- Попробую повысить твою дневную ставку на сто баксов.
- То есть - триста?! - возликовал я.
- Но это, как говорил вождь мирового пролетариата, архисложно. За это мне придется половину этой ночи провести с Лучано.
- Кто такой Лучано?! - я приподнялся на локтях и приготовился сыграть Отелло.
- Продюсер.
- Он здесь?
- Да. В люксе на третьем. Сейчас скока времени?
Я взял со стола часы:
- Как раз полночь. Десять минут первого.
- В два я уйду, - решительно заявила Зина. - Сигарета есть?
- Зизи, ты - мой бог! - воскликнул я, прошлепав босыми ногами к джинсам, брошенным на стул. - Понимаешь, моей Наташке, доцюле...
- Я все понимаю, - грустно сказала Зина, выхватывая из пачки сигаретку.
Она действительно все понимала, все и всегда. Господи, почему я не мог на ней жениться? Не знаю. Все воображал себя рядом с Настасьей Кински. Зина хотела нормальной семьи, детей? Конечно, хотела. Однажды она как бы в шутку сама сделала мне предложение. Я глупо, бездарно сыграл удивление - вытянул морду, как дурак, и она тут же поспешила рассмеяться, неловко пряча смущение: "Да не пугайся ты - я пошутила!"
Бедная-бедная Зина! В сущности, всегда до слез одинокая. Почему так складывается? Ведь гёрл в общем-то классная. Ну, носик слишком вздернут, а так все на месте: фигурка просто божественная. Она с детства занималась художественной гимнастикой, звезд с неба не хватала, но в спортзале пропадала целыми днями: родители у нее были синюшные пьяницы... Я всегда испытываю какую-то затаенную вину перед ней. Хотя в чем я виноват? Она сама всегда меня находит. В общем, все банально. Как там у Есенина? "История, сердцу знакомая".
В ту ночь до двух часов я еще сумел отблагодарить ее достойно, по-мужски. В определенный момент, совершенно неожиданно для меня, Зина вдруг поднялась, оделась и ушла. Я не удерживал ее: ведь она ушла к Лучано... Завел свои командирские, подаренные когда-то отцом, - было ровно два часа и блаженно растянулся под одеялом: все, что мог, ты уже совершил - отбой!
Как пишут бывшие труженики спецслужб в своих малохудожественных детективах-воспоминаниях, еще только начинало светать, когда я подскочил на кровати от жуткого грохота в дверь. Зина влетела фурией:
- Дрыхнешь, блин-клинтон?! Вот дура я, пожалела, не разбудила тебя пораньше. Водителю твоему сказала, чтоб, козел, разбудил. Так он тоже спит внизу в машине! Давай в темпе!
Я поспешно облачился в игровой костюм, подобранный для меня оскароносным Микеле.
- Зин, а как там Лучано? С договором моим как?
- "Как, как"... нормально, как!
- Что, триста, что ли?
- Ну а ты думал? Фирма веников не вяжет.
- Зин, я без договора на площадку не поеду.
- Ты чё, не веришь, что ли?
- Верю, но у меня в кармане должна быть копия договора.
- Вот блин! - воскликнула Зина и бросилась к двери. - Меня ж из-за тебя уволят...
Когда через десять минут на стареньком, но бойком "жигуленке" я догонял киногруппу по загородному шоссе и встречный ветер, врываясь через узенькую щель в неплотно прижатом дверном стекле, бесцеремонно трепал мои вихры, душу мне ласково грел вчетверо сложенный, в общем-то обычный листик папира фор ксерокс энд фор принтер с печатью, и в папире этом черным по белому значилось: три съемочных дня по триста долларов. И я тупо складывал: триста да триста, да еще триста - девятьсот! Ух ты! Триста да триста... Только бы заплатили за вчерашний день, а то, чего доброго, не засчитают, заплатят шестьсот, а не девятьсот. Девятьсот-то, пожалуй, хватило бы окна поменять в моей квартирке, металлопластик поставить, а то уж больно прогнили, в палец щели, и открывать опасно: дернешь за ручку, и, гляди, рамы развалятся, и стекло бздынь о подоконник - полный атас. Впрочем, у Тамарки, бывшей половины моей, такие же окошечки. Может, лучше у нее поменять? Дело не в Тамарке, конечно, она не пропадет, ради Наташки надо, она внешне - моя копия, значит, и характером такая же дура простодырая вырастет. Нет, наверное, лучше на образование ей отложить, сейчас ведь все платное будет, бабки нужны охрененные, если не хочешь, чтобы кровинушка твоя ненаглядная на старости, тебя и весь белый свет проклиная, в подземном переходе сигаретками промышляла, а то и просто с картонной иконкой у груди каждому встречному тянула руку дрожащую... Точно! Спрятать, будто их и нет. До ее совершеннолетия. Допустим, восемьсот отложить, спрятать подальше, а сто тратить на подарки ей на всякие праздники и дни рождения: куклы там, шмотки разные. Кстати, у них же долг жуткий за квартиру, за услуги, будь они неладны, коммунальные, да и за мою за полгода не плачено. Нет, тут уж надо будет за все заплатить из этих бабок, а то еще выкинут к чертовой бабушке и их, и меня на улицу или хотя бы свет, газ, воду отключат, как в том "Белом доме" хасбулатовском - чё, лучше, что ли?
