А Нонка, рассуждают мальчишки, ещё красивее сестры Светланы. Ведь с Нонкой "долбится" сам профессор Попов - "иначе она тут бы не работала без диплома! Из МГУ выгнали!" Они всё знают от нянек. Нонка - Нонна Витальевна. Воспитательница. В коротком халатике (осиная талия перетянута пояском) она выглядит школьницей. Наивное личико с высокими скулами, вздёрнутый носик. В удлинённых глазах - сладкое выражение. Густые пепельные волосы до плеч. Она уводит ходячих в классную комнату. Считается, что они учатся как в школе. Сашка и Петух - в "пятом классе". Глобус - в "четвёртом". Коклета во "втором". Занятия длятся меньше часа в день. Иногда она приходит и с лежачими заниматься. - Здравствуйте, милые мальчики! - и начинает медленно прохаживаться. Взмахивает руками с растопыренными пальцами и соединяет пятерни. - Что вы знаете о науке? Советская наука даст вам абсолютно всё! Ведь вы живёте в великой стране СССР: на родине величайших научных открытий! Рассказывает: один безногий мужчина - плавает. Другой, на протезах, встанет на лыжи и мчится со снежной горной вершины, огибая флажки. Прыгает с трамплина. А безрукая женщина печатает на машинке быстрее, чем машинистка с руками. А ещё женщина - и без ног, и без правой руки - носится на мотоцикле. Все эти люди пользуются приспособлениями, которые создали советские учёные. Очень скоро приспособления, машины, приборы будут делать любое дело. Только кнопки нажимай. Выходило, ноги и руки вообще даже лишние. Кнопки можно нажимать носом. У Скрипа вон какой длинный нос! Другие лишь пальцами будут кнопки нажимать, а он - и пальцами, и носом. Опередит всех и станет самым главным. И прикажет посадить Сашку-короля, Бах-Бах, сестру Надю в клетку, в какие сажают зверей.
* * *
Сашка-король называет Нонку п...дёжницей. Хохочет: она, мол, по двум специальностям работает. П...дит и долбится. Долбиться - слово нематерное, но означает то же стыдное дело, которое Скрипу объяснили мальчишки. Они утверждают, что и его отец и мать занимаются этим. - Ты ни разу не видел? - Петух так и впился в него крошечными злющими глазками. - Когда они думают, что ты спишь? - Нет. Я сплю в комнате с бабушкой. А ты видел, как твои?.. Петух замахнулся на него, обругал.
* * *
Няня Люда говорит: поли не должны ругаться. Почему? Зарабатывать на хлеб они смогут, только если станут культурно-образованными. А это те, кто не ругается. Мальчишки спросили няню Люду, что такое культура? Няня ответила: - Только главный всей страны скажет - Хрущёв! Хрущёв в то время действительно говорил о культуре. Его речи печатали в газетах, передавали по радио. Культура должна быть везде и всюду, никому нельзя жить без неё. И вот в палату пришёл человек с баяном. У человека большие губы, очень спокойный вид. В пришельце есть что-то коровье. Белый халат почему-то выглядит на нём уморительно. За это поли сразу полюбили пришельца. Следом появилась Нонка, объявила, что его можно звать дядя Паша и что он культурный организатор: культорг. Дядя Паша с баяном в руках стоял у дверей. Он поклонился, сел на табуретку: - Теперь вы слушайте пока, а дальше мы будем разучивать... И принялся играть. Через день появился опять. Играл он всегда одно и то же - марш монтажников из кинофильма "Высота". Вскоре стал и петь. Нонка заглядывала проверить, поют ли за ним. Мальчишки на своих койках - кто мог, сидел, кто не мог, лежал - хором пели:
Не кочегары мы, не плотники, да! Но сожалений горьких нет, как нет! А мы монтажники-высотники, да! И с высоты вам шлём привет...
Петля не давала Скрипу петь - но как он был рад! Он монтажник-высотник!.. Эх, хор-рошая штука - культура! Но через некоторое время дядя Паша перестал приходить. Няньки говорили, это Нонка виновата - "у Попова ей отказу нет. Пашин приработок себе захапала!" Захапала, так сама играй - на дудочке на какой-нибудь... нет, не хочется ей. Вот и лежи, тоскуй без культуры.
20
Ийка уже сколько раз пыталась проведать Скрипа и Прошу. Ей и подойти к ним не дают, выталкивают из палаты. Владик, который дружил с ней в изоляторе, бросается на неё первый - подлизывается к королю. Сегодня Ийка пришла опять. Встретила взгляд Скрипа - улыбается. Не ступила и двух шагов, а к ней уже скачет на костылях Петух: - Бей, пацаны! А Владик ругнулся: - Пошла отсюда, п...да! - Старался пнуть Ийку в живот. Её тормошили, толкали к двери, били, но она сумела махнуть Скрипу и Проше рукой: - Я всё равно приду! А Сашка-король - на подоконнике. В чёрных волосах блестит складной ножичек. Поперёк лба - шрам. Харя намазана зубной пастой. Раздуваются огромные ноздри. Вместо переносицы - жёлоб, и одним рачьим глазом можно увидеть другой. - Эй, вы! - он переводит взгляд с Проши на Скрипа и обратно. - Почему не крикнули, что она - п...да? Я сказал в прошлый раз! Они молчат. - Ладно. Я - добрый. - Сашкины глаза жутко сверкнули. - Покарать надо, а я подарки дам! Тому, - указал на Скрипа, - серьги! А этому - табачку понюхать. Палата радостно загалдела. Глобус в своём головодержателе даже взвизгнул от восторга. Скрип лежит на вытяжении. Его схватили за руки. Мочки ушей щиплют больно-пребольно. И втыкают в них заострённые спички. Рот зажали. Да если б и не зажимали, всё равно громко крикнуть не даст петля Глиссона. Вырывается прерывистое мычание. Его заглушает хохот мальчишек. Слёзы льются. - Поссышь меньше! - хохочет Петух и, склонившись, плюёт ему в глаза. А Проше пихают в ноздри табак из окурков. Сашка и его подручные достают окурки из урн, что стоят на лестничных площадках между этажами. Там же берут пустые спичечные коробки. А спички выпрашивают у курящей няни Люды якобы чтоб складывать из них "колодцы" и разные фигуры. Няня Люда думает: раз она даёт спички без коробка - "баловаться с огнём" не смогут. Проша пытается вертеть головой, но её крепко зажали. Он было крикнул горсть табаку и окурков сунули ему в рот. - Пусть просрётся! - приказал король. От Проши отскочили. Какое чиханье, какой кашель напали на него! Во все стороны летят брызги, мокрые комочки табака. - Ф-ффу... - Сашка выматерился. - Параша! - Параша! Параша! - подхватила свита. Мальчик прокашлялся. Поднял голову. - Я - Проша! - Ты ... - из Сашкиного рта полился мат, - ты ... Параша! - Нет! Проша! Король спрыгнул с подоконника как бешеный. Метнул глазами туда-сюда, схватил за ухо Петуха. - Петушок-птичка, раздражает он меня! Отдаю на расстрел...
