* * *
Потом Скрип спросит Кирю, почему он не сказал, как было? - Я не дешёвка, чтоб жаловаться! Пусть щипцами щиплют... пускай хоть что!
10
Сашке-королю подкатили кресло на колёсах. Положили две подушки. Повелитель уселся на них - по пояс голый. Под подбородком завязали углы простыни. Она покрыла его лопатки и спинку коляски, свесилась до полу - королевская мантия. К креслу, наподобие бурлацкой бечевы, привязали жгут из бинтов: впряглись трое ходячих. Распоряжался мальчишка на костылях, правая его нога загипсована от пальцев до ягодицы. Это первый подручный короля Петька Варенцов - Петух. Ему, как и Сашке, - двенадцать. Все остальные - моложе. У Петуха крошечные цеплястые глазки в тёмных мохнатых ресницах. Остриженная "под нуль" башка в ссадинах, густо замазанных зелёнкой. Это он во время обхода крикнул: "Да здраст.. его личество!" Так повелитель приказал. - В поход! - Петух размахивает костылями над головой, ловко подпрыгивая на одной ноге. - Глобус - на запятки! У того, кого зовут Глобусом, парализована шея. Поэтому он ходит в корсете с головодержателем, что подпирает подбородок. Говорить ему трудно, кричать и вовсе не удаётся. Зато Глобус умеет издавать носом громкие ноющие звуки, какие-то леденящие стоны. Сашке нравится - остальные завидуют. Он встал на металлическую перекладину позади коляски, взялся одной рукой за скобу спинки. В другой руке костыль с наброшенной на него мокрой половой тряпкой: знамя. - Фанфа-а-ры!! - завопил король, взмахнул скрученным мокрым полотенцем с узлом на конце. Глобус издал пронзительный жалобный мык, поднял "знамя". Сашка хлестнул "коренника" в "тройке". - П-пшли-ии!! "Карета" покатила в коридор. Вчера Сашка перечитывал "Ричарда Львиное Сердце", с этой книгой он не разлучался. До чего жаждалось ему бурной королевской жизни! - Дорогу его в-личеству! - орёт Петух, выскакивая на костылях вперёд. За коляской устремились - кто с клюшкой, кто на костылях - шесть-семь мальчишек. Это "чёрная дивизия". Правда, пижамы на всех - обычные серо-голубые или зелёные, в светлую полоску. - Война! - кричит Петух. - Война-а-а! Движутся по бесконечному коридору, Глобус испускает долгие душераздирающие стоны. Мальчишки, что попадаются на пути, жмутся к стенке. Сашка-король с наслаждением хлещет их. - Н-н-аа! Н-н-аа! Н-н-аа! Сгнивай, блядь! М-мри, падла! "Чёрная дивизия" - "добивает". Сваливает побитых на пол. Двери палат приоткрываются - в короля и его войско летят комки мокрой грязной марли, катышки пластилина. В морду ему едва не угодил ортопедический башмак - Сашка отбил его локтем. - Дрожите, с-ссуки?! С-ссыте! Петух поддел башмак концом костыля, сноровисто метнул в открытую дверь палаты: - Ур-ра-аа!! Победа! Что-то въедливо вжикнуло в воздухе - щёлк! От скулы короля отскочила шпонка. Снова - вжик. Вторая попала в губу. Сашка с каким-то сдавленным хрипом - надсадным хрипом бешенства - подпрыгнул на подушках.
Шпонку делают просто. Полоску бумаги сантиметра в два шириной туго скатывают и сгибают пополам. Чтобы ею выстрелить, нужна резинка. Её достают в "кубовой" - в помещении, где стоят баки ("кубы"), тазы, корыта, вёдра. Здесь же свалены мочалки: вперемежку с обычными валяются "наборные". Это пучки длинных тоненьких резиночек, из которых на фабрике изготавливают резинки для трусов. Мальчишки завязывают концы резиночки петлями, надевают на указательный и средний пальцы. Вот и "рогатка" для стрельбы шпонками. В случае чего её легко спрятать под язык.
По приказу короля, "кони" выпряглись, чтобы толкать "карету" сзади. Пока они перемещались назад и разворачивали её, в Сашкину рожу и в голую грудь щёлкнуло с десяток шпонок. - Вперёд! - Петух потряс вскинутыми костылями. "Карету" покатили к палате, откуда велась стрельба. Глобус на запятках, вместо того, чтобы высоко вздымать "знамя", заслонился им. Но король не пригнул головы, лишь рукой защитил глаза. - Убью-у-уу!! - вопль переходит в натужное мучительно-яростное хрипение. Дверь перед коляской захлопнулась. - Тар-р-ра-ань! - заорал повелитель. "Кони" изо всех сил толкнули кресло, его подножка давит в дверь, но та не поддаётся. Сашка привстал с подушек, забарабанил в неё кулаками. - Зар-р-режу!!! Но уже бегут няньки, дежурная сестра. Пришлось спешно убраться в свои владения.