Прибыли на съемочную площадку, где устало пыхтел тот самый допотопный паровозик с несколькими телячьими вагонами. Из машины меня выдернула Франческа и потащила к телятнику. По дороге она все что-то возмущенно лопотала - в мой адрес, как нетрудно было догадаться, - смоляные волосы выбились из стянутого резинкой хвоста на макушке, и она нервно отбрасывала их назад левой рукой, правой же увлекала меня к вагону, мертвой хваткой уцепившись за рукав, под которым ныл бицепс после щипка перламутровыми коготками, и я, естественно, опять вспомнил о черной римской волчице.
Телятник был уже до отказа забит массовкой. Веселые мужички протянули мне руки и втащили в свою плотную компанию. Тут же за мной, ржаво проскрежетав, задвинулись двери, едва не прищемив мне пятку.
Свет еле проникал через узкое решетчатое оконце наверху. Меня теснили и толкали в спину, и в конце концов я пробился к противоположной стене вагона, крепко наступив при этом кому-то на ногу.
- Ой, простите!
- Да нэчохго, мэни нэ боляче, - отозвался голос.
Глаза начали привыкать к темноте, и я по стене опустился на пол, сел, привалившись спиной к черным доскам. Вагон дернулся, звякнули сцепы, скрежетнули рельсы - и колеса застучали на стыках, все быстрее, быстрее...
- Ой, слухайтэ, люды добри, чохго я сёхгодни у сни побачила. И тата, и маты прыснылыся... И тут дывлюсь, мэнэ сам Кучма хочэ поцилуваты... И поцилував такы! Тпфу ты, трасти твоий матэри! А рот такый слюня-а-авый...
- От цэ-то парубок! Як мышь з дрожжей!
Бабы дружно засмеялись.
- А чохго ж? Хлопэць пэрспэктывный. Йёму он волосся нарощують.
- Та дэ?
- Та звистно дэ, на хголови, дэ ж щче?
- Ну, можэ, дэсь ныжче.
И опять бабы грохнули.
- Це ж тэ насныться, чохго у житти хочэться.
- Дуже вин мэни потрибэн! Хай вин сказыться!
- Эхгэ ж, цэ як бы Кравчук... Хгарный хлопчына, а щче кращче Ельцин, от цэ парубок так парубок! Як прытыснэ - ляхгай и нэ сипайся.
Бабы опять громко расхохотались. А я подумал, вот ведь времечко какое интересное: политиков обсуждают как актеров популярных, а настоящие актеры никому на фиг не нужны, и не знают их, и не помнят. Жириновский вон в кино снимается. Сыграл какого-то полудурка милиционера, и в каждом киоске его наглая рожа на коробках видеокассет блестит. Фигляры! Я столько снимался, а кто сейчас эти фильмы видит, и кто меня сейчас тут узнает, даже если бы было светло в этом смрадном телятнике.
- Ни, жиночки, самый файный хлопэць - цэ Хгорбачев...
- Шо-о?! Та який вин там файный? На лоби нибыто хтось таку малэньку цяточку высрав. Тьфу хгыдота!
- Ни, нэ кажи, на облычче вин нэпохганый. У нёхго таки очи хгарни... таки кари.
- Та шо там вона балака?! До тети Фени ци кари очи! Це така плэшива падла, я б йёхго за яйця повисыла разом з йёхго Райкою, мавпою нахглючею! Такэ нам життя наробылы!