Прошу оставили в одних трусах, сволокли на пол. Сашка и "чёрная дивизия" ожесточённо стреляют в него шпонками. - Ползи! Собирай шпонки! - кричит Петух. Проша ползёт на руках, волочатся тонкие посинелые неживые ноги. - Ко мне ползи, Параша! Мне - боеприпасы! - Сашка, сидя на подоконнике, пуляет в голову, в голую спину. - Быстрей! - Нет! - он прижался лбом к полу, прикрыл ладонями виски. - Пли! Пли! Пли! Шпонки звонко щёлкают о тело. Оно всё в розовых волдырях. Проша вздрагивает, вздрагивает - терпит. - П...да тебя родила, а говоришь - мама! - король, схватив подушку, на которой сидел, подскочил к лежащему. Кинув его навзничь, накрыл подушкой лицо. Слабые руки Проши хватаются за мускулистые Сашкины ручищи. Тот гогочет: - Молодец - Светлана! Хорошо ногти обстригла! Проша задыхается - то растопырит пальцы, то сожмёт в кулаки, судорожно взмахивает ими, бессильно бьёт душителя... А ноги - не шелохнутся. Вот руки напряжённо вытянулись вдоль тела. - Это, как его... - сказал Петух, - не сдох? Сашка-король помотал головой. - Перед этим говно бы вышло! - и объяснил, что так бывало с котятами, которых он душил голыми руками. Отнял подушку от Прошиного лица, вглядывается с любопытством. Обеими руками сильно надавил мальчику на грудь. Тот часто-часто, жадно задышал. - Будешь ползать? Мне шпонки подавать? - поднял над ним подушку. - Буду.
Наконец стрелять наскучило. - А кто у нас такой печальный? - вдруг фальшиво-ласково произнёс Сашка, передразнивая тётенек, что так говорят с маленькими. Палата замерла, предвкушая новую радость. Король запрыгал на клюшках к Кириной койке. Тот, хмурый, лежит в гипсовой люльке. - И чего это мы помалкиваем? У-тю-тю-тю... - Йи-ги-ги-ги! - заржала свита. Кто-то захлопал в ладоши. - Пацаны! А ведь этот ...й, - Петух указал на Кирю, - тоже не орал на девку, что она - п...да! - И правда! Вот тварь!! - ругань сыплется со всех сторон. Глобусу трудно говорить в головодержателе, но всё-таки он выговорил: - Я знаю. Он дико злой на короля. А тот раскурил окурок. Зажав рукой Кирин рот, вдул дым в ноздрю. Мальчишка задохнулся, его забил кашель. Руки, как давеча руки Проши, безвредно ударяют по Сашкиному торсу. - Кто курил? - король обводит взглядом палату. - Кирилл! - А-аа-ааа!!! - палата взорвалась. - Кто курил? Кирилл! Кто курил? Кирилл!
Петух, Владик схватили мальчишку за руки. Он пытается не дышать, когда Сашка прижимает губы к его ноздре. Тогда тот зажимает ему не только рот, но и нос. Выждав, освобождает одну ноздрю. Едва не задохнувшийся Киря делает жадный вдох - и втягивает в себя дым. Кругом захлёбываются хохотом, визгом. Кто может - скачет на месте. Если б он был не в люльке, он корчился бы. А так - туго прибинтованный к массивной гипсовой раковине - совершенно недвижим. Недвижим в невыразимых мучениях. Сашка-король оглядывает палату. - Во кайфун! Полёживает - покуривает. - У-у-ух-ху-ху-уу!!! Глобус повалился к себе на койку, расшнуровал головодержатель. Крикнул неожиданно звучным голосом: - О-о-ой! Сдохну от смеха! - Кто-курил-Кирилл! Кто-курил-Кирилл! Кто-курил-Кирилл!
21
Пройдут дни. Как всегда, они будут лежать рядом: Киря, Скрип, Проша. Короля и его свиты не окажется в палате. Приблизится, опираясь на костыль, Коклета. - Мне вас жальчей жалкого! Но уж глу-у-пы вы! Коли велят орать: "П...да!" - то и ори. Скрип уже научится ослаблять петлю Глиссона и даже совсем слезать с вытяжения. Когда Коклета отойдёт, он расстегнёт петлю. - А ведь Ийка снова заглянет. Если мы не будем её обзывать, то нам... то нас... - и замолчит. Они будут лежать молча. Вдруг Проше вспомнится Иван Поликарпович. Раз он пришёл к маме поздно вечером, а она сказала, что комендантша общежития грозит выселить их с Прошей - зачем к ней так поздно приходят? - Надо ей дать, - сказал Иван Поликарпович, вытащил деньги. Пересчитал их, протянул маме: - Вот это тебе, а эти ей дашь. Положи в конвертик. Зайди, когда у неё никого нет. Поздравствуйся, оставь на столе и исчезни. Придя в другой раз, он спросил маму: - Ну? - В порядке! Сказала мне: "Я тебя понимаю и иду навстречу". Проша расскажет это Скрипу и Кире. - Вот бы и Сашке дать денег... Только их нету. - Я знаю, где найти... - вдруг шёпотом произнесёт Киря. Что он слышал от няни Люды! Под ними, где лежат начальники и дети начальников, в коридоре висит огромная люстра, похожая на таз. Больные развлекаются: забрасывают в неё деньги. Завернут монету в пятирублёвку и кинут. Надо суметь так завернуть и бросить, чтобы в полёте пятирублёвка не развернулась и попала в люстру вместе с монетой. Больные не разрешают ни санитаркам, ни сёстрам забирать деньги из люстры. Кидают и кидают неделями. Потом играют в домино. Велят принести лестницу, и все деньги достаются тому, кто выиграл. - В мёртвый час в коридоре никого нет, и туда можно зайти, - скажет Киря. - А ходишь только ты, - взглянет на Скрипа. - Я на тележке по лестнице не съеду. - Ну, зайду... а как достать? Киря вспомнит. Няня Люда говорила: там лежачим еду не приносят, а привозят на специальных столах на колёсиках. Эти столы, должно быть, стоят в столовой. Если один подкатить под люстру, встать на него, то до денег можно добраться.