11
Схватившись за подлокотники, он перебросил тело из "кареты" на подоконник. Огромные ноздри трепещут, влажные чёрные глаза вылуплены так, что сверкающие белки открылись по всей окружности. На правой скуле - волдырь от шпонки. - Я их, х...ету! Е...ть их в сраку! в пасть! в ухо! - мат льётся грязней грязного. - В жопу! в глаз!.. - Вдруг вырывается совершенно оригинальное ругательство: - Е...ть их в ...й!!! Глобус издал стенание восторга, отчаянно захлопал в ладоши. - Как это? как это?.. - давится смехом Владик. - Е...ть их в ...й! - Петух скачет на костылях перед Сашкой. - Наша победа! Ура! Марш короля... Он и "чёрная дивизия" грянули марш:
В Королевстве Поли Весело живём, Лучше, чем на воле, С нашим королём! Если даст он в зубы, Ну и что с того? Всё равно мы любим И возим его...
* * *
В этой палате все - полиомиелитики: поли. В других - уродики, травматики, кривляки, "сифилитики". Уродики - кто родился искалеченным. Травматики кто таким стал из-за несчастного случая. Кривляки - больные церебральным параличом. А "сифилитики" - те, у кого уродующий полиартрит. Эта болезнь любят здесь говорить - "бывает от сифилиса". У одного мальчишки-артритника отец действительно - сифилитик. Потому "сифилитиками" зовут всю палату. Скрип узнал, что поли - лучше всех! Почему, скажем, они лучше уродиков и кривляк? Те появились на свет бракованными. А поли здоровыми родились, и, если б не гадский вирус, они б - эге!.. Почему они лучше "сифилитиков" - конечно, и так понятно. Возьмём травматиков. Они, как и поли, не были больны от рождения. Зато покалечились "или по своей дурости, козлы, или их уронили козлы-родители!" А поли страдают безвинно. Они - лучшие и они всегда в войне против всех! Встретился чужой в коридоре, в процедурной, в уборной: если не можешь с ним справиться харкни в него, обзови! Иначе ты - предатель.
* * *
Как-то Скрип скажет няне Люде: а здорово, что он - поли. Няню всю передёрнет, точно ей дали тычка в бок. Она хрипло рассмеётся, подсядет на его койку. - Ты это им скажи! - покажет пальцами в пол. Объяснит, что этажом ниже лежат искалеченные начальники и дети начальников. Сколько там простора, воздуха, света! Кругом живые цветы. Чистота - ни пылинки. Няньки и сестры ходят в тапочках, подшитых войлоком, чтобы не беспокоить больных звуками шагов. К столу там всегда свежие овощи, фрукты. Зимой - клубника, виноград! А сколько всего ещё родные и друзья приносят! - Там-то лечат! - А нас? - спросит Скрип. - Вас?! Ха-ха-ха! Вы здесь для отчётности и чтобы на вас учиться, чтобы диссертации писать. То-то я зову - "братцы-кролики". По-до-пыт-ны-е!
12
Роксана Владимировна назначила Скрипу вытяжение. Его голову от подбородка до темени охватывает жёсткая парусина. Этот наголовник называется - петля Глиссона. Петля крепится к спинке кровати, изголовье приподнято, к ногам привешены гири. Его вытягивают, чтобы распрямить позвоночник, поражённый полиомиелитом. Может, Скрип и стал бы прямым - лежи он на вытяжении всю жизнь. Но ведь надо же и вставать, и передвигаться... Ему сделают корсет, чтобы держал торс, не давал позвоночнику согнуться. Но металлический каркас корсета не выдерживает, горб выпирает снова. Через каких-то два месяца корсет примет форму изуродованного торса. Вот и таскай бесполезную тяжесть, которая к тому же не даёт расти грудной клетке. Поражённым мышцам нужны массажи, лечебная гимнастика, укрепляющие ванны. Кого-то так и лечат. Ну, а его участь - недвижно лежать с раннего утра до ночи. Затрат - никаких! Мышцы продолжают атрофироваться, но кто за это спросит?
