Во время одного из занятий воскресной школы до 1937 года я оттянул назад такой стул, когда мой приятель как раз собирался сесть, так что он свалился на пол. Бывшие ученики, которые это видели, все еще говорят, как плохо я себя вел в тот день, как и в другие дни начала 30-х.
На рождественской службе 1950 года в старой церкви смотритель воскресной школы удивил многих в конгрегации, серьезно объявив во время выступления детей из воскресной школы, что молодой человек Бруно Тизен (изменить), служащий живым примером того, как воскресная школа может возвысить человека, сейчас скажет несколько слов. Думаю, смотритель чувствовал: то, что должно было вскоре прозвучать, станет для его собратьев-меннонитов иллюстрацией того, как посещение воскресной школы предохраняет даже от влияния радикального милитаризма. Он явно был уверен, что большинство, если не все присутствующие взрослые, знали, как и он, что я провел много времени среди людей, в Западном полушарии считавшихся худшими из плохих парней.
Временно получив роль ученика воскресной школы, мне пришлось рассказать короткий немецкий рождественский стишок, кончавшийся словами «Tante Janzen half gut hach/ Und es ward mit Weh und Ach». («Тетя Янцен подсказала мне, / и я с трудом пов-то-рил».) Мальчиком, за многие годы до 1950-го, я запинался, рассказывая рождественское стихотворение, но мне помогала одна из учительниц воскресной школы, миссис Янцен, жена епископа Янцена, священника церкви.
На Рождество 1950 года я не забыл слов и с другими участвовавшими в выступлении настоящими учениками воскресной школы получил позже в тот же вечер бумажный пакет со сладостями, орехами и печеньем.
1 июля 1951 года на вокзале Юнион в Торонто я встретил сияющую Хельгу, которой тогда было 23 года. Она выглядела так же великолепно, как и когда я познакомился с ней четырьмя годами ранее. Она приехала в Канаду насовсем. Она покинула дом и уехала в далекую страну, полагаясь только на меня. Теперь, более 50 лет спустя, я особенно рад, что такой основополагающий шаг с ее стороны был знаком бесконечного доверия к ее будущему спутнику и своей новой стране.
Канадское консульство в Ганновере выдало Хельге визу иммигранта сверх квоты (выдается жене или детям гражданина страны. — Прим. перев.), с указанием, что мы женимся в течение 21 дня после ее прибытия в Канаду. Женитьба под дулом пистолета, шутили мы с ней.
До свадьбы Хельга поселилась в Ватерлоо с моими старшими родственниками по материнской линии. Тетя Лиина, одна из лучших поварих-меннониток в Двух городах, и дядя Корнелиус хвастались Хельгой при любой возможности. Кроме того, группа девушек из воскресной и немецкой школ приняли Хельгу в свой клуб. За это я был им очень благодарен.
На церковном пикнике 1951 года миссис Дик, жена фермера, на чьей земле мы проводили пикник каждый год, сказала мне на правильном, но очень формальном немецком: «Sie haben guten Geschmack!» («У вас хороший вкус!») Она имела в виду не только то, что Хельга была приятна на вид, но и то, что она получила одобрение общины.
По традиции в меннонитских колониях на Украине каждая невеста меннонита, вышедшая из колонии лютеран, особенно въедливо обсуждалась женщинами общины. На церковном пикнике был виден след этого старого обычая.
Вспоминая обстоятельства, в которых я оказался, вернувшись в Канаду, но до нашей с Хельгой женитьбы, я хихикаю над беззаботным взглядом на женитьбу, выраженном в следующих строках:
Хотя 21 июня 1951 года никто из родственников и друзей Хельги не смог приехать на нашу свадьбу в Объединенной меннонитской церкви Китченер-Ватерлоо и не было никого из моих родных, со мной и Хельгой были многие — перед глазами Господа, как сказал священник.
Церемонию вел преподобный Генри Эпп, чья жена Мэри приходилась мне непомню-скольки-юрод-ной сестрой. Подружкой Хельги была Мэри Тоэвс, а шафером — Уолли Райнер. Со всех сторон меннониты.
В тот день Джо и Кэти Найсиз Дойлзтауна, Пенсильвания, подарили Хельге маленький валёк с короткой ручкой, сделанный на их лесопилке. По традиции этот пенсильванско-голландский инструмент помогал жене управлять своим мужем, хотя я так ни разу и не испытал его на себе.
Наши обручальные кольца были куплены на деньги, собранные для меня на фабрике Гудрича. Во время обеденного перерыва мне выдали 24 доллара бумажными деньгами.
Хельга, в своем свадебном платье, сшитом ее тетей Хенни из Дельменхорста, что недалеко от Бремена, выглядела великолепно. Думаю, мой серый костюм, купленный за несколько дней до свадьбы в магазине мужской одежды Джорджа Файна на Кинг-стрит-вест в Китченере, не очень выпадал из общей картины. Старого Джорджа знали многие ребята Гудрича, потому что его магазин был всего в четырех кварталах от завода Гудрича.