22
В мёртвый час он освободился от петли, от гирь. Взял клюшку. Ему надо в уборную! Выглянул в коридор. В его левом конце - пост дежурной сестры. Столик, стул. На столике - лампа с абажуром, телефон. Сестра на месте. Читает книгу. Уборная находится справа от его палаты. В правом конце коридора - выход на лестничную площадку... Он двинулся в уборную, клюшка постукивает по полу. Интересно - сестра глядит на него? Оборачиваться нельзя: ещё заподозрит. Зашёл в кабину, постоял. Можно бы и пописать, но нельзя отвлекаться. Дёрнул цепь - спустил воду. Пора выглянуть... Сестра всё так же на посту! Сидит, склонилась над книгой. Хоть бы на капельку времени ушла! Он спустил воду во всех кабинах. Досчитал до ста. Хоть-бы-хоть-бы-хоть-бы-ушла!!! Стал снова считать, сбился. Шёпотом запел песню - её часто слышишь по радио. Слышишь после того, как чудной голос (не то мужской, не то женский) скажет: "Говорит Пекин! Здравствуйте, дорогие советские радиослушатели". Он поёт эту песню:
Всех, кто смел и отважен, и юн, Звал в свою армию Мао Цзедун...
Ну-ка?.. Никуда она не ушла! О-оо, если бы он был львом - разорвал бы её! Да хоть бы котом: зашипел бы, пронзительно, ужасно замяукал... Она бы описалась и убежала. Он яростно мяукает про себя: "Мя-а-ай-йу-уу, мя-а-ай-йу-уу! Мий-йу-ууу!" Сестра сидит. А время - тик-так, тик-так, тик-так... Мёртвый час кончится - больные начальники выйдут в свой коридор. И не видать денег! Мятых, истёртых, скомканных - но таких чудесных-чудесных денежек! Ийка заглянет в палату, и надо будет орать: "П...да!" А если не крикнешь... О-ооо! Он вышел из уборной - и двинулся к лестничной площадке. Направился к ней словно никакой сестры не было на посту. Клюшка - стук... стук... А спина чувствует, что позади неё - сестра. "Эй! Это куда?" - она ещё не крикнула. Крикнет! Вот... вот... Майка взмокла. Спине щекотно от стекающего пота. До чего длинный этот коридор! "Эй! Куда ещё?!" - как резко, как громко, как зло - страшно-страшно крикнула... Нет. Пока - нет. Не крикнула до сих пор? Так кричи! Скорей ори - чтобы он не мучился! Ор-р-рри-и же!! В груди - стеснение. В груди слева. И там что-то горячее. До чего противное стеснение. Ф-фу - мутит. Тошнит! Вот она, дверь... Приоткрыта на лестничную площадку... Шаг. Ещё шаг. Он на площадке. Уже не в коридоре на лестничной площадке! Как трудно обернуться! Сейчас нога подломится - хлобысь!.. Только бы не упасть от этой дрожи. Раз! - оглянулся... Далеко (теперь уже так далеко!) - сестра. Читает. Он закрыл дверь. Послал воздушный поцелуй. Его уже не увидишь. Пуст коридор! Широкая площадка, шахта лифта, стальные двери заперты. Нажми на кнопку внизу загудит лифт. А в нём - лифтёрша... Нет уж! Он спустится по лестнице.
Правой рукой держится за холодные металлические перила. В левой - клюшка, упирается ею в ступеньку. Он медленно спускается по решетчатым чугунным ступеням. До чего же медленно!.. Наконец он почти на площадке - между пятым и четвёртым этажами. Клюшку вниз - вперёд... О-ой!.. - бамц! Со всего размаху - о металлический пол! Проклятая "конская стопа" зацепилась за край ступеньки - и он об пол лицом. Темно. Кошмарная боль. Внутри головы кто-то бешено колотит в виски молоточками. Мамочки, какая мука! Пожалей меня кто-нибудь... Фиг! Так пожалеют, что... Лишь бы не услыхали, как грохнулся. Встать поскорее. Сил не хватает, гадство! Во рту что-то тёплое, сладкое. Тьфу! Зуб выпал. А! Он и так шатался. Сплюнуть кровь. "Всех, кто смел и отважен, и юн..." А ещё поют: "Смело, товарищи, в ногу..." А то: "Смело за щеку берёт, в обе скважины даёт..." - так Сашка напевает. Сашка-король. Раз-два-три - о-оо-п-ля! Шатается - но стоит! Опирается на клюшку. Ну - дальше по лестнице... Он ступил в покои запретного этажа. Здесь не коридор, а галерея: палаты лишь слева, а справа - ряд круглых колонн и окна. До чего от них светло! Между ними - кадки с цветами. Тут, там - мягкие кресла, столики. Пол сплошь покрыт ковром. Люстру он увидал сразу. Она ещё больше, чем представлялась. Висит себе бледно-голубая. Похожая на треть громаднейшего арбуза - срезом вверх. А как найти столовую, где стоят столы на колёсиках? Хо-о, вон же он! У стенки слева, между дверями палат. Стол из матовобелого металла, с блестящими ножками, на пузатых, похожих на бочечки, резиновых колёсиках. Миленький хороший-хороший чудесненький столичек! Лишь бы не вышел никто! Скорее к нему... Так - клюшку на него. Взяться за его углы, опереться - и шажок... Ещё... Подкатил стол под люстру. Теперь - на него взобраться... Лёг на стол грудью, протянул руки, ухватился за край. Подтягивается изо всех сил, вползает на него животом. Зубы от напряжения - цыг-цыг-цыг... "Всех, кто смел и отва... м-мя-а-йу-уу! м-ми-ий-йу-уу!" - недостаёт сил! Пижама взмокла. Закинуть на стол правую ногу - она поживее левой. Ннн-н-у!.. "Смело за ще..." - Готово! Неужели взобрался?
