Таким образом, излагаемые Геродотом сведения рассеивают все сомнения. Ио — не вымышленная, а действительно существовавшая героиня, дочь аргосского царя Инаха, похищенная финикийцами. По персидским преданиям, она из Аргоса попала сразу в Египет. Эллины же излагали эти события иначе, но как именно, Геродот не рассказывает. Возможно, они указывали другой маршрут, тот самый, который передают мифы, — понтийский. Если согласиться, что корабль с похищенной Ио направился именно в Понт, то становится понятным истинное происхождение названия Боспор. С веками эти события покрылись фантастическими подробностями и стали достоянием мифов.
После более близкого знакомства древнегреческих мореплавателей с этим районом мифы ушли в прошлое. Появившиеся здесь многочисленные города и поселения, удобные гавани и якорные стоянки дали мощный толчок для развития экономики, мореплавания, торговли. И Понт Эвксинский, т. е. Гостеприимное море, предстал перед географами во всем своем величии. Геродот, которому принадлежит одно из первых описаний бассейна, рассказывает о нем весьма красочно, с явным восторгом и называет его самым удивительным из всех морей.
Прежде чем перейти непосредственно к геродотовскому описанию Черного моря, рассмотрим такой интересный вопрос, как постройка персидским царем Дарием моста через пролив Боспор Фракийский. Геродот рассказывает нам, как Дарий построил в самом узком месте Боспора мост и переправился из Азии в Европу. Ширина пролива здесь равна примерно 750 м. Под руководством самосца Мандрокла персы соорудили с помощью кораблей понтонный мост. По этому мосту 700-тысячная персидская армия перешла на европейский берег и продолжила свой поход на скифов. Дарий был в восторге от этого грандиозного сооружения и щедро одарил его создателя. Мандрокл, как сообщает Геродот, «из этих наград посвятил начатки, написав картину, изображающую мост через Боспор на всем его протяжении и царя Дария, сидящего на возвышении, и войско его во время переправы. Нарисовав это, строитель моста посвятил картину в храм Геры, сделав следующую надпись: „Наведя мост через Боспор, изобилующий рыбой, Мандрокл посвятил Гере как память о мосте, себе стяжав венец, самосцам же славу, выполнив по замыслу царя Дария“» (IV, 88). В храме Геры на Самосе хранились картины, статуи и другие произведения искусства. Во время своего пребывания на Самосе Геродот, надо полагать, мог видеть эту картину. Описание указанного храма дает нам Страбон: «На левой стороне расположено предместье вблизи святилища Геры, течет река Имбрас и стоят древнее святилище Геры и большой храм, превращенный теперь в склад картин, а также несколько маленьких храмов, полных древними произведениями искусства. Открытый двор храма равным образом наполнен прекраснейшими статуями. Три из них колоссальных размеров — произведения Мирона — помещались на одном общем цоколе; их снял было Антоний, но Август Цезарь велел восстановить две статуи на том же цоколе — Афины и Геракла; статую же Зевса он перенес в Капитолий, построив для нее маленький храм» (XIV, 1, 14). Среди этих шедевров античного искусства и хранилась картина Мандрокла с изображением переправы персидской армии через Боспор Фракийский и самого Дария, гордо сидящего на возвышении.
Надо полагать, что такая сцена действительно имела место. Она вполне укладывается в ситуацию этого важного исторического момента: «муж самый лучший и самый прекрасный из всех людей — Дарий, сын Гистаспа, царь персов и всего материка» со своим доблестным войском идет покорять скифов. Конечно, завоеватель должен важно восседать на возвышении и гордым взором наблюдать за переправой своей огромной непобедимой армии по мосту, который связал два материка. Об этом свидетельствует и Дионисий Византийский, написавший в конце II в. интереснейшее географическое сочинение «Плавание по Боспору». Описывая наиболее узкую часть пролива, где была переправа, он сообщает: «Среди исторических памятников это место сохраняет кресло, вырубленное в скале, ибо на нем, говорят, сидел Дарий как зритель и моста и перехода войска» (§ 57). Как мы видим, для царя было даже вырублено кресло, наподобие трона. Где именно находилось это кресло, неизвестно. Последующие столетия стерли в памяти местных жителей громкую славу об этом месте, и былая достопримечательность уже ничем не выделялась среди обычных каменистых выступов.
Место переправы через Боспор отыскать, конечно, легче. Мост Дария был построен, как полагают исследователи, там, где в настоящее время находятся развалины средневековых крепостей Анадолу-Гиссары на азиатской стороне пролива и Румели-Гиссары на европейской стороне. Этот участок представляется наиболее удобным для строительства моста. И на обоих берегах здесь есть необходимые для такой огромной армии подступы к переправе. Здесь Мандрокл и соединил Азию и Европу.
