- Подлый лазутчик! - рявкнула голова. - Догнать!
Несколько стрельцов припустили за Устимом, но где там: казаки выделили Секире резвого скакуна.
На стрельцов надвигалось казачье войско. Смолянинов сразу определил, что донцов чуть ли не вдвое больше, однако не дрогнул.
- Вперед! С нами бог и государь! - отважно крикнул он, вытягивая из золоченых ножен саблю.
Сшиблись! Зазвенела сталь, огненными змейками посыпались искры, захрапели кони. Сила столкнулась с силой.
Бой был жестокий и долгий. Стрельцы сражались с остервенением. Воодушевлял их сам голова. Тяжелый, могучий, он врубался в самую гущу повольников и гулко кричал:
- Не робей, служилые! Постоим за батюшку царя!
Но казаки, мстя за павших товарищей, бились еще злей и неистовей. Особенно туго приходилось стрельцам там, где рубились богатырского вида казаки Болотников и Нечайка Бобыль. Много стрельцов полегло после их сабельных ударов.
Смолянинов же все упорствовал, но когда казаки одолели стрельцов в лощине и пришли на помощь Болотникову, голова приказал отступать. Донцы пустились было в погоню, однако утомленные после длинных переходов кони так и не смогли достать более сытых и резвых стрелецких лошадей.
На поле брани остались лежать пятьдесят шесть казаков и чуть более сотни стрельцов.
Победа Болотникова не обрадовала. Он смотрел, как донцы подбирают убитых повольников, и мрачно раздумывал:
"Нелегко с царевым воинством биться. Тяжко будет русскому на русского меч поднимать, много крови прольется".
ГЛАВА 7
КУПЕЦ ПРОНЬКИН
Москва. Белый город.
На обширном подворье купца суконной сотни Евстигнея Саввича Пронькина суета. Высыпали к воротам приказчик, торговые сидельцы, работные, сенные девки.
Выплыла из терема дородная хозяйка Варвара Егоровна в алой зарбафной шубке. На голове купчихи кика с жемчужными поднизями, на ногах сафьяновые сапожки с золотыми узорами.
Встречали из дальней поездки Евстигнея Саввича. Ходил он с торговым обозом к Белому морю. Уехал еще на Николу зимнего, четыре месяца с заморскими гостями торговал, и вот только весной возвращается.
Соскучал купец Пронькин по московскому терему, по супруге статной: не утерпел, послал от Троицкой лавры гонца в хоромы. Тот в три часа домчал до Москвы, влетел в хоромы, переполошил Варвару:
- Сам едет! Жди к обедне, Варвара Егоровна.
Варвара охнула, забегала по горнице, кликнула девок:
- Евстигней Саввич возвращается! Зовите приказчика!
И началась суматоха!
Сама же засновала по терему. Все ли в хоромах урядливо? Евстигней-то Саввич строг, упаси бог, ежели где непорядок приметит.
Заглянула в подклет, повалушу, сени, светелку... Однако всюду было выметено и выскоблено. Облегченно передохнула.
"Поди, не осерчает Евстигней Саввич".
Слегка успокоилась и поднялась в светелку наряжаться...
- Зрю, матушка Варвара! Храм Успения миновал! - сполошно закричал караульный с крыши терема.
- Подавай, - вспыхнув, повелела Варвара.
Приказчик протянул рушник с хлебом да солью. Варвара приняла и вышла за ворота.
Евстигней степенно вылез из возка, снял шапку, помолился на золотые маковки храма Успения и, цриосанившись, неторопливо зашагал к воротам.
Варвара поясно поклонилась, подала супругу хлеб да соль.
- В здравии ли, государь мой Евстигней Саввич?
Евстигней пытливым, дотошным взором глянул на румяную женку. Уезжал крепко наказывал: "Хоромы стеречь пуще глаз. На Москве лиходеев тьма. За сидельцами дозирай, чтоб не воровали". Однако опасался Евстигней не столь татей да воров, сколь добрых молодцев. Варька молода да пригожа, долго ли до греха? И без того купцы да приказчики на супругу заглядываются.
- В здравии, матушка... Все ли слава богу?
- Бог миловал, Евстигней Саввич.
- Ну-ну, погляжу ужо.
Евстигней все так же зорко, вприщур оглядел приказчика и сидельцев. Те низко кланялись хозяину, распялив рот в улыбке, говорили:
- Рады видеть в здравии, батюшка.
- Со счастливым прибытием, Евстигней Саввич.
Евстигней скупо поздоровался и прошел в терем. В покоях сбросил с себя пыльный дорожный кафтан. Варвара стояла рядом, ждала приказаний.
- Прикажи баню истопить, Варвара.
- Готова, батюшка.
- А кто топил?
- Гаврила, батюшка.
Остался доволен: лучше Гаврилы никто баню истопить не мог. А он и в самом деле приготовил баню на славу. Нагрел каменку и воду березовыми полешками. Другого дерева не признавал: дух не тот, да и начадить можно, а коль начадишь - вся баня насмарку.
Сварил Гаврила щелок и вскипятил квас с мятой. В предбаннике на лавках расстелил в несколько рядов кошму и покрыл ее белой простыней. По войлоку раскидал пахучее сено, а в самой мыльне лавки покрыл душистыми травами.
- Заходи, Евстигней Саввич. Поди, стосковался по баньке-то, приветливо встретил купца Гаврила.
- Стосковался, Гаврила. Экая благодать, - радуясь бане, вымолвил Евстигней.