Уф-ффф! Передохнуть. Вздохнуть-передохнуть-отдохнуть... А из любой двери могут выйти... Скорее на ноги - и к люстре! К миленькой богатенькой-пребогатенькой люстрочке! Денег будут полные карманы. Бери, Сашка! Хватай! Пусть няня Люда купит тебе яблок, груш, персиков, шоколадных конфет. Жри-обжирайся! Но уж тогда Ийка спокойно зайдёт к Скрипу. Присядет на его кровать, они будут разговаривать. И никто-никто-никто его не заставит обзывать Ийку! Он встал на коленки, упёрся в стол ладонями. Так. Теперь поднять правую коленку... Выше-выше! Почти достала до подбородка. Упереться носком в стол... Только бы ботинок не скользнул по гладкому столу! Высунулся язык. Слюнявый язык. Не хватало высунутого языка... Выпрямляться постепенно, тихонечко... Если стол чуть поедет - полетишь на пол. Дышится еле-еле. Пот затекает в глаза, щиплет. Лишь бы левая нога не подогнулась! Вот - он уже упирается руками в коленки. До чего трясутся! Ещё легонько вверх - и он стоит на столе. Можно взглянуть на люстру. Он запрокинул голову... А люстра ещё так высоко! И тянуться нечего... М-м-мя-ай-йу-уу! м-м-мя-ай-йу-уу! м-м-ми-ий-йу-уу! Чуть не кинулся на пол. Слёзы хлынули. Не достать! Любимую чудесную богатенькую люстрочку, его-его-его люстрочку, полную денег, - не достать... Сквозь слёзы видит... Кого он видит?! О-оо, Сашку-короля. Тот стоит на лестничной площадке, смотрит в открытую дверь. За ним маячит Петух. - Не п...данулся, а? - с изумлением сказал король. - Зря ждали. А мурло разбитое! Какой, с-сука, жадный на деньги! Он на клюшках подскакал к столу. Следом - Петух. Сорвали Скрипа вниз разбиться об пол не дали. Но он больно ушиб правый локоть, плечо, висок. Сашка встал на стол. Взяв клюшку за конец, протянул её рукоятью к люстре. Рукоять упёрлась в её край. Люстра стала отклоняться - накреняясь. Через край посыпались монеты, полетели смятые пятирублёвки. Король слегка принял клюшку на себя и толкнул вновь: встряхнул люстру. Деньги сыпанулись гуще. Он продолжал встряхивать люстру, пока в ней почти ничего не осталось. - Тебя, Скрипач, на гвоздь посадить мало! - король сказал, когда они вернулись в палату. - Хотел всё один захапать, курва! Но за идею я тебя прощаю... Сашка расплющил на его голове катыш пластилина, надавил большим пальцем - с силой повёл против волос. Он вскричал от боли. - Нервенный какой! - повелитель осклабился. Потом Скрип узнает от Кири и Проши: его выследил Глобус. Заподозрил, почему он так долго не возвращается из уборной? Хотел пойти посмотреть, выглянул в коридор - и усёк, как Скрип пробирается на лестничную площадку.
23
На другой день король и Петух снова проникли на четвёртый этаж, добрались до столовой. Из холодильника, где держат передачи, украли жареную курицу. После мёртвого часа её обладатель-мальчишка как раз захотел курятинки... И надулся же! Позвонил по телефону папаше... Обо всём этом поли узнали от няни Люды. Больные начальники стали говорить: персонал не следит за порядком. "Эти голодные" (так они называют тех, кто лежит этажом выше) "эти голодные приходят, как домой, и воруют!" А тут в аккурат - надо же! - приспело время разыграть денежки, что подкопились в люстре. Сели за домино. Велели принести лестницу... а в люстре всего две пятирублёвки и десять копеек! Ну, сказали начальники, это работают не "голодные". Калеки добрались бы до денег без лестницы? Она - под замком. А ключи - у персонала. Вот кто воры-то... - Закипело-заварилось, к-х-хх!.. - няня Люда сипло захихикала, и её передёрнуло всю от головы до пяток. - Кого-то вышибут! Под суд отдадут. Не кради у людей. - А мы - не люди? - сказал Сашка, когда она ушла. - Вот блядская старуха! Сама наши передачи ворует - и ни х...я! Поли загалдели: "Конечно, Сань! Конечно!.." Они отлично знают, как крадут няньки, санитарки, сёстры... Из них никто не покупает хлеб - его "приносят с работы". Таскают сахар, какао, сливочное масло, сметану, яйца. Новое бельё подменяют старьём. Повариха разбавляет молоко, компот, срезает лучшую часть мяса. А то, что осталось, по два раза вываривает и бульон забирает себе, и уж только потом вываренные остатки идут на щи больным. Не просто больным - а обездоленным на всю жизнь, заброшенным, замученным детям-калекам. У одного мальчишки отец работает на плавучем заводе, где перерабатывают выловленную рыбу. Отец прислал посылку в десять кило: икру, разные сорта рыбы. Бах-Бах захапала всё. У другого мальчишки молоденькая мать вышла замуж за грузина, уехала к нему в Самтредиа. Мальчишка лежит четвёртый год, и каждые два месяца приходят посылки с фруктами. Сёстры, няньки жрут абрикосы, мандарины, изюм, грызут орехи, делят лимоны... Маленьких калек обворовывают деловито, обыденно. Какой там суд?! Поли возбуждённо толкуют об этом, перебивая друг друга. Высказался Сашка-король: - Идут споры: кто - воры? Вор крадёт у кого почище, а не вор - у нищих! Подбросил и поймал курицу: - Дели на каждого! А мне этого хватит. - Отправил в рот гузку. Даже Скрипу, Кире и Проше досталось по очереди поглодать крылышко.