* * *
Петлёй стиснуты челюсти - ноют всё сильнее. А как больно щиколоткам! В них врезаются твёрдые ремни, к которым подвешены гири. Перед глазами - белый потолок. Днём он высокий, а когда становится ниже и всё больше темнеет по краям, значит - наступает вечер. Скрип лежит через две койки от окна. Но если напрячься и сместить голову вправо, то можно увидеть немножко неба. Иногда там виден кусочек облака. Представляешь, что это - часть холма. За ним притаились разбойники. Поджидают путников. Те приближаются по голой унылой равнине... Вот бы путником оказалась сестра Надя! Или Бах-Бах! Или Сашка-король! А у разбойников - огромные острые ножи, здоровенные дубины. Косматые-прекосматые бороды. Как выскочат изза холма! "Ха-ха-ха! Стра-а-шно?" И по башке дубиной. Или ножом чик - и покатилась голова как мячик. "Ну-ка, теперь поори!"
* * *
На кровати слева лежит Киря в своей гипсовой люльке. Если собраться с силами, то удаётся сквозь стиснутые зубы немного поговорить. Иногда Киря что-нибудь тихо рассказывает. Например, откуда Сашка узнал, что он назвал
его полным гадом? От Глобуса. Тот - главный сыщик его величества. Родители присылают Глобусу конфеты, а он подкупает ими мальчишек: а ну, кто плохое сказал о короле? Кирю выдал Коклета - его койка слева через одну. Сейчас его нет. Наверно, он с другими ходячими в уборной: писают - кто дальше? Или щелчками запускают в оконное стекло катышки пластилина. Вот мальчишки вернулись. Коклета, опираясь на костыль, скачет на правой ноге. Левая висит как плеть. - Га-а! Ка-ак я с-ссыканул! Дальше Валадика! - с выражением счастья вытирает ладонью слюнявый рот, высмаркивается на пол. - Владика! Дубина... - поправил Владик. Коклета не обиделся. Падает спиной на кровать. Больную ногу - тоненькую, босую - подвернул к лицу, будто тряпочную, стал грызть отросшие старчески-сморщенные жёлтые ногти. Когда он в первый раз съел больничную котлету - гадкую котлету из хлебного мякиша, лука и доли дрянного фарша - то восхищённо воскликнул: - Вкуснота-а-а! Узнав, как называется кушанье, сказал: - Ага! Я не видал, однако слыхал: коклета! Его фамилия Французов. Он из Можайского района, из деревни. Она сгорела осенью сорок первого. Но и через тринадцать лет после войны полдеревни всё ещё живёт в землянках. И это - в шестидесяти километрах от Москвы! Коклета Французов рассказал: его родители оплетают изнутри стены, потолок землянки прутьями ивы и мажут речным илом. В девять лет он не знал, что такое извёстка. Глядя на потолок палаты, говорил с интересом: - Эк-ка, ил-то белый, а?! В институт попал благодаря какой-то случайности. Здесь всё ему нравится невыразимо.
13
А Киря приехал из Орла. - Поэтому, - сказал Скрип, - у тебя брови... орлиные. - Чего? - удивился Киря. - Даёшь! Ты видал у орлов брови? Нет, ответил Скрип, он видел орлов только издали, в зоопарке. Бровей не заметил. Но он слышал слова "орлиный взгляд" - как здорово! Значит, и брови бывают - орлиные! В Орле Киря живёт в большой квартире. Она отдельная, а не коммунальная. Отец у него - дирижёр военного оркестра. У Кири есть сёстры Анюта и Танечка, близнецы. Им пять лет. - Мама говорит, - шепчет он, - что они лицом ещё красивей меня. И ведь обе здоровые! Они так быстро бегают! Киря вернётся домой - отец для него закажет специальную коляску на велосипедных колёсах. Анюте и Танечке купит велосипеды. И то одна, то другая будут возить его на прицепе, куда он только ни попросит. Он их очень любит. А как они любят его! А сейчас, когда ему разрешают ненадолго вылезти из гипсовой кроватки, он ездит на низенькой тележке. Это скреплённые перекладинами две дощечки на шарикоподшипниках. Он опускается на тележку, садится на подогнутые парализованные ноги. Берёт деревянные утюжки, отталкивается ими от пола поехал! Шарикоподшипники по полу - др-р-р, др-р-р...
