— Дешевый авторитет зарабатывает! — звенела Клавочка.
— Говорил тебе: не суйся в бабьи дела,— подал голос тесть.
Я окаменел от стыда. Страшный суд...
— Какие ж это бабьи дела? — не выдержал Пепор.— Люди хотят отдать последний долг. Умер хороший человек... Венок для него. Благородно... — Он встал. — Спасибо за обед, извините, мне пора...
Следом поднялся Гошка, за ним остальные.
— Витюша,— жалобным голоском позвала Клавочка. — Ты же знаешь, я не усну, пока ты меня не поцелуешь. Витя, ну?
— Перестань! — резко отозвался я и позволил себе повернуться лицом к стене. Такие поступки прощать нельзя, думал я. Но мое возмущение уже в какой-то степени улеглось.
— Витюша, что я особенного сделала? Это мне на-др на тебя сердиться. Как ты меня перед своими выста-бил, а? Опозорил!
— А ведь мы с тобой можем разойтись,— сказал кто-то моим голосом. Не могу поверить, что такие слова вылетели из меня.
— Мы?! С тобой?! — Клавочка засмеялась. — Брось глупить, такое сморозил! Разойтись! Я же тебя люблю, ты же мой, мой Витюша!
Она прижалась губами к моей шее, затем принялась целовать губы, щеки, волосы, дышала на меня влажным, пахнущим сиренью теплом и шептала, не отнимая губ:
— Глупый ты мой, я люблю тебя, люблю... Зачем нам ссориться из-за пустяков? Дурак ты, дурак:..
Действительно дурак, мысленно согласился я, с ошеломляющей радостью ощущая, как исчезают между нами преграды...
Что я могу с собой поделать, если я — это градусник, на котором отражается температура Клавочкиного отношения ко мне: то полыхаю от головы до пят, то покрываюсь колючим инеем...
Глава пятая ОГОНЕК В ЧУЖОМ ОКНЕ
Неожиданно я оказался Гошкиным гостем. Шли мы с ним вместе домой после работы, он и позвал:
— С родителями познакомишься, музыку послушаем, отец купил стереофонический проигрыватель — высший класс! Пойдем, Вик, не пожалеешь!
— Разве что на полчаса,— согласился я.
Домой мне идти не очень-то хотелось. До сих пор на душе неприятный осадок от недавнего разговора с Клавочкой.
Со мной на работе случилось невероятное. Мы как раз меняли старый колодец. Видно, это и было тем самым яблоком, которое выбрало именно мою голову и тюкнуло по ней. Меня как бы вдруг осенило: зачем мы тратим колоссальные деньги и время, когда меняем старые колодцы на новые? Без этого можно обойтись, можно!
В тот день я так светился от радости, что, похоже, мог в любой темноте заменить электролампу. Большого труда стоило мне никому ничего не сказать на работе, с Клавочкой первой хотел поделиться. Домой летел, потом еле дождался, пока мы с ней ушли в свою комнату. А там я закрыл двери, включил все, что можно было включить: верхний свет — там люстра с пятью плафонами, торшер, ночник,— сел на кровать, поджал по-турецки ноги и принялся выкладываться перед женой.
Можно и нужно ставить новый колодец, не перекрывая, как это делается всегда, действующую линию. И временных труб прокладывать не надо. Это, конечно, не бог весть какое открытие, но государственный кошелек от моего предложения изрядно пополнится.
Мы как меняем колодцы? Перекрывается линия, ставятся два-три мощных насоса, и они круглосуточно перекачивают сточные воды по временно проложенным трубам.
А сколько затрачивается энергии в это время?
К тому же и дежурному электрику платить надо: он должен неотлучно находиться у насосов.
Так вот, ничего этого теперь не надо будет, это лишнее, денежки на ветер! Можно разобрать колодец до лотка, закрыв его предварительно щитком: пусть сточные воды текут себе спокойно, как и текли, по старому руслу. А лоток в это время надо осторожно обкопать, уложить вокруг него железобетон и поставить на него колодец без дна. Диаметр нового колодца больше старого. Значит, надо верх концов труб, находящихся в колодце, обрубить до лотка.
— Вот и вся недолга, как говорит наша бабушка,— заключил я* глядя на Клавочку как на учителя, которому ответил отлично по экзаменационному билету.
Думал, что Клавочка порадуется вместе со мной, поздравит, но она разочарованно протянула:
— И это все, что ты хотел рассказать мне?
— Да, конечно?
— А я-то думала... действительно что-нибудь путное...
Мне хотелось закричать иш сорваться с места и вылететь в окно, чтобы никогда сюда не залетать больше, но что-то вдруг повернуло меня в другую сторону, и я стал задавать жене вопросы, как это делал мой бригадир Родионыч, когда сердился на чью-то тупость. Вероятно, мне хотелось как-то защититься, что ли...
— Какая ты? — спросил я сдержанно. — Скажи мне, какая?
— Неплохая, должно быть, раз ты с первого взгляда влюбился.
— Почему ты ничем не интересуешься? Жизнь у тебя какая-то... зоологическая.
Клавочка округлила глаза:
— Поговори, поговори, а я послушаю.
— Ты знаешь, что такое феноменология? Имеешь хоть маленькое представление о дизайне, например, или о докембрии?
Жена приложила ладонь к моему лбу:
— Ладно, хватит, давай спать, завтра на работу рано. Ох и люблю же я тебя, Витя, хоть убей, люблю. Поцелуй меня, иначе не усну... — и опутала меня горячими руками, заскользила губами по моему лицу.
Вот так и закончился наш первый серьезный разговор. Мы никогда ни о чем значительном не говорили, гамлетовская проблема вообще для нас не существовала. Где-то я читал или слышал, что любовь держится на гармонии интересов. А у нас с Клавочкой...
Я понимаю, что мои дела Клавочке не интересны. Но ведь я живу этими делами!
Мы не первый год вместе!
По-моему, если жена не стала тебе настоящим другом, то дела твои швах... Тут уж никакое вмешательство не поможет, даже хирургическое, как говорится. Не зря же существует теория половинок, иначе — личная несовместимость или совместимость. Не знал, что и нас с Клавочкой коснется эта проблема. Мы с ней пытаемся составить единое целое не из разрезанного яблока, а из половинок лимона и кокосового ореха.
Внешне у нас как будто ничего не изменилось. Я приходил с работы, ужинал, перекидывался с тещей словом, другим и ждал, когда все улягутся, чтобы посидеть на кухне с бабушкой...
У Гошки я рассчитывал побыть полчаса, не больше, а засиделся допоздна. Сначала Гошкина мать накормила нас ужином, потом пригласила в гостиную. Гошкин отец был там уже наготове и, как только мы вошли и сели, включил стереофонический проигрыватель.
И сейчас я все еще мысленно нахожусь в полумраке большой комнаты, вижу молчаливых, сосредоточенных
Гошкиных родителей и его сестру — тоненькую девушку в белом, со светлыми распущенными волосами, закрывающими ей всю спину. Вижу руку Гошкиной матери, лежащую на подлокотнике низкого кресла. Муж дотронулся до ее руки и тихо сказал;
— Бах...