- Перестань паясничать, что с тобой происходит?
- То, что со многими. А коли ты другой, то оставь меня! Маккейл вышел из бара. Консьерж услужливо спросил:
- Вы не забыли, сэр? Ваш номер - сто двенадцатый.
Маккейл молча кивнул в ответ.
Медленно поднялся в номер. Развязал галстук. И ничком упал на кровать.
"Что творится? Завтра же лечу в Дананг, - пронеслось в голове Маккейла. - Этот Билл просто сопляк. Распустил нюни. Моральное состояние армии? А в Вашингтоне столько об этом говорят. Идиоты..."
Маккейл забылся во сне.
Через сутки военный транспортный самолет уносил Маккейла вместе с другими пятьюдесятью пассажирами в Дананг.
В самолете седеющий сержант тоном бывалого солдата поучал:
- Если нас подобьют, то быстрей выбрасывайтесь из самолета. По опыту знаю - в воздухе горим сорок секунд. Задний люк будет оставлен открытым. Выпрыгивать можно и через боковые двери. Однако нет полной гарантии, что не попадете под винты самолета. Чтобы нервы не расшатались в полете, постарайтесь уснуть. У кого будет плохо с желудком, тот уберет сам... Вода в бачке...
Маккейл, не обращая внимания на сержанта, заговорил со своим соседом:
- Ты из Дананга?
- Нет, из Кхесани. Лейтенант Джордж Кэмпбелл, морской пехотинец. А ты?
- Во Вьетнаме впервые. Лечу до Дананга, затем дальше, в Кхесань. Там проведу недельку. А затем дальше, в районы демилитаризованной зоны, в горные деревни на границе с Лаосом.
- Смотри, как бы "чарли" не нанесли тебе там визит.
- Чарли?
- Так мы, морские пехотинцы, называем партизан Вьетконга. Осторожней там, парень...
За таким разговором прошел весь полет.
- Благополучно приземлились, - вновь пробасил сержант. - Обычно под Данангом не везет. Не успеешь сесть, как "чарли" открывают огонь. Откуда бьют, обнаружить почти невозможно. Неделю назад разбили аэродром. Сожгли около десятка самолетов. Не забудьте надеть каски. И не снимайте, пока не уйдете с аэродрома. А то не ровен час...
- Порядком наскучил мне этот тип, - пробормотал Джордж, выбираясь из самолета.
- Обживешься, поймешь, что он прав. Будешь держаться за таких, как этот сержант. Иначе быстро сыграешь в ящик, - предостерег лейтенант.
- Ты тоже что-то становишься брюзгой, - огрызнулся Джордж. - Что только с вами не делают джунгли.
- Посмотрим, каким будешь ты через год, а то и через месяц. Ты, очевидно, еще не нюхал, что такое Вьетконг.
И вдруг... Это произошло в какую-то минуту. Но она была последней для Маккейла. Десятки ракет и мин обрушились на аэродром.
Несколько дней спустя в Сайгон из Дананга резиденту американской разведки пришло донесение:
"Джордж Маккейл убит при посадке самолета. Для района Кхесани пришлите новых людей. Положение в Кхесани становится все более тяжелым".
Глава V.
Вьетнамский синдром. Война нервов. Солдаты из роты "Чарли"
Сонгми
"Вьетнамский синдром" - это надолго. Это - для тех, кто там был. Во Вьетнаме. Но есть и еще другой комплекс - комплекс выжившего, вышедшего из огненного ада. Из Кхесани, например.
Беседуя с ветеранами вьетнамской войны в США, я понимал, что каждый пытался найти ответ на вопрос: "Почему убит тот другой, а не он?! Каждого подсознательно мучила мысль, что его жизнь оплачена смертью других солдат. Чтобы оправдать свое собственное выживание, избежать или превзойти разъедающее чувство вины, нужно отомстить за эту смерть. В военное время таким контрдействием мог стать не только ответный удар, но и расправа над мирным населением. "Так было во время Второй мировой войны, и особенно так было во Вьетнаме, - говорил мне американский журналист Редмонд, и я слушал его, пытаясь понять логику его мысли. А он продолжал: - Существуют даже ритуалы отмщения, это когда солдат получает возможность продемонстрировать свою силу и инициативу. Но поскольку на войне в джунглях подобных "ритуалов" не существовало, не было рукопашных и в большинстве случаев противника вообще не было видно, люди оставались наедине со своим горем, с чувством вины и утраты. Обратной стороной этого чувства становилась ярость.