14
С таким же жёстким звуком ездит "гусь". Он из металлических трубок, винтов, шарниров. Его шея загибается вниз под самым потолком. Как-то дома мать дала Скрипу мясо с подливкой: - Попробуй! Это гусь. Разве он мог тогда подумать, что настоящий-то гусь - вон какой? Справа от Скрипа положили Прошу. Между их койками стоит "гусь". Роксана Владимировна решила: обычного вытяжения Скрипу мало. Его опоясали парусиной, протянули шнур к "клюву гуся". Гири тянут за ноги, "гусь" вверх и вправо - за середину туловища. Он же тянет вверх ноги Проши, на его живот положили бандаж. Так думают выправить искривлённую поясницу. Приехал Проша из города Гусь Хрустальный: бывает же! Он там с мамой жил в общежитии, в одной комнате с тётей Ирой и её маленькой дочерью Юлей. Мама и тётя Ира работают на фабрике. К тёте Ире приходят или дядя Юра, или дядя Лёня. Тогда мама берёт Прошу, Юльку и идёт с ними гулять. А то к маме придут: или смешливый дядя Валя с громким голосом, или высокий-превысокий дядя Витя, который почти не разговаривает. Или Иван Поликарпович. Его мама зовёт на "вы". Улыбаясь, качает головой: - Опять вы выпимши, Иван Поликарпович. Ай-яй-яй! А он: - Насчёт квартиры я улаживаю. Будет тебе квартира, будет! Но надо подождать. И теперь тётя Ира забирает гулять Прошу и Юльку. Он рассказывал об этом Скрипу - мальчишки подслушали. Смеются. Сашка называет Прошину мать матерными словами. Койка короля - под самым окном, справа от Проши. - Кому мать больше даёт? - спрашивает Сашка. - При ком вы дольше гуляете?
* * *
- Погуляем! - услышал Скрип от Бах-Бах. Она повезла его из палаты на коляске для лежачих. Так бывает, когда срочно понадобишься врачу - станут тебе врачи ждать, пока сам доплетёшься? Скрип слышит сиплое дыхание Бах-Бах и запах чеснока. Почему-то кажется: она вот-вот зверски рявкнет! он тут же обкакается от ужаса. Он это знает. Коляска вкатилась в кабинет Роксаны Владимировны. На кушетке лежит раздетая девочка. Он видит - у неё такой же горб и такие же искалеченные ноги, как у него. Но девочке уже лет тринадцать. - Одевайся! - сказала ей Роксана Владимировна, она окончила осмотр. Через месяц станешь стройная, как тополь. Девочка плачет. Она и не верит, и так хочется верить! - Вы... успокаиваете... - не отрывает глаз от лица докторши: красивого, молодого, строгого. Та занята своими мыслями, ещё раз ощупывает перекошенные плечи девочки... Вот кушетка освободилась. Бах-Бах укладывает Скрипа, нижние веки у неё распухшие, морщинистые, с красной каёмкой. Нахлынул запах духов - Роксана Владимировна наклонилась, поворачивает Скрипа так и эдак... до чего у неё жёсткие пальцы! Он боится её взгляда отвернул голову вбок. У противоположной стены - отопительная батарея, на ней лежит кот Махмуд, серый с чёрным боком, толстый. Скрип слышал, что Махмуд очень старый. Шёрстка вокруг кончика носа и на ушках серебристо-седая. Врач вертит руки-ноги Скрипа - а он весь превратился в страх... А кот спит на тёплой батарее. Будто чем-то туго набили валенок и положили. Вошла ещё одна докторша. Скрип услышал её голос: - И этого оперировать? - она спрашивала о нём. Роксана Владимировна недовольно ответила: - Возможно... Будем думать. - Но - возраст? - Возраст... - рассеянно повторила Роксана Владимировна, занятая осмотром. Стала больно нажимать пальцами на его позвонки - у неё испортилось настроение. Докторша ушла, а Роксана Владимировна со злостью ходит по кабинету. Что же так занимает её? Группа советских хирургов была удостоена государственной премии за исправление сколиоза. Вот какой они создали метод. Больному удаляют искривлённые рёбра и в ходе этой же операции выпрямляют позвоночник. Из ноги берут малую берцовую кость и прикрепляют к позвоночнику. Это как со сломанным деревцом: выпрямить и привязать к нему палку для поддержки. После операции у больного нет горба. Был скрюченный горбун - стал прямой человек! Чиновники, которым это показали, поняли, какое достижение советской хирургии можно преподнести миру! Меж тем позвоночник человека - не ствол