Он пробежал глазами написанное и после некоторого колебания дописал:
"...виден материк льда, коего края отломаны перпендикулярно и который продолжается по мере нашего зрения, возвышаясь к югу подобно берегу".
Так будет лучше, скромнее.
Многое передумал и командир "Мирного". Который уже раз перечитывал Лазарев книгу Кука! Ногтем на полях были отмечены слова: "Я обошел океан Южного полушария в высоких широтах и отверг возможность существования здесь материка..."
Но ведь океан напоминает о близости какой-то неизвестной земли не только стеной неподвижных льдов и множеством айсбергов. А морские ласточки?
Нет, какая-то неизвестная земля должна быть недалеко!
И она действительно была совсем близко от кораблей, первыми достигнувших ее берегов. В январе и феврале русские моряки не раз почти вплотную приближались к ней. Она лежала перед ними за барьером льда, вдоль которого плыли корабли. Подробно описывая расположение этих льдов, моряки в действительности описывали расположение берега. Там, где с кораблей видели птиц, до него оставались считанные мили. Если бы не туман, русские увидели бы даже горные хребты неведомой земли, и тогда рассеялись бы все сомнения.
...На южной половине небосклона появился мерцающий свет, потом возникли синевато-белые столбы. Вскоре холодным фосфорическим огнем пылало уже все небо.
Было так светло, что от мачт и парусов легла тень. Возбужденные матросы толпились на палубе:
- Братцы, гляди, небо горит! Совсем близко занялось.
Уже не столбы, а волнистые ленты, красные и розовые по краям, золотистые к середине, колыхались и дрожали в небе. Постепенно они расплылись, растаяли. Но легкое свечение неба осталось. На другой половине небосклона ясно обозначились звезды. Они напоминали о скором наступлении долгой зимней ночи, когда завоют вьюги и замрет все живое.
На "Востоке" замелькали флажки: начальник экспедиции приглашал к себе Лазарева для совета.
Командиры кораблей разложили отсыревшие карты.
Беллинсгаузен прикинул циркулем расстояние до ближайших берегов: от австралийского порта Джексон корабли отделяло почти пять тысяч километров.
- Я решил оставить дальнейшее покушение к зюйду, - сказал начальник экспедиции. - Медлить с возвращением в теплые воды больше нельзя ни часу.
Лазарев и сам очень хорошо знал, что другого выхода нет. Тяжело было этим двум упорным и храбрым людям уходить, не получив неопровержимых доказательств, что льды скрывают сушу, может быть огромный неведомый материк. И не без колебаний они приняли затем рискованное решение - идти к Австралии разными путями. Но только так можно было осмотреть более широкое пространство океана, не осмотренное Куком.
На следующий день семь пушечных выстрелов с борта "Востока" прогремели сигналом разлуки. Лазарев ответил салютом из двадцати выстрелов. Корабли стали медленно отдаляться друг от друга.
Как бы напоминанием о чрезвычайной опасности и рискованности одиночного плавания на корабли налетел жестокий шторм. Особенно плохо пришлось "Мирному".
Давно уже свистали всех наверх. Вода едва успевала стекать с палубы. От парусов, которые придавали управляемость кораблю, остались одни клочья. Гулко лопнул фок-стаксель - последний из них. Шлюп перестал слушаться руля.
- Ставь гафельные трисели, братцы! - стараясь перекричать вой ветра, скомандовал Лазарев. - Живо!
Эти косые штормовые паруса были его гордостью. Он сам заказывал их по своим чертежам в Кронштадте. Матросы чуть замешкались - ураган сшибал их с ног. Лазарев вдруг скинул шинель и побежал к мачте...
Ветер туго натянул поставленные трисели. Но порвать их шторм не мог. Хотя нос шлюпа зарывался в волны, кораблем снова можно было управлять.
Прошли сутки, другие. Барометр начал медленно подниматься, и в клубящихся тучах мелькнул кусочек голубого неба.
На палубе, среди обломков, среди разложенных для сшивания рваных парусов, среди вещей, вынесенных для просушки, Лазарев построил команду и поблагодарил матросов за ловкость, за смелость, за отличное несение службы. С любовью смотрели моряки на своего командира, который был хладнокровен и смел в минуты опасности, постоянно заботился о команде, не давая в обиду матросов.
Прошло еще несколько дней - и в небе засверкали созвездия Ориона, зажглись четыре звезды Южного Креста. С каждой милей к северу становилось теплее. Появились птицы, "запахло землей". Блеснула на горизонте первая молния, вестница далекой грозы.
На исходе марта 1820 года, после ста тридцати дней, проведенных под парусами в океане, моряки "Мирного" увидели зеленые берега Австралии и порт Джексон, на рейде которого уже стоял "Восток".