Так, смерть Билла Вебера стала "поворотным этапом" в жизни роты "Чарли". Ты знаешь, что такое рота "С", рота "Чарли"? - спросил Редмонд и продолжал: - Вдруг мы поняли, что здесь могут убить каждого из нас, и решили отомстить за всех, пока мы не ушли".
Вы знаете историю лейтенанта Колли? В ней нет загадки.
Кадровый офицер, он больше не требовал соблюдения дисциплины, а, как и остальные, дал волю своим инстинктам. После нескольких засад, в которых люди получали ранения, его роту постигло несчастье: она попала на минное поле, где были выведены из строя двадцать процентов личного состава (четыре человека убиты, 28 - тяжело ранены). По другим сведениям, убиты были шесть человек, а ранены двенадцать. Но это детали для капеллана. Главное было в другом. Это событие обострило у оставшихся в живых комплекс вины. Один из них потом вспоминал так: "На твоих глазах умирали люди, а ты не был среди них". "Чувство вины заглушала тревожная мысль, что рота, как воинское подразделение, как единое целое, заменившее солдатам целый мир, перестала существовать", - говорил журналист.
- Только экстремальные идеи, кровная месть могли заставить солдат роты примириться с самими собой. Тотальная месть!.. Вы что-нибудь в этом понимаете?
Вот как описывает это состояние всеобщего психоза один из участников событий в общине Сонгми, в деревне Милай: "Мы стали говорить вслух о том, о чем каждый из нас думал про себя: о том, чтобы стереть эту страну с лица земли. Популярной стала так называемая индейская психология, смысл которой сводился к тому, что "хороший вьетнамец - мертвый вьетнамец". Расплывчатое определение понятия "враг" стало распространяться на любого человека, который не имел отношения к американской армии и ходил во вьетнамской одежде.
По утверждению одного из ветеранов Милай, были серьезные основания считать, что мины были установлены не вьетнамцами, а корейскими союзниками, лагерь которых находился в этом месте незадолго до кровавых событий. В таком случае ответственность за смерти американских солдат ложилась на Верховное командование вооруженных сил США, которое наверняка было уведомлено о размещении южнокорейских сил. Тем не менее люди отвергали эту мысль и предпочитали винить во всем Вьетконг, еще шире - всех вьетнамцев. Это помогало найти оправдание "идее мести".
Последней каплей, переполнившей терпение роты "Чарли", стала смерть сержанта Кокси, которого разорвало на куски осколком артиллерийского снаряда. Эти скрытые хитроумные устройства, приводимые в действие прямым контактом, часовым механизмом или при помощи дистанционного управления, осуществляемого сидящим в засаде человеком, усугубили ощущение беспомощного ужаса, которое испытывали американские солдаты. В самом названии "ловушка для болвана", которое придумали для этих устройств солдаты из роты "Чарли", отражен способ их действия, превращающий человека в беспомощную жертву. В роте Кокса, ценил и как одного из наиболее опытных бойцов. Его смерть обострила у всех чувство страха, привела в бесконтрольную, несдерживаемую ярость.
На следующий день в память о Коксе и других погибших бойцах в роте отслужили панихиду. Сначала говорил капеллан, а затем целую речь произнес командир роты капитан Медина. Существовало множество вариантов той речи Медины, но, по общему мнению, она довела почти до слез солдат подразделения и словно заставила их поверить в "миссию выживших" и "миссию мести". Звучала эта речь приблизительно так: "В этом аду мы потеряли наших парней. Теперь мы должны за них отомстить, и хороши любые средства". Или, по воспоминаниям другого участника резни в Милае, Медина сказал: "У нас есть шанс отомстить врагу... Запомните, в этой стране нет невинного гражданского населения".
Из этого слушатели могли заключить, что они "должны стереть эту страну с лица земли". Другие ветераны Милай вспоминали фразы: "убивайте всех живых", "уничтожайте все живое". Эти слова звучали и как призыв, и как приказ. Впрочем, скорее как приказ, отвечавший настроениям солдат-исполнителей.