деревца. Когда позвоночник парализован, малая берцовая кость - не та подпорка, чтобы удержать его в выпрямленном положении. Кость "рассасывается" менее чем в полгода - и больной снова искривлён, скрючен! Скрючен больше, чем до операции! Но у него имеется и вторая малая берцовая кость... Операцию повторяют. А потом? Потом - всё тот же корсет с головодержателем. Гипсовый панцирь. А спина теперь не только искривлена - она и вся искромсана. Ноги, и без того поражённые полиомиелитом, лишены и малых берцовых костей. В 1958 метод был нов. Роксана Владимировна - одна из первых молодых хирургов, что взялись его осваивать. К тому дню, когда Бах-Бах привезла к ней Скрипа, ей недостаёт трёх операций, чтобы защитить кандидатскую. Скрип неподходящ - всего шесть лет! А после операции останавливается рост. Недоброжелатели, завистники (конечно, они есть у Роксаны Владимировны) могут уцепиться за это... Потому она колеблется. Но и тянуть с диссертацией нельзя. Вдруг метод (его результаты она, разумеется, хорошо знает) - "не получит дальнейшего распространения"? Скрип лежит ничком на кушетке, скосил глаза вбок. Мелькнули полы халата, стройные сильные ноги. Роксана Владимировна всё ходит. Ноги мелькнули опять - но уже в другую сторону. И вдруг что-то с шумом упало. Кот Махмуд свалился с батареи. Прижался к полу - до чего растерянно, обалдело глядит! Вот как заснул! Шевельнулся во сне - и бряк. Звенящий голос Роксаны Владимировны: - Возрастной паралич начинается! Не хватало, чтобы куда-нибудь залез и сдох. - Она велела Бах-Бах: - Приготовите мне... сделаю укольчик. Бах-Бах ухмыльнулась, и Скрип понял: Махмуда ждёт какое-то особенно нехорошее лечение. А кот уселся себе посреди кабинета и умывается. Бах-Бах пихнула его ногой: - Брысь, дармоед! - Я не просила вас это делать! - вдруг ещё сильнее разозлилась врач. Она взяла из холодильника бутерброд с ветчиной, присела на корточки, позвала кота и протянула ломтик ветчины к его носу. Махмуд стал есть. Ему и Скрипу повезёт. Укольчик коту в тот день не сделают, и позвоночник Скрипа не тронут. В институт поступили две девочки гораздо старше его. А девочки всегда так терзаются из-за того, что сгорбленные! сами умоляют врачей: "Делайте что хотите - только выпрямите!" Роксана Владимировна и занялась... А метод, вопреки её опасениям, превозносили ещё пуще. Иначе не могло и быть: государственная премия! Она уже дана! В 1960 исправление сколиоза приращением к позвоночнику малой берцовой кости практикуется, помимо Москвы и Ленинграда, в Казани, в Куйбышеве, в Саратове, в Свердловске. А ещё через три года - в клинической больнице почти каждого областного города.
15
Передовая советская медицина внимательна не только к новому. И хорошо проверенное старое тоже не стоит забывать. Профессор Попов ещё в конце тридцатых годов сделал своё открытие. Стал лечить больным парализованные ноги укорачиванием прямой мышцы бедра. Это называлось "частичным восстановлением утраченных функций конечности". Не похожа ли парализованная мышца на ослабевшую подтяжку для брюк?.. Что делают, чтобы подтяжка стала потуже? Укорачивают её. Вот и молодой в тридцатые годы хирург Попов начал вырезать больным куски пораженной прямой мышцы бедра, полагая, что укороченная мышца, "подтянувшись", став "туже", будет "частично действовать". Известные, с ещё дореволюционным образованием профессора выступили против метода Попова - ох, и нехорошие довелось пережить ему деньки... Зато после войны жизнь ему улыбнулась. Начались гонения на "космополитов" - светила, которые в своё время раскритиковали его, попали под репрессии за "низкопоклонничество перед Западом". Тогда-то Попов о себе и напомнил: эти предатели-де зарубили на корню его метод лечения - метод русского, с исконно русской фамилией хирурга. До чего ко времени-то! Дополнительное обвинение пришили "агентам Запада" оболгали, опорочили достижение отечественного врача-новатора... Тут же - ход достижению, дорогу новатору. Что значит - в случай попасть! Сверху - благоволение, со всех сторон - почитание.