Джордж отправил помочь мне выбрать костюм своего старшего продавца, Джерри Лейса. После того как я, примерив последний выбранный костюм, заметил: «Неплохой костюмчик!» — Джордж быстро спросил: «Ну, почему б тебе его не купить?» Так я и сделал.
Получить формальное образование оказалось для меня более долгим делом, чем женитьба. С 1956 по 1967 год, в основном пока я работал на «Б.Ф. Гудрич Кэнада Лимитед», я проходил высшие технические вечерние курсы, основанные на программе Британского высшего национального сертификата, проводимые министерством образования Онтарио. Большинству учившихся со мной студентов АТЕС не были нужны все три сертификата. После того как нам выдали первый и второй сертификаты, курсы в Китченере прекратились, и мне пришлось несколько раз в неделю ездить в Гуэльф, за 25 км севернее Китченера. Я часто шутливо называл все предприятие «Долгими вечерними техническими курсами». В этой книге показан третий сертификат АТЕС — три сертификата сделали меня сертифицированным технологом, но не профессиональным инженером, — а также копия сопровождающего третий сертификат поздравительного письма. Также в книге есть и мой сертификат технолога.
Работа в промышленности может показать и хорошие стороны общества, и плохие. Я ощутил немного неприятной стороны, после того как спросил подхалима — управляющего отделом разработки покрышек, в котором работал, не хочет ли он взглянуть на мои сертификаты. Этот велосипедист, как называют человека, который проявляет подобострастие к тем, кто выше его, и топчет тех, кто ниже, ответил: «Не особенно».
В индустрии покрышек в Китченере давно выросло множество самозваных инженеров, мошенников без академического образования. Когда оглядываешься на пикнике, вечеринке на заднем дворе, сходке в пабе — все эти подхалимы там, беззастенчиво пресмыкаются.
Летом 1966 года, в возрасте 41 года, я был рад покинуть забитое «инженерами» заведение Гудрича, несмотря на то что я знал об ожидающих меня годах тяжелого труда в университете. Ко времени осеннего созыва университета Ватерлоо в сентябре 1971 года у меня была степень бакалавра искусств, магистра искусств (в английском) и, наконец, магистра философии (в английском). Магистр философии — степень между магистром искусств и доктором философии (Прим. перев.: напоминаем, что принятой на Западе степени «доктор философии» соответствует не наша степень доктора в науке философии, а степень кандидата наук).
Требование к выпускнику знать иностранный язык не составляло проблемы. После визита на кафедру германских и славянских языков и литературы я был сертифицирован как глубоко знающий немецкий язык. Ни факультет, ни студенты не знали природы моей связи с Германией.
В течение пяти лет в университете Хельга, в дополнение к полной занятости на работе, проводила со мной долгие часы в университетской библиотеке. Она добывала мне книги со стеллажей, экономя время на исследовательскую работу. Она распечатывала мои эссе и, с 1969 года, мою диссертацию.
Хельга не могла получить более искренней и значимой похвалы за свой тяжкий труд поддержки моей учебы, чем выраженная в присутствии членов комиссии, которая принимала мою диссертацию. Обращаясь ко мне, Джордж Хиббард, профессор английского языка, открыл заседание словами: «Должен вас поздравить. Я прочел вашу работу и не нашел ни одной ошибки [опечатки]». Эти слова задали тон всего заседания, которое завершилось принятием моей работы факультетом английского языка. Отличная работа, которую Хельга сделала на своей электрической «Смиткороне», дала мне в решающий момент огромное преимущество.
Моя магистерская диссертация «Метеорологические образы в поэзии Генри Вогана» рассматривала в основном использование валлийским поэтом Генри Воганом (1621–1695) небесного феномена геоцентризма, чтобы вдохновить своих современников поднять глаза к Господу, живущему за пределами primum mobile, основного двигателя Вселенной. Воган был сторонником птолемеевской геоцентрической системы, а не коперниковой гелиоцентрической Вселенной во времена вершины противостояния двух систем.
Хотя я в 1971 году хорошо знал, что, получи я две последние степени в 26 лет, а не в 41 год, мой доход в последние 20 лет был бы куда выше, я испытывал удовлетворение тем, что я сравнялся, академически, с десятками тысяч канадских ветеранов, которых поддерживало государство, получивших свои степени через несколько лет после Второй мировой войны.
19 лет, по состоянию на 1971 год, изнурительной работы профессора английского языка — одни только лекции были нагрузкой на полную занятость, а проверка работ студентов — еще одной, — принесли мне удовлетворение тем, что я профессионально занимаюсь тем, что выбрал бы многими годами ранее, будь у меня такая возможность. Преподавание английского языка выше уровня средней школы заставляло меня чувствовать, что этим я делаю лучше часть молодежи своей страны, которую я покинул молодым пареньком.