* * *
Коклета обсасывал куриную шейку, когда вошла сестра Светлана. Она не обратила б на него внимания, если бы он не ойкнул, не выронил шейку на простыню. Сестра метнула взгляд - и догадалась. Она знала о пропаже курицы. - Ах, вот кто это сделал! - Тётя Лана, сжальтесь! - Коклета сполз с койки, обхватил ноги сестры Светланы. - Ы-ы-ыы! Не выдавайте! - выл, целовал её гладкую икру, голень, лодыжку. - Перестань сейчас же! - Добренькая тётя Ла-а-на! Ы-ы-ыыы! - обслюнявил всю ногу. Она хочет вырвать её - не тут-то было. - Ты прекратишь?! - Сжа-а-льтесь, добрая, золотая, брыльянтовая!.. - Да что это такое? - сестра Светлана, наконец, освободилась, отскочила, но он с воем пополз к ней. Слёзы, слюни оставляли на полу лужицы. Она подняла его, посадила на кровать. - Зачем ты взял? Был голодный? - О-о-ой, как голодно-то! О-о-ой! Сестра Светлана смотрит на него: - Что-нибудь придумаем. Подожди! - стремительно вышла. Вскоре принесла поднос с хлебом и тарелкой. На ней - котлетка, вермишель, политые противной томатной подливкой. - В-во-о! - восхищённо воскликнул мальчишка. Быстро прибрал всё без остатка. - Стало получше? - сестра Светлана протянула руку. - Давай поднос. - А? Под чей? - спросил Коклета. - Что? - не поняла она. - Под чей нос-то? И чего - под него? - Теперь остришь, плакса? - улыбнулась, потрепала его по голове. А Коклета вовсе не острил. Он в самом деле не знал, что эта штука, на которой ему принесли еду, называется подносом.
Сестра ушла, и Коклету подтащили к королю, что уселся на подоконнике. - Ну ты, колхозник ёб...й! Откуда научился так жалобиться? Мальчишка рассказал: мать с бабкой научили. У них вся деревня воет, на коленях просит, когда приезжает какой-нибудь начальник. - Чего просят? - Улучшения. Сашка-король хмыкнул. - И... бывает? - А то нет? - Коклета хитро усмехнулся. Рассказал, что их главный (он имел в виду председателя колхоза) раньше ходил по дворам с двустволкой: не попадутся ли у кого-нибудь вместе свинья и гуси? Держать одновременно и свинью, и гусей было запрещено. Если председатель такое заставал, то, смотря по настроению, палил либо в свинью, либо в гусей. После жалоб он уже так не делает. Где окажутся гуси и свинья, оставит зарубку на двери, и хозяева сами выбирают, кого зарезать и сдать заготовителям. И ещё он перестал в погреба лазить топтать картошку. - Топтать картошку? - Во, во... - кивнул Коклета. Колхозникам запрещено также держать по две свиньи. Председатель подозревает то одного, то другого, что тот хочет тайком завести вторую. Смотрит: сколько в погребе картошки? Если кажется много: ага, для второй заготовлено! И давай картошку сапогами топтать. - Давно уж перестал, - доволен Коклета. - Мы картошки едим, сколь хотим! Маманя по полному котлу варит. А в него заходит поболе ведра!
24
Однажды вечером в палате были только Скрип, Киря, Проша да ещё двое-трое лежачих. Вдруг прискакал, стуча костылём, Коклета. - Ой, режут! И ре-е-жут-то... ужасти! - упал ничком на кровать, зарылся лицом в подушку. Вздрагивает. Оказывается, в этот вечер в столовой установили телевизор. Конечно, Коклета телевизоров никогда не видел. Включили - идёт фильм о том, как пять пограничников воюют против целой банды, что переходит границу туда и обратно. Бандиты заставляют крестьян прятать их. Кто слово вякнул закалывают кинжалом. Хвать за бороду старика - и горло перерезали... Фильм кончился, поли возвратились в палату, хохочут над Коклетой. А он: - Не, робяты! Для чё глядеть это? Страх! Гольный страх и убивство... Наутро Роксана Владимировна делала обход. Скрип и Киря стали упрашивать, чтобы разрешила по вечерам смотреть телевизор. Не отвечала ни полсловечка, точно и не слышала. А перед обедом заглянула сестра, от двери указала пальцем на Скрипа: - Тебе разрешили. - А мне? - спросил Киря. - Нет!
Телевизор "Рубин" стоит на большой тумбочке. Столовую называют теперь ещё и красным уголком. Скрип впервые увидел телевизор в гостинице "Восток", где они с мамой жили - перед... Перед тем как... Теперь он каждый вечер смотрит "Рубин". До чего интересно! Картина про пиратов: они заимели подводную лодку. Сидят в ней оравой, оттачивают страшные тесаки. А лодка несётся под водой и острым носом - дульц! - в подводную часть громадного парусника... А то - про охотника на тигров. Эх, и тигрище! Разинул пасть во весь экран - как рыкнет! Коклета бы описался. А Скрип только заслонился рукой - и всё. Дежурная санитарка злится, что появился телик. Ей приходится протирать полы в столовой после девяти вечера, когда детей гонят по палатам. Она не ждёт, пока все выйдут. Шваброй "подсекает" искалеченные ноги отставшим. Дети грохаются, а она шипит: - Навели вас тут! Могила вас вылечит! А сама-то с дежурной сестрой сядет и давай дальше телик глядеть.
25
В тот вечер ожидалась картина "Смерть в седле". Это ль не интереснее всего, что только может быть? Даже на вытяжении лежать стало не так невыносимо - знаешь: фильм-то всё ближе, ближе... Днём дежурила Бах-Бах и за что-то наказала троих поли: среди них Владик. Бах-Бах забрала штаны и трусы, чтобы не смогли пойти в красный уголок. Двое взяли одежду Кири и Проши - всё равно они лежат. Настало время идти. Скрип, дождавшийся, наконец, этого момента, расстёгивает петлю - а Владик и подскочи. Сорвал с него трусы. Хвать штаны. Натянул - и бегом. У-у-ууу! Он дрыгал правой ногой, которая поживее левой. Бил себя кулаками по голове. Скрежетал зубами. И встал, снял с подушки наволочку, разодрал по швам. Киря помог обернуться ею, завязать сбоку узел. Поверх Скрип обернулся ещё и полотенцем. Тихонечко вошёл в темноту красного уголка, полного детей, присел на стул с краешку. На экране строчил пулемёт, за всадником в чёрной бурке мчалась погоня, конники в папахах стреляли на скаку, с каким-то завыванием размахивали саблями... Кажется, вся комната должна смотреть лишь на это... Но по рядам поползли смешочки: "В белой юбке, хи-хи-хи!", "В юбочке сидит!" Включился свет. Сгорбленная тонконогая, на высоченных каблуках, сестра Надя топает к нему. Она приняла у Бах-Бах дежурство. - Вон оно что! Наказанный! А ну - марш в палату! Скрип дрожит. Старается объяснить: он вовсе не наказанный! - Вон кто... вон... - показывает на Владика. - Он одетый! - вопит сестра Надя. - Ещё и лжёшь! Схватила его за ворот пижамы, потащила к двери. Он уцепился за портьеру, рванулся что есть сил назад... Левая нога подогнулась: грох навзничь - и портьеру сорвал. Надя пронзительно завизжала. Цап-цап его за ухо. Пока уцепила ухо, ногтями ободрала кожу вокруг. Он силился подняться, а она дёргала-дёргала его. И когда он всё-таки встал - тут же упал на коленки от её рывка. Но его ухо не выпустила. Тянула-тянула - пока не выполз на четвереньках в коридор. - Др-р-рянь пр-роклятая! Сволочь! Тварь! - горбунья заходилась злобным хрипом, тряслась, вся багровая. Брызги слюны обдавали его. Он не хотел ложиться на койку, и она с размаху дала ему по затылку. Киря и Проша не выдержали: не он наказан! Не он, а Краснощёков! Краснощёков надел его трусы, штаны... - Ничего не знаю! - Надя оставила его совсем голым на кровати. Ушла. Вскоре пригнала Владика. - Оба отдохните! До чего же Скрип мучился, что Ийка, наверно, видела, как он ползёт по коридору в дурацкой юбочке!.. Но Ийка не видела. Иначе - разве б не вступилась? Накануне ей вырезали аппендицит.