* * *
Возглавивший институт Попов уже не делал операций: нужда отпала. К чему на такую мелочёвку размениваться? Глядь, пришлось прежнее и вспомнить... Один из давних его критиков в лагере не сгинул, при Хрущёве воротился в Москву. И как-то старику попало на слух, что в именитом институте директором Попов... Уж не тот ли? Оказалось - тот самый и есть. Старик принялся писать наверх: как же, мол, так - человек, своими операциями нанёсший огромный вред советским больным, стоит во главе видного учреждения и, возможно, продолжает пагубное дело. Наверху и при Хрущёве сидели люди старой закваски, родные с Поповым души. Потому писания, хлопоты неуёмного старца имели только один результат: пошли разговоры... Разговорам (была ж "оттепель"!) сообщало соблазнительный душок выражение старичка: "Разве допустимо, чтобы в Советском Союзе действовали компрачикосы?" Благодаря "компрачикосам" разговорчики и захватывали.
Сашка-король услышал, как разговаривали сестра Светлана с сестрой Надей, но понял не всё. Вскоре няня Люда "разжевала" и дополнила. Она была читающей няней (что, конечно, великая редкость) и, хотя Диккенса называла Диксоном, Гюго знала. По-своему, как сумела, пересказала мальчишкам роман "Человек, который смеётся". А заключила с лукавым смешочком: - Ваше счастье, кролики, что "компрачикосу" стало лень резать... В недобрую, в роковую минуту сказала это няня Люда. На другой день - осенний, тёмный от тяжёлых туч - профессор Попов решил на разговорчики ответить. Пожалуйста! Мой метод принёс не вред, а пользу. Проверенный временем, он практикуется и ныне. Профессор распорядился подготовить пару больных: он будет сам оперировать.
16
Гулк! гулк! гулк! - стучит в груди... - Пись-пись! - велит Скрипу сестра. - Пись-пись! Сам пописаешь или, может, подоить? Нянька приподняла его под мышки, сестра держит меж его ног стеклянную "утку". Сейчас его повезут... повезут - резать... Его кожу - ей бывает так больно, когда вонзается игла шприца, - станут резать ножом... - Пись - говорю! - злющим голосом выкрикивает сестра. - Или мне за тебя?! Хохот! Мальчишки на койках веселятся. Выпало утро поинтереснее - Скрипа везут на операцию. За окнами ещё не рассвело, и в палате ярко горят лампочки. У Скрипа льются слёзы. Ему хочется крикнуть мальчишкам, что это не от страха - просто свет так сильно бьёт в глаза... Нянька, держа его под мышки, встряхнула раз-другой - чтобы заставить пописать. Нянька и сестра подозревают, что он нарочно терпит - из озорства. Если б он мог быть таким! Знать, что тебя везут резать, - и озорничать! Как было б здорово - быть до того бесстрашным... гордым!.. Струйка брызнула, брызнула пару раз и прекратилась. Как будто кран закрутили. Так накрепко - ничего не поделать. Он хнычет: - Я - всё-о-о... - Всё так всё! - говорит сестра с угрозой. - Сам же потом поплачешь, смотри! Его положили на высокий длинный стол - железный, холодный. Острый горб надавил на голую жёсткую поверхность стола - стал мозжить. Повернуться бы набок, но нянька хлопнула его по груди, велела не шевелиться. Стол поехал - он был на колёсиках. Над Скрипом тянется потолок коридора, глаза режет ослепительный свет лампочек, они проплывают над ним одна за другой... пятая, шестая... Спина болит всё сильнее, он терпит, боясь двинуться, его подташнивает от ужаса, в груди - гулк! гулк! гулк!.. - его везут, везут на холодном железном столе к страшному месту под названием "операционная". Ввезли в залитый светом кабинет - он скосил глаза и увидел белую блестящую раковину умывальника, а рядом - стеклянный шкаф, за стеклом - разные бутылочки, пузырьки. Возле Скрипа прошла сестра, она как-то клонится вперёд, а лицо - словно заплаканное. Мальчишки ему раньше показывали на неё в коридоре, он знает, что это не обычная сестра, а - операционная. Её зовут Анна Марковна. Она велела няньке снять с него рубашку - он остался совсем голым на голом железном столе. Холодно, его подёргивает дрожь, но зато Анна Марковна разрешила сесть - и боль в горбу прошла. Ноги Скрипа тонкие, слабые; правая побойчее: отец с матерью прозвали её "хулиганкой". А левую - "сироткой". Анна Марковна стала обтирать "сиротку" от живота до пальцев ватой со спиртом, и тут вошли врачи и врачихи. И профессор Попов. Сестра мигом повернулась к нему, поздоровалась таким