После выхода на пенсию 30 июня 1990 года в возрасте 65 лет, друзья и родственники из Южного Онтарио уговаривали Хельгу и меня вернуться в Ватерлоо или Китченер, где мы жили со свадьбы в 1951 году до 1971 года. Однако мы решили остаться в Оттаве. На пенсии у меня нашлось свободное время, чтобы поразмыслить над тем, чего я достиг.
27 мая 1995 года в Вимихаус, филиале Канадского военного музея, я прочитал лекцию по «ягдпанцеру-IV». Дон Холмс попросил о месте для разговора своего друга и соседа, Дэна Глени из Военного музея. Среди слушателей был Джим Уитэм, руководитель музейной секции механизированной войны.
После лекции я не терял связи с Джимом, который в феврале 1997 года, шагая передо мной мимо нескольких бронетранспортеров у своего офиса в Вимихаус, спросил: «Не хотели бы вы поработать у меня в качестве волонтера?» Я напомнил, что мне чуть больше семидесяти и я не буду заниматься никаким тяжелым трудом. Спящий в Джиме талант коммивояжера мгновенно заставил его отвести меня в библиотеку музея в Вимихаус, которая теперь называется библиотекой Хатленда Молсона, где он направился прямо к тому, что можно было назвать UG-секцией, поскольку индексы книг по танкам и другим бронемашинам, которые указывались в заявках, начинались с букв UG. Я мог бы, сказал он, работать, отвечая на вопросы, касающиеся писательской и исследовательской работы по этому вопросу. Так я и занялся ответами на письма от имени музея.
В то время я, пока писал мемуары, не мог не сравнивать участь немецкого ветерана Второй мировой войны с участью его канадского коллеги. До сего дня — более 60 лет после окончания войны — рассказы о войне, которыми захотел бы поделиться ветеран Вермахта, в Германии не приветствуются. У него нет своей секции в Легионе (Королевский канадский легион — ассоциация ветеранов обеих мировых войн в Канаде. — Прим. перев.) или арендованной комнаты в арсенале, где он мог бы пуститься в воспоминания в компании товарищей военной поры. Он мог бы иметь возможность раз в два года посещать полковое или дивизионное собрание, если только ветеранская организация, как военная часть, вырастившая ее, не канула в вечность.
Если полковая или дивизионная ветеранская организация еще существует, она по закону должна маскироваться под благотворительное общество. С 1953 года — Германия тогда вооружала свой бундесвер, наследник Вермахта, — германские ветеранские организации были вынуждены соблюдать закон об общественном благе от 24 декабря 1953 года. Зарегистрированная Традиционная ассоциация содействия бывшим товарищам по оружию 7-й танковой дивизии, о чьей деятельности, включая собрания, я не знал до 1995 года, была основана в Кёльне в 1953 году. Согласно стр. 466 «7-й танковой дивизии во Второй мировой войне» законопослушная цель ассоциации состоит в следующем:
«…обеспечивать содействие товарищам по оружию [и] издавать печатные материалы, относящиеся к целям ассоциации. Более того, в течение продолжительного времени консультировать все власти, как-либо имеющие отношение к содействию товарищам по оружию, консультировать организации и отдельных лиц, как-либо связанных с работой содействующих товарищей, а также поддерживать иждивенцев, пропавших без вести и нуждающихся».
За немецким законодательством 1953 года о ветеранских ассоциациях последовал, 26 июля 1957 года, закон о наградах Третьего рейха. Соответственно, свастику во всех трех классах Железного креста сменили три дубовых листа в стиле 1813 года. Свастика исчезла со всех наград, оставив на большинстве пустое место. Хотя в Германии их можно было носить открыто, денацифицированные военные награды редко появлялись на одежде ветеранов Второй мировой — если только их владельцы не служили в бундесвере.
Австрия запрещает ношение любых наград Третьего рейха всеми военными и государственными служащими. Однако их носят в австрийских костюмных клубах и аналогичных группах, даже в оригинальной версии. Пред ставьте, что вам нужно носить Lederhosen (кожаные шорты) ради того, чтобы показать свой Panzerkampfabzeichen in Silber (знак «За танковый бой» в серебре).
То, что с наград сняли оскорбительные символы, явно должно было означать, что их вручали за службу стране, а не режиму. Существует, как нам говорит Symbole und Zeremoniell I Deutschen Streitkrдften vom 18. bis zum 20. Jahrhundert («Символы и церемониалы германских вооруженных сил с XVIII по XX в.») на стр. 62, прецедент такой перемены. Вид французского ордена Почетного легиона после кончины Наполеона был изменен. Вид его головы сменился головой другого человека, вместо императорского орла на реверсе появились три лилии.