* * *
Днём король объявил Скрипу кару за то, что "выдал своего". Его должны "обуть в горяченькое". Шнурок от ботинка повозили в манной каше, положили на горячую батарею. Высохнув, он сделался заскорузлым, шершавым, как напильник. Скрип лежит на вытяжении. Щиколотки охвачены ремнями, на которых висят гири. Ноги недвижны. Мальчишки пропускают шнурок меж пальцев ноги и, действуя им как пилкой, стирают кожу до крови. Владик здоровой рукой зажимает Скрипу рот. Четыре "расшивки" сделаны меж пальцев левой ноги. Столько же - между пальцами правой. - Без канифоли скрипка не пиликает! - вскричал Сашка-король. - Канифоль! Из столовой принесли солонку. Раздвигая пальцы ног, принялись втирать в кровавые ранки соль. Скрип кусает Владику руку - тот отдёргивает её. И тогда Скрипка кусает руку себе, чтобы не закричать. Но всё равно вырываются стоны, всхлипы. От боли по телу пробегает мучительная дрожь. Вдруг Сашка приказывает своим: - Хватит карать! Пусть успокоится... Король, его свита покинули палату. Из столовой взрослых они украли горчицу. Вечером Сашка подскочил к кровати Скрипа: - Выбирай: или опять "расшивочку", или играем в "зажмуренные глазки"? Снова раздерут раны между пальцами ног? снова - жуткая боль от соли? Нет-нет-нет! И он выбрал "зажмуренные глазки". Его освободили от лямок, от гирь, помогли слезть с койки. Посреди палаты поставили перевёрнутую кверху ножками табуретку. Сашка с пренебрежением махнул рукой: - Он не усидит на ножке. Лучше "расшивку"... - Нет, нет, не надо! Я усижу! И он пытается усесться на ножку табуретки. Ему помогают: сесть нужно так, чтобы опираться только на копчик. Это, правда, немного больно, но он не показывает вида. Сашка держит в руке горчичницу: - Закрой глаза крепче! Зажмурился. Сашка намазал ему веки горчицей. - Сиди, сколько выдержишь. Боль в копчике всё сильнее. Привстать бы! Но мальчишки развели его ноги, не дают упереться ими в пол. Он прикусывает губу. А ему шепчут в одно ухо и в другое: "На шестке сидит сверчок! Чок-чок. На шестке сидит сверчок!" Боль пронзает копчик: встать-встать-встать! "На шестке сидит сверчок..." Терпеть-терпеть-терпеть... Слеза сбежала по щеке. Голос Сашки-короля: - Не можешь больше? - Не-е-т! Король приказывает: пусть встанет. Ему помогают подняться. Стоит с зажмуренными глазами: слёзы так и льются. Растворили горчицу на веках, она попала в глаза. - Ой-ой-ой! Трёт руками глаза и, крича, валится, елозит по полу. Кошмарная резь под веками. И хохот вокруг, радостные взвизги. Как жжёт! как жжёт! - глаза вот-вот лопнут. - Зажмуренные глазки! Трам-тим-там! трам-тим-там! Наконец король велит схватить его и держать за голову. Набирая воды из графина в рот, пускает струю в глаза, смывает горчицу.
...Сколько ещё мук достанется Скрипу, Кире, Проше! Короля бесит, что они, единственные в огромной палате, - "понтятся". Раз Скрипу выдавят в рот полтюбика зубной пасты. Выдерут по пучку волос из висков. Однажды "чёрная дивизия" станет по очереди садиться голыми задницами ему на лицо и пердеть. Как-то шесть дней подряд будут сморкаться в его суп, в гуляш или на котлету, и придётся лежать без обеда.