голосом, как будто она очень рада. - Здравствуй, Марковна! - громко ответил профессор. - Давно мы с тобой не оперировали. Ну, как твоя спина? Всё гнёшься? - он прошёл к умывальнику, стал мыть руки. Сестра тоскливо пожаловалась: - Бодриться не буду... улучшения нет. - Положу-ка я тебя на полгода на вытяжение! У профессора большой нос, из ноздрей торчат чёрные густые пучочки волос. Губы тоже большие - пухлые, розовые. И насмешливые. Сестра совсем расстроенным голосом сказала: - Если б это помогло, разве б я не легла? Профессор Попов стряхивал с рук воду: - Не кисни, Марковна, мы тебя ещё замуж отдадим! Такого найдём мужика! Скрипу показалось - сестра сейчас заплачет навзрыд. - Да что вы... я распрямиться не могу. - Он тебя и распрямит! Какой-то молодой врач захохотал. За ним хохотнула молодая врачиха с веснушками на лице. Другие тоже смеялись. Профессор подошёл к Скрипу, указательным пальцем постучал по его левой ноге выше коленки, объявил врачам: - Видите, какая плохая нога? Очень плохая! А после моей операции она будет действовать, больной будет передвигаться! Но ведь Скрип и без того ходит! Опирается на клюшку, идёт потихонечку, идёт. И эта плохая нога его держит! Сказать им? Открыть рот при врачах - до чего страшно... Он растерянно крутнул головой и вдруг увидал на столе невдалеке сверкающие щипцы, здоровенные ножницы и... ножи, которыми режут больных: скальпели. Он тотчас узнал их, потому что мальчишки про них рассказывали. От жути у него "открылся кран" - и потекло... - С полным пузырём привезли, - сказал кто-то из врачей. Профессор Попов взвизгнул: - Та-а-ак!!! Нашёл взглядом стоявшую среди врачей Роксану Владимировну: - Узнать, какая дура готовила больного! Р-р-работать у нас наскучило?! В три шеи её! Роксана Владимировна сильно покраснела, её красивые глаза стали странно белыми. Она жалобно всхлипнула: - Я выясню! - и выбежала опрометью.
Скрипа обтёрли простынёй, переложили на кушетку. Анна Марковна стала снова "обрабатывать" его ногу ватой со спиртом. Профессор Попов ходил взад-вперёд по кабинету, сердито, резким тонким голосом пел:
Кто мо-о-жет сравниться с Матильдой моей, Сверкающей искрами чёрных очей...
Врачи тихо стояли в сторонке. Пришли ещё сёстры, ввезли Скрипа в кабинет, где электрического света было ещё больше. Там положили на другой стол - без колёс, стали обтирать ногу ватой с йодом, а он думал: если б у него была храбрость и если б удалось схватить нож... как он размахивал бы им: "Не подходите! Не подходите к моей ноге, злодеи пр-р-роклятые!!!" Его прижали спиной к столу - опять заныл горб, привязали к чему-то руки и ноги, он увидел перед лицом белую простыню - кто-то держал её над ним. Голос профессора Попова: - Организм слабенький, и я решил под местным наркозом. Это значит - его не будут усыплять. А простыню держат перед глазами, чтобы он не увидел, как нож рассечёт его ногу... В неё больно вонзилась игла, а женский голос сказал нараспев: - И уронила бедная девочка ведро в колодец... Другой женский голос перебил ворчливо: - Чего с середины-то начала? Первый голос ответил: - Начало тяжёлое - мачеха злая, падчерицу била... Спустилась девочка за ведром в колодец и не утонула, смотрит - вовсе не вода вокруг, и всё хорошо... Тут ногу ожгло как огнём - он вскрикнул. Хруст, хруст, несчастная нога дёргается - он это чувствует... А женский голос тянет: - Идёт, идёт девочка и видит избушку... Он давно знает эту сказку, он думает: разве так мучила мачеха девочку разрезала ей ногу? "Ногу, - шепчет он, - оставьте мою ногу-ногу-ногу!!!"
17
Когда нога заживёт после операции, он увидит: она сделалась ещё тоньше. От таза до колена - обтянутая кожей кость. Он трогал её, и она была нечувствительная, будто затекла. Это так и останется.
Он осторожно ступил на ногу - держит! Она ни чуточки не стала крепче, но и держать не перестала. До чего он обрадовался! Опёрся на клюшку, пошёл, пошёл... И вдруг нога подогнулась - словно кто-то чем-то острым сильно ударил сзади в сгиб колена. Он полетел навзничь - хрясь об пол затылком. Перед глазами полыхнуло, точно взорвалось солнце. Потом долго стоял в голове гуд. Он так и будет падать навзничь, ударяясь головой об пол, об асфальт, о булыжники... Нога на всю жизнь останется "с сюрпризом". Неожиданно, на ровном месте: раз! - и подогнулась...