После этой речи сложилось впечатление, что "Медина хотел уничтожить как можно больше вьетнамцев. Он считал, что "это каждому дает право и возможность показать, на что способен лично он". Независимо от того, что Медина сказал на самом деле, его речь была быстро окружена ореолом славы. Говорили о погибших, а на остальных словно накладывали особую "миссию выживших". Эта речь стала как бы живой связью между гибелью бойцов роты, которая потрясла оставшихся в живых и всех, кто должен был за них отомстить собственными решительными действиями.
Допускается, что Медина не отдавал прямого приказа убивать женщин и детей. Его призыв сочетал в себе абстрактные приказы с порывом служаки, с игрой на эмоциональном настроении солдат роты. В той экстремальной обстановке это неизбежно провоцировало массовые убийства.
Но это не оправдывало убийц. Какие бы психологические объяснения теперь не пытались найти, преступление осталось преступлением, актом чудовищным, варварским.
Другой участник побоища в Милай вспоминал, что когда Медина говорил о том, что они сожгут дома вьетнамцев, уничтожат скот и запасы продовольствия, отравят воду в колодцах, капрал со смаком прошептал ему на ухо: "Вот увидишь, это будет настоящая резня. Редкое зрелище".
Расследования событий в Милай показали, что за день до произнесения этой речи Медину инструктировал командир части полковник Хендерсон. Он, недавно принявший командование бригадой, якобы говорил, что намерен "навсегда избавиться от дислоцировавшегося поблизости подразделения вьетконгонских войск", и призывал роты "вести более решительную" борьбу против них. На инструктаже выступал командующий оперативной группой полковник Баркер. Он якобы призывал "сжигать жилища вьетнамцев, затопить все тоннели, траншеи, землянки, уничтожать скот и птицу".
Состояние "накачки" после психологической установки начальства влияло на все последующее поведение подчиненного человека. Можно сказать, что любое поведение вообще - это часто ответная реакция на чье-то брошенное слово. И поведение менялось под воздействием опыта прошлого и событий настоящего.
В восемь часов утра, после артподготовки, готовые к бою американские солдаты высадились с вертолетов в общине Сонгми, в деревне Милан. Сначала убийства носили случайный характер, а потом они приняли размах массовой резни. Вьетнамцев словно, сгонял и в "стада" и расстреливали. Перед расстрелом мужчин (особенно молодых) жестоко избивали. Женщин публично насиловали; дома поджигали, скот убивали. Убийства стали прямым следствием предварительного психологического настроя; лейтенант Уильям Колли требовал не оставлять свидетелей. Солдаты зарывали жертвы в прибрежные пески...
Почти все убийства были совершены к одиннадцати часам, когда рота устроила перерыв на "обед". Было убито уже четыреста или пятьсот жителей деревни. Позднее стало известно, что в то утро в соседней деревне общины Сонгми, где орудовала другая рога из оперативной группы американской армии, было убито еще около ста вьетнамских жителей.
Во время разгула убийств американцы вели себя так, будто шел бой. Сами участники побоища в Милай обратили внимание на то, что во время стрельбы они припадали на колено, приседали, "как будто попали под ответный огонь". Они так объясняли свое состояние:" Если ты действительно думаешь, что стреляешь в группу беззащитных людей, то зачем пригибаться к земле, зачем ползать? Для чего все эти ужимки и уловки? Значит, ты думаешь, что на самом деле с кем-то воюешь. Тебе кажется, что ты можешь быть тоже убит... что они представляют для тебя реальную опасность..." А что было здесь в Сонгми? Представления людей о жизни и смерти перевернулись. "Что-то в самом восприятии изменилось... Как было воспринимать мирных вьетнамцев? Мирные люди стали не безоружными, они так похожи на врагов, на военных или на тот образ врагов, который сложился в больном воображении". А еще был приказ. Кошмар смерти. Некоторые психологи пытались объяснить, что у американских солдат, совершивших злодеяния в Милай (и других мирных деревнях), были видения, миражи. Им якобы казалось, что перед ними вставали солдаты, а не старики, женщины и дети... Они, мол, "обнаружили врага", выкурили из убежищ, заставили "выйти из засады и сражаться". И значит: расстреливали солдат, а не мирных жителей.