Каким был этот мост, мы не знаем. Геродот ничего не говорит об этом. Но зато он довольно подробно описывает другой мост, который построил сын Дария Ксеркс во время своего похода из Азии в Элладу. Место для строительства было выбрано в самом узком месте Геллеспонта у города Абидоса, где ширина равна 7 стадиям. Здесь были построены два моста. Один из них возвели финикийцы с помощью канатов из «белого льна», другой — египтяне из папирусных канатов. Но эти мосты оказались неудачными. Разразившаяся сильная буря снесла их и уничтожила. Узнав об этом, царь пришел в ярость и приказал высечь море, а «надзирателям за сооружение моста через Геллеспонт отрубить головы». Вот что пишет об этом Геродот: «Ксеркс распалился страшным гневом и повелел бичевать Геллеспонт, наказав 300 ударов бича, и затем погрузить в открытое море пару оков. Передают еще, что царь послал также палачей заклеймить Геллеспонт клеймом. Впрочем, верно лишь то, что царь велел палачам сечь море, приговаривая при этом варварские и нечестивые слова: „О ты, горькая влага Геллеспонта! Так тебя карает наш владыка за оскорбление, которое ты нанесла ему, хотя он тебя ничем не оскорбил. И царь все-таки перейдет тебя, желаешь ты этого или нет. По заслугам тебе, конечно, ни один человек не станет приносить жертв, как мутной и соленой реке“ (VII, 35). И рассказы о том, как Ксеркс высек море, конечно, разнеслись далеко за пределами Мраморного моря.
Когда море было наказано и незадачливые строители обезглавлены, строительство началось заново: „Мосты же вновь строили другие зодчие. Построили же они таким вот образом: поставили рядом пентеконтеры и триеры; для одного моста в сторону Понта взяли 360 кораблей, а для другого — в сторону Геллеспонта 314 кораблей; первые поставили поперек течения Понта, а последние — по течению Геллеспонта, чтобы держать канаты натянутыми. Затем бросили огромные якоря на одном (верхнем) мосту на стороне Понта против ветров, дующих с Понта, а на другом мосту на стороне Эгейского моря — против западных и южных ветров. Между укрепленными на якорях пентеконтерами и триерами они оставили промежуток для прохода любых мелких судов из Понта и в Понт. После этого канаты туго натянули с земли при помощи накручивания их на деревянные вороты. Однако уже больше не ограничивались канатами только одного рода, но на каждый мост связывали вместе по два каната из „белого льна“ и по четыре — из волокна папируса. Толщина и прекрасная работа канатов (обоих сортов) была одинакова, но „льняные канаты“ были относительно тяжелее и весили (каждый локоть) более таланта. Когда пролив был соединен мостом, бревна распилили, выровняв длину досок по ширине понтонного моста. Затем доски уложили в порядке поверх натянутых канатов и там снова крепко привязали их к поперечным балкам. После этого принесли фашинник, разложили в порядке и засыпали землей. Потом утрамбовали землю и по обеим сторонам моста выстроили перила, чтобы вьючные животные и кони не пугались, глядя сверху на море“ (VII, 36).
Так был построен мост через Геллеспонт. Примерно таким же был, надо полагать, и мост Дария через Боспор. Правда этот мост был короче почти вдвое. Но течение из Понта здесь намного сильнее, Это требовало большего умения и тщательности строителей. И Мандрокл, как мы видим, прекрасно справился со своей задачей.
Рассмотрим теперь следующее интересное обстоятельство. Геродот рассказывает, что Дарий, прибыв к месту строительства моста, специально поплыл к Кианеям: „Дарий же, после того как выступил из Суз, прибыл в ту часть Калхедонской области, которая примыкает к Боспору и где был построен мост. Отсюда, взойдя на корабль, он поплыл к так называемым Кианеям, которые, как утверждают греки, прежде были блуждающими скалами. Сидя на мысу, он смотрел на Понт, который заслуживает внимания: ведь из всех морей оно по своей природе самое удивительное“ (IV, 85). И затем „отец истории“ приводит сведения о длине и ширине этого бассейна. Анализируя этот отрывок, исследователи полагают, что здесь мы сталкиваемся с литературным приемом античного автора: чтобы дать описание Понта, он усаживает Дария на берегу для созерцания моря. Далее автор действительно дает описание Черного моря и подводит к этому свое изложение очень умело и удачно, т. е. сообщает о том, как персидский царь любовался Штатом. Но что это, художественный вымысел или мастерское изложение исторического материала? Мне думается, все-таки второе. Дело в том, что эти общие сведения о море приводятся уже после многократных упоминаний о нем при описании побережья Скифии: впадающих в него рек, Боспора Киммерийского, Меотиды. Там у Геродота были прекрасные возможности описать сначала весь бассейн в целом, а потом уже — ту или иную часть его побережья. Но он не сделал этого, хотя в композиционном плане такое географическое описание было бы более стройным и логичным. Автор поступил иначе. Видимо, у него были на то основания. Надо полагать, Дарию не терпелось обозреть обширные морские просторы, отделяющие его от скифов. И он во время строительства моста поплыл полюбоваться морем, посмотреть в сторону невидимых далеких берегов, куда он вел свою огромную армию. И Геродот, рассказывая об этом, сообщает о том, как велики открывшиеся перед взором царя просторы Черного моря: „Длина его 11100 стадиев, ширина же в том месте, где оно шире всего, 3300 стадиев. Устье этого моря в ширину четыре стадия, длина же этого устья-пролива, названного Боспором, — на нем-то и был возведен мост — доходит до 120 стадиев. Боспор же простирается до Пропонтиды… Измерены были они следующим образом. Корабль проходит всего в течение долгого дня приблизительно 70000 оргий, а в течение ночи 60000 оргий. Плавание же до Фасиса от устья моря (ведь Понт здесь длиннее всего) занимает девять дней и восемь ночей. Это составляет 1110000 оргий, а из них получается 11100 стадиев. Плавание из Синдики в Фемискиру на реке Фермодонте (в этом месте Понт шире всего) занимает три дня и две ночи. Это составляет 330000 оргий, а стадиев — 3300. И этот Понт, и Боспор, и Геллеспонт были мной таким образом измерены и имеют, согласно сказанному, такую природу: к Понту примыкает и впадающее в него озеро немногим меньше его самого, которое называется Меотийским или Матерью Понта“ (IV, 85–86).