* * *
Его повели в ординаторскую, перед тем няня Люда успела ему шепнуть: - Профессор Попов полюбуется на свою работку. От этих слов он почувствовал дрожь даже внутри живота... Ординаторская полна врачей, впереди стоит профессор Попов в высокой белоснежной шапочке. Он махнул рукой наискось сверху вниз - и сёстры сдёрнули со Скрипа штаны и трусы. Профессор подошёл ближе, вынул из нагрудного кармана халата очки и, наклонившись, стал смотреть сквозь них на свежий шрам на ноге Скрипа. - Прекрасно! - энергично прошёлся перед стоящим мальчиком, и другие врачи начали поочерёдно подходить и, присев на корточки, разглядывать ногу. Потом все расступились - профессор приблизился снова и сказал Скрипу добрым голосом: - Ну как наша ножка? Теперь она ходит? От того, что голос был добрый, Скрипа пробрал ужас. Он подумал: если сказать, что нога стала неожиданно подгибаться, профессор будет опять резать и портить её! И он крикнул: - Она ходит! - ступил шаг, второй, третий, умоляя ногу, чтобы она выдержала. И нога на этот раз не подвела. Профессор Попов ласково обратился к врачам: - Ну - мы убедились... - и даже погладил мальчика по голове. Довольный, уже отворачивается - вдруг глянул на правую ногу Скрипа: - Конская стопа... Почему не выправлена? После полиомиелита ступня правой ноги отогнулась вниз и как бы окостенела, перестав двигаться кверху. Скрип наступал только на носок. Врачи называют такую стопу "конской". Профессор пальцем подозвал Роксану Владимировну: - Тут можно без ножа. Займитесь!
После обеда, когда больные должны спать, Бах-Бах стала уводить Скрипа в кабинет рядом с "кубовой". Быстро, цокая каблучками, входила Роксана Владимировна с ледяным выражением на красивом лице. Скрипа клали на кушетку, Бах-Бах придавливала его к ней, держала руки. Роксана Владимировна одной рукой сжимала его правую лодыжку, а другой отгибала ступню кверху. Ступня не хотела двигаться - Роксана Владимировна налегала... Свирепая боль сводила щиколотку, била от пятки до колена, до таза, отдавалась в голову - Скрип корчился, кричал, кричал... Раз он задохнулся от крика, замолк и услыхал, как металлический голос Роксаны Владимировны обругал няньку: - Не открывайте дверь! У нас тут песнь ямщика разливается.
Пройдёт время, однажды он услышит, как по радио пропоют:
Разливается песнь ямщика...
Тут же ступня заноет.
* * *
Роксана Владимировна день за днём налегала, налегала на ступню, потом наложила гипс. Когда его сняли, стопа снова сделалась "конской". Скрип радовался, что хотя бы "обошлось без ножа". Он узнал, что стало с девочкой, которую тоже прооперировал профессор Попов, и подумал - до чего же здорово он спасся! Девочку после операции привели к профессору, а она и скажи: нога стала вдруг подгибаться ни с того, ни с сего... Тогда профессор вырезал ей коленную чашечку - нога больше не подгибается. Не сгибается совсем. Прежде девочка ходила с клюшкой, теперь - только на костылях, с трудом перебрасывая прямую негнущуюся ногу.
18
Скрипу ходить бы, ходить - упражнять ноги, а его опять целыми днями держат на вытяжении. На дворе давно уже зима. Ему это известно потому, что щели на окнах заклеены бумагой, а на стёклах - белые узоры. Когда они сходят, видны мелькающие снежинки. Но часто окна не оттаивают весь день. Как-то няня Люда сказала: - Сегодня тридцать два градуса. Светлана прибегла - красней помидора! Глаза горят! Но это уж не от мороза... - А от чего? - Сашка-король отвратительно осклабился. - Как она жопой играет! Долбится, как мышь! - няня Люда прыснула. Сестра Светлана влетает в палату, халат шуршит и хрустит на ней, точно его накачивают насосом. Коклета радостно уставился на неё: - Доброе утро, тётя Лана! - Кто, кто? Лана? - сказала она воркующим голосом, улыбнулась. - Лань... Красивое животное! Молодец! - Чай, жених есть? - спросил Коклета. - Какой любознательный! - Женихуетесь? - спросил снова. - Ещё как жених-хуются! - воскликнул король, ухмыльнулся страшной харей. - Р-рразговорчики, Слесарев! - сестра Светлана рассерженно крутнула к нему голову: меднокрасные локоны так и взметнулись.