26
А дома за обедом мать ругала, что он мало ест. Пугала: у него ссохнется желудок, и он умрёт. Ему становилось страшно... Вот бы сейчас оказаться дома: услышать это опять. Ох, и смеялся бы он! Что за счастливое местечко - дом! Прекрасный-прекрасный! Родной-родной! Кто убедил бы Скрипа, что его чудо-дом - неказистое унылое строение? Сборный финский двухэтажный "коттедж" на восемь семей. Без канализации, без водопровода. По соседству - лишь одни бараки, вросшие в землю, сырые, тесные. И поэтому двухэтажная неприглядная постройка звучно зовётся "коттеджем". Штукатурка во многих местах отпала: открылись доски, крест-накрест обшитые дранками. Семья Скрипа живёт на втором этаже. Две комнаты глядят на улицу немощёную, неасфальтированную. Она вся в колдобинах. Машины часто буксуют на ней. Кухня выходит во двор, на общий длинный дощатый сарай. От дома к сараю проложены дорожки из камней, вокруг растёт травка. Летом, когда во дворе сухо, Скрип ходил с клюшкой, сидел возле сарая на скамеечке, которую ему сделал отец, смотрел на соседских кур и на двух петухов. Один петух - соседки тёти Шуры, а другой - тёти Раи. У тёти Раи петух весь белый-белый, и его он про себя зовет Скакун, потому что один раз в кино он увидал красивую белую лошадь и отец сказал на неё: - Какой скакун! А петух тёти Шуры - красно-рыжий с бурым и с чёрным, и его он зовёт Павлин: в книжке "Восточные сказки" на картинке есть такой цветастый павлин. Когда Павлин со Скакуном дерутся - вот это да!.. Только приходится очень долго ждать, пока они подерутся... Всё ходят друг возле друга кругами, ходят, клюют землю, кококают, кококают... ну вот встали - должны подпрыгнуть, сшибиться... Сшибайтесь! Ну! А они вдруг возьмут и разойдутся. Он всего-то два раза видел, как они подрались. И то в первый раз, лишь они стали по-настоящему сшибаться, выбежала дочь тёти Раи Алька и скорей разгонять: - Кыш! Ах, паразиты! Кыш! Кыш! - топала ногами, хлопала в ладоши, замахивалась, пока петухи разбегались к своим курам в разные стороны двора. Зато во второй раз уж была драка!.. Но когда он вышел во двор, она кончилась... Он понял, что была отличная драка, потому что Скакун лежал возле сарая и шевелил откинутым крылом, а на земле вокруг темнели брызги. Он понял: это кровь - потому что на белых перьях Скакуна тоже были брызги и они так и сверкали на солнце красным... А Павлин стоял сбоку от сарая под забором, стоял среди своих кур, как чучело: не ворохнётся. Весь в крови, на неё налипли пыль, травинки и всякий мусор. Скакун раза три вставал и всё падал. А после встал и пошёл, пошёл к своим курам в другой конец двора и даже стал кудахтать. Эх, и жалко было, что он не видал боя! Правда, отцу сказал - видал. А тот: - Значит, белый находился в глубоком нокауте! Интересно, признает он себя побеждённым? - А если нет? - В таком случае они опять будут выяснять отношения. И Скрип каждое утро садился у сарая ждать, когда петухи будут выяснять отношения. А его взяли и отвезли сюда...
27
Когда короля и свиты нет в палате, они лежат и тихо рассуждают. Как было б здорово отсюда удрать... У них под матрацами - фанерные щиты (здесь не положено лежать на мягком). Из этих щитов сделать планёр - и полетели!.. Они прилетят в Африку. Чтобы на них не напали львы или носороги, жить будут на гигантском баобабе. Устроят на нём шалаш, покроют его листьями огромной пальмы. Конечно, лазать по баобабу они не сумеют. Поэтому укрепят на ветвях сплетённые из лиан гамаки - будут себе полёживать в них, раскачиваться. Приручат шимпанзе, и те станут носить их на себе... По радио поют: "Как хорошо расцвёл родной Китай..." На этот мотив они придумали свою песню:
Как хорошо Расцвёл наш баобаб, Как хорошо Расцвёл наш баобаб! О, буги мамбо так-так-так! Эту песню все поют!..
Хлопают в такт в ладоши. "О, румба негро, о, румба негро, о, буги мамбо так-так-так!" - Да... - Киря задумался. - Но ведь планёр надо как-то запустить! Он же должен подняться на высоту. - Хо! - говорит Проша. - А "гусь" на что? Планёр у них будет со складными крыльями. Подвесят его к "гусю". Усядутся. И станут раскачиваться, как на качелях. Раскачаются так, что больше уж некуда, в нужный момент перережут шнур - планёр в окно. А там крылья раскроются... понесёт их в Африку. Всё это бы хорошо - но Сашка не даст. Отнимет планёр. Сам захочет полетать. - Пусть! - говорит Скрип. - Он будет раскачиваться, а мы - чик! перережем шнур раньше, чем надо... У планёра не будет сил взвиться. Едва вылетит в окно, крылья раскрыться не успеют - он вниз. Бац об асфальт! Что, король, слетал в Африку? Во фокус! ...Конечно, они знали: никакого планёра не будет.
28
Петух и Глобус придумали свой фокус. Рассказали Сашке - он разрешил. В ту ночь дежурила Бах-Бах. Слышит: в какой-то из палат насвистывают. На этот раз ей не почудилось. Несётся по коридору, заглядывает в палаты. Ага! Вот откуда свист! Ворвалась к поли. В темноте на стуле сидит мальчик. - А ну - в кровать, пар-разит! Ринулась к нему... Громых - рухнула, головой - в ножку стула. Опрокинула его вместе с мальчиком. Взвыла: - О-о-ой! Не могу-уу! У неё сломана рука. Отбит бок. Подняться не может... Пол перед стулом был побрызган водой, натёрт мылом. А "мальчик" сделан из корсета с головодержателем и аппаратов, которые надевают на ноги. Всё это обрядили в пижаму, на головодержателе закрепили мячик. - Убила его... не шевелится... - испуганным голосом проговорил Петух. - Убила! - подхватил Владик, и уже отовсюду слышится: - Убила, убила!.. - Я его не трогала! - кричит Бах-Бах. - Это вы его... вы... Он сам... Она крепко выпивши. Кругом заливаются беззвучным смехом. - Миленькие! - взмолилась. - Кто у вас ходячие? Я встать не могу! Сходите на пост. Под стеклом - номера телефонов. На четвёртый этаж позвоните пусть врач придёт... На четвёртом ночью не только сестра дежурит, но и врач. Поли не спешат включать свет. Потихоньку утянули "мальчика" - разобрали. Петух отправился звонить - и нарочно вызвал "скорую помощь". - У нас в институте дежурная убилась! Скорей-скорей... помирает... Бах-Бах грузной тушей лежит на полу. То охает, жалобно причитает. То матерится. Но вот в коридоре - быстрые шаги. Входят молодой врач, две медсестры. - А? Кто это? - она увидела чужих, испугалась. Вдруг кричит: - Я его пальцем не тронула! Он сам убился... Эти зар-разы пар-разитские его убили... Врач переглянулся с медсестрами. - О ком вы говорите? Бах-Бах уставилась на него мутными, налитыми кровью глазками. Рожа краснее варёного рака. Поворочала башкой. Валяется опрокинутый стул. Все поли - на койках. - Куда дели?! - взревела, сжала здоровую руку в кулак, затрясла им. - Однако... - сказал врач. - Успокойтесь. Сейчас прибудут носилки.
