- Баязет когда Константинополь возьмет, там в одном храме золота больше, чем во всей Генуе. Возьмет - рассчитается.
- Да, расход оправдает! - согласился Тимур.
- О, еще бы!
- А в Константинополе что?
- Страх. Молят помощи во имя Христово. Хотят нанять наше войско. Тысячи четыре наберут. А у Баязета под Никополем было более двухсот тысяч! В городе страх. А в Пера и в Галате, где наши живут, - нужда, голод. Есть нечего. Торговать нечем! Разорение. Голодные люди не защитники. Им нечего защищать. Город чужой, есть нечего. Император побежал за помощью, а братец его Иоаннис Палеолог, правитель города, призывает людей к обороне. Людей призывает, а самим жрать нечего! Кто же к нему соберется?
- Значит, против Баязета Константинополь не устоит?
- Нет сил противиться!
- Значит, корабли ему на осаду нужны?
- Без кораблей какая ж осада, если с моря город будет открыт?
- А ваши короли, христианские владыки, не помогут?
- Не слышно. Это лучше нас монахи знают. С нами доминиканские монахи едут. У них и письмо к вашей милости.
- Какое?
- Не знаем: это их дело. Но, слышно, от короля.
Младший из генуэзцев, менее терпеливый и еще равнодушный к делам королей, к осадам городов и войнам, еще не понявший, что торговля и войны, купцы и короли, как две руки, связаны общей грудью, единым сердцем и одной головой, сказал:
- О великий государь! У нас хороший товар. Хорошему покупателю мы можем показать редкостнейшие вещи!
Тимуру уже не терпелось остаться одному и разобраться во всем этом ворохе вестей.
- Завтра я посмотрю. Завтра я позову вас.
Он отпустил их и, упершись в подушку, задумался. Светильники вынесли. Осталась гореть лишь одна свеча.
Продолжая думать о Баязете, в ответ каким-то своим мыслям, он сказал:
- То-то!
Он думал о Баязете. Много собралось вестей за этот вечер. Но все они укрепляли уверенность, что одним рывком победы у Баязета не выхватишь. К такому врагу надо исподволь подбираться. Исподволь и хорошенько собравшись с силами!
Измученное многими днями безудержного пути, бессонными ночами, да и всем нынешним долгим днем, тело отказывалось повиноваться Тимуру, - оно так отяжелело, так хотело тепла и покоя, что руку поднять не было сил...
Воины придвинули ему подушки. Накинули на него стеганый шерстяной халат...
И наконец тихая, похожая на далекую песню, полудрема овладела им.
"Хорошо бы позвать певца, чтобы пел какой-нибудь неторопливый, мудрый макам под тихий плеск струн".
Но сил не было даже приказать, чтобы привели певца.
Замерцало что-то мирное, светлое, подобное морю... Корабли...
- Корабли Баязета!.. Сперва на Константинополь, а потом... Трапезунт... Письмо! От кого? Письмо откуда?
Еще не успели отойти воины, укрывавшие его халатом, а он уже стоял, скинув халат, откатив подушку, и кричал:
- Где Шах-Мелик? Сюда его! И в этой... как ее?.. Трапезной, что ли?.. Настелить ковры. Свечи туда! Все там прибрать. Скорей!
Шах-Мелик, еще занимавшийся армянским выкупом, замешкался.
Тимур снова послал за ним, нетерпеливо расхаживая по келье, как тигр по клетке.
Шах-Мелик явился, идя усталой, хотя и почтительной поступью. Тимур в гневе сам пошел ему навстречу: он не терпел, чтобы, получив его приказание, полководцы выступали степенно - они должны были бежать, а сев в седло, мчаться! Война не терпит медлительных людей. Никакой подвиг не свершается неторопливо. Победа подобна степному жеребцу, - ее надо обскакать, чтобы заарканить. И чтобы заарканить на всем скаку, у нее по глазам надо понять, куда она кинется, куда вильнет. Кто хочет побеждать, должен быть неутомим, стремителен, знать, чего хочет. И не медля кидаться на то, что хочет взять!
- Где был?
Удивленный Шах-Мелик кивал куда-то за дверь:
- Там!..
- Где эти... как их. Где они?
- Взяли свой выкуп. Восемь десятков я велел выпустить. Они спешили уйти... Только молодой, - опять книги...
- Какой выкуп? Я тебе о тех, что из Трапезунта.
- Но они уже были здесь.
- Монахи! Монахи с письмом...
- Купцов подняли с постелей, привели. А монахам сказано: быть здесь к утру. Я сказал монахам: "Повелитель устал. Придите завтра к утру".
- Ты пускаешь слух о нашей усталости? А? Баязету нужна наша усталость, наша болезнь: он спокойнее будет! А? У монахов письмо!
- Призвать их?
- В трапезную. Чтоб видели: мы бодрствуем. И светильники туда, ковры... и созвать... Кто тут у нас?
- Царевичи в походе, государь. Еще не вернулись.
- И сейчас же! Я иду туда. Зови монахов, веди их туда ко мне!
Он пошел бодро, молодо вскинув плечи. Только раз, переходя двор, поскользнулся на свежем снегу, но устоял на ногах и еще быстрее кинулся к дверям трапезной.
Длинный, узкий каменной тяжести стол был отодвинут к стене. Каменный пол застелили нарядными ширванскими коврами. Десять светильников стояли, образуя неширокий проход, как в саду между цветущими кустами.