"Пришли в новь открытую Голландию, в город-порт Зексон. Обыватели в городу - англичане, по островам живет премножество диких, в лесу, как зверь, живут, не имеют никаких квартир, питаются с дерев шишками и рыбой. Есть тоже король, имеет знак у себя на груди, пожалован английским королем".
Матрос Киселев верно описывает "Новую Голландию". Австралийцы получили медные ножи и бусы, а английские купцы - богатейшую колонию. Город Сидней у порта Джексон был полон джентльменами, по которым давно плакала веревка. Основными австралийскими поселенцами были сосланные сюда неисправимые воры и разбойники. Эти головорезы, которые открыто говорили, что убить дикаря не более преступно, чем подстрелить кенгуру, были тем не менее убеждены, что они принесли в Австралию все блага цивилизации.
Несколько дней наслаждались моряки отдыхом, а затем принялись за работу. Матросы прибивали оторванные льдинами листы медной обшивки, смолили и конопатили борты, заменяли прогнившие доски, чинили паруса.
Теперь, когда свирепая зима сделала вовсе недоступными южные полярные моря, русские корабли собирались посетить те воды в Тихом океане, где европейцы либо не плавали вовсе, либо плавали мало.
...Ветер снова надувает белые паруса шлюпов. Корабли идут на восток, в тропическое сердитое море Полинезии, к "опасному архипелагу" Паумоту.
Вот они уже у берегов Новой Зеландии, лежащей среди океана на две тысячи триста километров восточнее Австралии.
Не альбатросы, привычные спутники моряков, а крикливые зеленые попугаи, пролетев низко над водой, расселись по вантам. Лодки новозеландцев, украшенные резным изображением человеческой головы с высунутым языком и глазами из зеленой раковин, плыли навстречу кораблям. Моряки махали гостям белыми платками.
Среднего роста, смуглые, крепкие, с живыми, выразительными лицами и сверкающими глазами, новозеландцы были одеты в короткие накидки из дикого льна, застегнутые камешками или раковинами и подпоясанные веревками из морской травы. Яркие перья в волосах придавали гостям воинственный вид.
Их щедро одарили бисером, зеркальцами, ножами. С вождем племени командиры подружились и потерлись носами: таково дружеское новозеландское приветствие. Новых знакомых накормили отличным обедом. Но когда Беллинсгаузен попробовал дать им вино, гости пили совсем неохотно.
- Вот вам верный знак, что тут еще не побывали просвещенные белые рассмеялся начальник экспедиции. - Они приучили бы новозеландцев пить, курить, класть под язык табак, а потом принялись бы доказывать им, как гнусно вдаваться в пьянство и приобретать прочие вредные склонности.
Старому вождю в знак дружбы подарили во время обеда топор. Необычайно обрадовавшись подарку, старик выскочил из-за стола и вприпрыжку помчался на палубу, чтобы похвастаться своим сокровищем перед земляками...
Новозеландцы показали русским воинственную пляску. Став в ряд, они принялись скакать, громко напевая:
Гина реко!
Тина реко!
Тове гиде!
Ней ропо!
На прощание островитянам подарили в числе многих полезных вещей семена репы, брюквы, моркови, гороха и показали, как надо их сажать. При разлуке старый вождь несколько раз обнимал то Беллинсгаузена, то Лазарева и грустным голосом тянул: "Э-э-э-э!"
Покинув Новую Зеландию, шлюпы почти весь июнь плыли на северо-восток, в тропики. На протяжении чуть не четырех тысяч километров - ни малейшего признака земли. Каждый день с "Востока" видели "Мирный", а с "Мирного" "Восток" и ничего более. Приходилось беречь каждую каплю тепловатой пресной воды. Днем раскаленная палуба жгла ноги. Ночами появлялась луна, поразительно яркая, блестящая, совсем не похожая на бледную и задумчивую красавицу, озаряющую золоченый церковный крест на какой-нибудь российской спящей деревеньке.
В конце июня со шлюпов увидели небольшой остров Опаро. Оттуда направлялись к кораблям быстрые лодки туземцев.
Островитяне обогнули шлюпы и не без опаски причалили к ним. Однако, получив подарки, они стали смелее и вскоре вскарабкались на борт, с изумлением разглядывая незнакомые вещи.
Вдруг один из них лег на палубу "Востока", широко раскинув руки, затем быстро вскочил и снова лег немного подальше.
- Да ведь он измеряет длину корабля! - догадался кто-то. - Аршина у него нет, вот и мерит сам собой.
Островитянин расположился на палубе и отрицательно качал головой, когда ему показывали на берег. Он, как видно, решил плыть на этом прекрасном большом судне, где не скупятся на подарки.