* * *
Какая же была радость! День проходил за днём, а она не утихала. Поли узнали от нянек, что Бах-Бах, наверное, уволят. Врач "скорой помощи" сообщил, что она "находилась в состоянии алкогольного опьянения". А тут и окна расклеили - весна! Первым высунулся наружу Сашка. Набрал воздуха, сунул пальцы в рот - как свистнет! Внизу прямоугольный длинный асфальтированный двор. В него выходят подъезды двухэтажного жилого дома, что стоит напротив института. - Дворовые падлы в футбол играют! - обернулся король к свите. - Кинуть в них нечем, гадство! "Чёрная дивизия" выставилась в окна. Внизу мальчишки гоняют дырявый резиновый мяч. И вдруг поли, изуродованные болезнью, принялись - и с каким жадным удовольствием! - находить изъяны у здоровых дворовых мальчишек. - Вон тот в кепке - какой косолапый! Га-га-га! - С такими ножками в футбол играть! Ну-у, дур-р-рак! - Игорь Нетто х...в! - А тот, глядите, - фитиль! - Футболисты, в рот их е...ть! Выблядки! Х...та сраная! Был бы у "чёрной дивизии" пулемёт! Да хотя б дробовик. Садили бы картечью в этих счастливчиков, что с такой лёгкостью бегают и прыгают, наподдают мяч, наслаждаются весной... - Отродье криволапое! Недоноски! Смотреть же - смех! У-у, пас-с-скуды... Настоящие футболисты, настоящие боксёры, борцы, самбисты - могли выйти только из поли. Если бы не болезнь. Они, только они могли (должны были!) быть по-настоящему стройными, сильными, красивыми. Судьба ограбила их! Их место заняли эти засранцы...
Из мусорного ведра в уборной вытащили коробку из-под торта. В соседней палате украли наволочку. Смастерили "парашют". Сашка и Петух испражнились в коробку, закрыли её, подвесили к "парашюту". И пустили за окно. Груз приземлился довольно мягко - коробка не открылась. Дворовые мальчишки оставили мяч, направились к ней. - Не бери-и-те! - заорал Сашка-король во всю глотку. - Это не вам! Те, задрав головы, глядят на него. - Нельзя бра-а-ать!! Оболью! Двое поспешно устремились к грузу. Сашка выплеснул из таза воду. Вода шлёп-п-п об асфальт. Любопытные отскочили на безопасное расстояние. Грозят кулаками королю и свите, что высунулась из окон. И посматривают на груз. Наконец сразу трое метнулись к нему, один - цап! Бросились прочь. У подъезда дома мальчишки сгрудились над добычей. Вдруг - врассыпную. - О-о-го-го-го-о! - грянуло сверху. Король высунулся в окно, правую руку вытянул вниз, к дворовым: - Эй, вы! левой рукой схватил за волосы Глобуса - держит его голову, чтобы не свешивалась. Дворовые таращатся снизу. Вдруг слышат громкое, разносистое, с "протягом":
На зеркальном на паркете Буги-вуги режет Кэтти, И це-эээээ-лый джаз С неё не сводит глаз: Кэ-эээээт-ти! Красавец Джон В неё влюблён. Кэ-эээээт-ти!
29
Снова появились военврачи. Перед их приходом всех, как и в прошлый раз, уложили в кровати. Невероятно: врачи стали раздавать подарки! Маленьких пластмассовых волков - почему-то светло-коричневых. И зелёных козлят. Златоверов склонил тощую физиономию над Сашкой. - Ну как? Продолжаем шутить? Э-ка разыграл тогда! Я был уверен: мы и вправду не владеем речью. Король нагло глядит на него. - Поговори с нами, - попросил Радик. - Стимула нет! - бросил Сашка. Златоверов воззрился на помощников. - Вы помешались на их умственной ущербности! Вот вам - по мордасам! - Маловато, - возразил Миха. - Если б он, допустим, анекдот рассказал... - Загнул! От кого анекдот... - усмехнулся Тольша: плосколицый, со странной чёлкой полукругом. - А я могу! - заявил король. - Про наш институт! - Это, должно быть, очень интересно, - сказал старший. Глаза за стёклами очков - пристальные, холодные. Сашка не замешкался: - Одного мужика звали Ин. Он не умел хорошо читать. Идёт по улице - и вдруг охота срать. Смотрит: дом, подъезд, написано: "Институт". А он прочитал: "Ин сри тут". Зашёл, насрал кучу. А в институте проходит съезд врачей. Вахтёр к Ину подбёг: "Ты чего наделал? Здесь же съезд!" А Ин: "И пускай съест! Хоть здесь, хоть где! Мне не жалко". - Хо-хо-хо! - покатился со смеху Тольша. Миха вторит ему. Радик было улыбнулся, но сразу посерьёзнел. - Да-с... - заметил Глеб Авенирович. - Чтобы иметь моральное право... работать над ними - нужно быть немножко повыше их. По ин-тел-лек-ту!
- Вы ведь военные врачи! - сказал король Златоверову. - А от нас вам чего надо? Тот медленным движением поправил круглые очки в стальной оправе. - А ты хотел бы быть военным? - меж тонких губ взблескивают металлические коронки. - Вы хотели бы быть военными? - обводит взглядом палату. Поли подавленно молчат. Ещё бы не хотеть! Они были б самыми лучшими на свете военными лётчиками! Моряками. Танкистами. Разведчиками... "Э-эх!" вырвалось у кого-то. - Значит, - веско сказал врач, - мы должны быть друзьями! Большими друзьями! И я могу доверить вам тайну... У мальчишек заблестели глаза. - Но - чур! Не болтать! - Ага! Ага! - раздаётся со всех сторон. - Конечно! - Американцы готовят нападение на нас. С ними заодно немцы, японцы, другие опасные хищники. Они мечтают уничтожить всю нашу страну... - Водородными бомбами! - вставил Владик. Златоверов кивнул: - И не только ими... Все нетерпеливо ждут тайны. То, что услышали, они знают с младенчества. Об этом ежедневно толкует радио. - Мы должны их победить. Разгромить! Мальчишки дружно поддерживают военврача. - Но война будет очень трудной, - его прокуренный голос сделался донельзя проникновенным. - А кто хорошо знает, что такое трудности? Вы! Вы каждую минуту испытываете их. Боль, физические мученья... Поэтому необходимо исследовать ваши организмы, чтобы на вашем примере научить наших солдат, офицеров, всю нашу армию - преодолевать трудности так, как преодолеваете их вы! Чтобы все наши военные стали такими же терпеливыми, выносливыми, стойкими... Палата всколыхнулась. Сколько гордости в глазах у поли! У некоторых слёзы. - Давайте! Обследывайте! Пожалуйста! Но вот военврачей нет. Сашка-король вмиг на подоконник. - Ой, дураки вы! А этот Жестяной - и хитрая же сука!
* * *