Нет никакой возможности вручения наград Третьего рейха после окончания войны. Исключение делается для любого из трех классов Verwundetenabzeichen (знак ранения — черный, серебряный или золотой), который можно носить, конечно, в денацифицированной форме, и без вручения до безоговорочной капитуляции Германии в 1945 году.
Независимо от места жительства немец-ветеран Второй мировой войны давно знаком с образом мыслей, породившим следующие строки — обратите внимание, что они на английском. Согласно Барлеттовскому словарю цитат, 12 издание, стр. 698, они были обнаружены на старой каменной караульной будке в Гибралтаре:
Канадский музей отчасти видится мне местом встречи солдат — молчаливых и тех, кто не очень скрытен и молчалив. Часто, после того как я долго слушаю рассказы канадских ветеранов о войне, меня спрашивают, в каком роде войск я служил. Держитесь за шляпу, говорю я им, после чего признаюсь, что был башенным стрелком в германском танковом полку. «На Восточном фронте», — торопливо добавляю я. Это дополнение, кажется, подбадривает моего собеседника, и мы можем еще немного поговорить.
Среди того огромного числа посетителей музея есть и ветераны канадских сил НАТО, многие из которых после 1949 года годами служили в Германии, готовые дать отпор Советскому Союзу, бывшему военному союзнику Канады. Эти бывшие солдаты — некоторые достаточно стары, чтобы выглядеть ветеранами Второй мировой войны, — не носят медалей, которые отмечают воевавших, но, в общем и целом, так же дружелюбны, как и их более старые товарищи. Некоторые женаты на немках. Ни один не отзывается плохо о времени, проведенном в Германии.
Канадцы, воевавшие в Корее, также дружелюбный народ. Я сравниваю их азиатского врага, с которым они воевали, с тем, с которым я и мои друзья схватывались на Восточном фронте. В обществе друзей Канадского военного музея есть ветераны из каждой из вышеназванных категорий. Одна из наших функций — проводить регулярные экскурсии по музею.
Я рад, что мое волонтерство в музее привело меня к знакомству со столькими канадскими ветеранами, с дюжиной которых я каждую среду обедаю в Оттаве в офицерском клубе-столовой, чьим ассоциированным членом я стал.
Через несколько дней после 11 ноября 2000 года один из 12 парней, служивших во время войны в канадской бронетанковой части, спросил меня, отмечает ли Германия что-то подобное канадскому Дню поминовения. Я ответил, что нет, по крайней мере не в таком грандиозном масштабе, как в Канаде.
С 1920 по 1934 год Германия ежегодно отмечала Volkstrauertag (День национальной скорби). Потом, до 1945 года, день назывался Heldengedenktag (День поминовения героев). С 1945 года он снова назывался Volkstrauertag, день, который не следует путать с Totensonntag или Totenfest (церемония поминовения) евангелической церкви или Allerseelen (День всех святых) католической церкви.
Knaurs Lexicon издания 1959 года дает следующее определение Volkstrauertag: «День национального поминовения павших на обеих Мировых войнах, второе воскресенье перед первым днем Рождественского поста». Поскольку Рождественский пост начинается за четыре воскресенья до Рождества, то Volkstrauertag падает на шестое воскресенье перед Рождеством, почти совпадая с 11 ноября.
Важно отметить, что правительство Федеративной Республики Германии официально объявило, что Volkstrauertag должен служить поминовению всех жертв деспотизма, а также всех других жертв войны.
Volkstrauertag обычно свободен от похоронных маршей, медалей, процессий, речей и возложения венков. Это, скорее, день, когда каждая семья поминает дома своих павших на войне или от деспотизма.
Однако по всей Германии стоят бесчисленные напоминания — красочные старые кенотафы, посвященные, в частности, героям страны. Например, на воинском мемориале у самого входа в большую церковь XII века в Фареле, городке в Северо-Западной Германии между Ольденбургом и Вильгельмсхафеном, над длинными списками имен героев общины — тех, кто не вернулся с обеих войн, — есть надпись: «Rausche ewig, du Eichenwald, und verkьnde ihrem Ruhm». («Вечно шелести, дубовый лес, и возгласим им [нашим героям] славу».)
Эти слова нужно понимать так, что, в то время как память смертных о героях может ослабеть и исчезнуть, вечная Природа может вечно их помнить. Другими словами, этой надписью природу призывают помочь передать знание о героях.
Содержась в образцовом порядке, германские военные кладбища, включая и саму Германию, являются почестью павшим военным. Кладбище Героев в Вильгельмсхафене, где похоронены многие павшие в сражении в Скагерраке, или в Ютландском сражении 1916 года, — одно из таких памятных захоронений.