жизнь г. Харбина, насыщенная политическими интригами, в которых было много участников: китайские политические партии, советская власть, японская военщина и среди всего этого — русское население: сначала основное русское население, а с 20-х годов русская эмиграция, которая состояла из бывших военных, их семей и людей, бегущих от коммунистического террора и преследователей разного рода.
Мои родители принадлежали к этой категории, и жизнь в Китае они начинали с ничего».
Да, все эти «категории» русских, постепенно смешиваясь, создавали особый мир, особый космос. Однако политика в то время все же не имела первостепенного значения для этого мира. Культурная жизнь была для острова Рассеяния более важной, особенно в революционные годы: гастроли известных оперных певцов, драматических артистов, выставки, концерты, кинематограф, балы, музыкальные и поэтические вечера, кабаре и прочие увеселительные мероприятия…
Вот какими сообщениями пестрели газеты и афиши начала 1920-х годов:
«Успех кинофильмы «Былая слава России» сопровождался скандалом в «Декадансе», — сообщала 15 мая 1924 года популярная газета «Заря». — 50 молодых людей стали свистеть и посыпать присутствующих в зале голландской сажей. Вызванная полиция арестовала 6 человек 17–19 лег».
«Модерн. С четверга 28 февраля будут демонстрироваться киносъемки с натуры, на которых присутствовало более миллиона человек: похороны в Москве В. И. Ленина. Фильма, снятая сообща всеми государственными кино, дает полную картину похорон Ленина» (газета «Заря»).
«Ввиду получения целого ряда дорогостоющих картин, администрация театров МОДЕРН и АРС пришла к соглашению демонстрировать эти картины одновременно в своих театрах, как на Пристани, так и в Новом городе. При одновременном демонстрировании, цены не только не будут повышены, что обычно принято при постановках дорогостоющих картин, а наоборот, благодаря большому количеству мест, имеющихся в распоряжении администрации этих театров, существующие цены будут ПОНИЖЕНЫ, что даст возможность широкой массе увидеть эти картины при минимальной затрате и без ущерба для администрации указанных театров».
«Первый раз в Харбине. «Царь Николай II Самодержец Всероссийский». Народная трагедия в 5 частях. Крупнейший боевик, выпущенный Скобелевским Комитетом. Во время показа фильмы зрители вставали с мест, пели гимн «Боже, Царя храни»» (газета «Заря»).
Кинематограф был тогда необычайно популярен, ведь это было новое искусство. Кстати, именно в Харбине был снят фильм, который мы сегодня назвали бы хитом проката. Георгий Васильевич Мелихов рассказывает эту поистине поразительную историю.
«Иван Корнилов в 1914 году закончил Харбинское коммерческое училище, стал студентом Петроградского университета. А потом выбрал другую судьбу: грабил харбинских коммерсантов, убивал, Загоняя страх на весь город. Кто-то считал его харбинским Робин Гудом, кто-то — отъявленным негодяем. С помощью своего сообщника Ломаковского и его жены Корнилов бежал прямо из зала суда, будучи приговоренным к пожизненной каторге. В течение двух месяцев он прятался, предположительно в районе Модягоу. Однако прятался не особенно усердно — его нередко замечали на улицах, но он всегда умел ускользнуть. Этой предприимчивой шайке настолько нужны были средства, чтобы скрыться из Харбина, что Корнилов и Ломаковский сами предложили одному американскому режиссеру снять фильм о себе.
Корнилов явился к американскому кинорежиссеру, — пишет Мелихов, — предложил свои услуги, договорился о гонораре, получил аванс в 1000 (местных) долларов (остальные три тысячи он должен был получить 17 июня, но не успел), заключил контракт на участие в съемках — свое и Ломаковского. Кролей (режиссер. — Н. С.) возил их обоих по городу в автомашине, производил съемки по своему заранее разработанному сценарию, в нужных ему местах. Один раз Корнилов даже снимался вместе со случайно встретившимся ему полицейским…
Картина была снята с чисто американской предприимчивостью и размахом и действительно являлась сенсацией».
Действительно — сенсация. Человек в розыске, за ним охотятся не только по Харбину, но и чуть ли не по всему Китаю, а он спокойно разъезжает по городу в машине и снимается в кино!..
17 июня Корнилов и Ломаковский были схвачены в Модягоу, в Глебовском переулке. На следующее утро умер раненный при захвате Ломаковский, а несколькими часами спустя и его жена. 30-летний Иван Корнилов один предстал перед судом. Он раскаивался, говорил о своей мечте уехать в Германию, чтобы завершить образование. У него была отличная память, он быстро усваивал иностранные языки, хорошо знал китайский. Его жизнь могла бы сложиться совершенно иначе. Но — судьба…
В октябре 1923 года президент Китайской Республики издал указ о том, что смертная казнь распространяется и на иностранцев, которые теперь лишались права экстерриториальности в Китае. К тому времени русские уже были этого права лишены. Приговор над Корниловым был приведен в исполнение: его казнили путем медленного удушения.
Но съемки фильма были завершены, и еще за несколько месяцев до приговора суда, 23 июня 1923 года, во всех харбинских газетах был опубликован анонс:
«В субботу 23 и воскресенье 24 июня
Корнилов и Ломаковский
на свободе в жизни после побега.
Только эта есть настоящая правдивая картина.