Как мы видим, по расчетам Геродота, наибольшая длина Черного моря равна 11100 стадиям, а наибольшая ширина — 3300 стадиям. Чему равен его стадии, мы в точности не знаем. Исследователи определяют его величину по-разному: от 149 м до 210 м. Попытаемся уточнить эту цифру таким образом. Геродот сообщает, что длина Боспора равна 120 стадиям. Такое же расстояние называет и Полибий (IV, 43). А стадий Полибия нам известен. Его 8,3 стадиев составляют, как сообщает Страбон (VII, 7, 4), римскую милю, т. е. 1480 м. Отсюда получаем, что стадий Полибия равен 178 м. Следовательно, Геродот также пользовался стадием в 178 м. Теперь нетрудно подсчитать, что длину Черного моря он определяет в 1976 км, а ширину — в 587 км. Но эти цифры сильно завышены. Как уже говорилось, по современным измерениям наибольшая длина равна ИЗО км, а ширина — 610 км. Кроме того, наибольшая ширина моря приходится не на восточную его часть от Синдики (соврем, Анапа) до р. Фермодонт (соврем, р. Терме в Турции), как указывает Геродот (здесь примерно 400 км), а на западную часть бассейна от Очакова до Эрегли (610 км). Приходится констатировать, что Геродот плохо представлял себе как конфигурацию, так и размеры Понта. Причина неточных измерений заключается, надо полагать, в том, что здесь использованы сведения о плавании не напрямик, а вдоль берегов с частичными спрямлениями маршрутов. Конечно, сыграло свою роль и плохое знание конфигурации береговой линии: участок от устья Понта до Фасиса представлялся почти прямой линией. Кроме того, в древности укоренилось представление о Фасисе как о самой дальней восточной точке моря, откуда и родилась поговорка „на Фасис, где судам последний бег“.
Исследователи, как правило, признают неточность геродотовских измерений Понта. Однако недавно Б. А. Рыбаков предпринял попытку согласовать завышенные цифры Геродота с действительными. Исследователь нашел такой выход из положения: измерил расстояние от устья до Фасиса не по южному побережью, а вдоль западного и северного берегов [13]. Но такое измерение ошибочно. Ведь Геродот знал, что северо-западная часть моря представляет собой обширный залив, а Крымский полуостров, наоборот, выдается далеко в море: „Фракия вдается в море более скифской земли; с залива, образуемого этою землей, начинается Скифия, и в нее вливается Истр, обращенный устьем к востоку. Начиная от Истра, я стану описывать приморскую часть самой скифской земли для ее измерения. От Истра уже начинается собственная (старая) Скифия, обращенная к полудню и ветру Нота до города, называемого Каркинитидою; отсюда страну, прилегающую к этому же морю, гористую и выступающую в Понт, заселяет племя тавров до так называемого скалистого полуострова; этот последний выступает в море, омывающее его с востока, подобно Аттике… За Таврикою, выше тавров и на побережье восточного моря живут уже скифы на западном берегу Боспора Киммерийского и Меотийского озера до реки Танаиса, которая впадает в отдаленнейший угол этого озера“ (IV, 99—100). Эти сведения дают предельно ясное представление о том, что береговая линия моря от Истра до Боспора Киммерийского выгибается в виде синусоиды. И измерение по этой синусоиде определяет протяженность береговой линии, но никак не длину моря. Геродот, как, впрочем, и другие географы, прекрасно понимал это и никак не мог подразумевать такой маршрут к Фасису. Таким образом, приходится признать, что его измерения Понта не совсем точны.
В последующие столетия мореплаватели уже достаточно хорошо ознакомились с Черным морем. И географы приводят более точные описания бассейна. Например, Страбон, обширный труд которого как бы подводит итоги всей древнегреческой географической науки, сообщает уже довольно подробные конкретные сведения о конфигурации моря, его длине, ширине, окружности, особенностях береговой линии: „Эгейское море и Геллеспонт изливаются к северу в другое море, которое называют Пропонтидой и это опять в другое, именно в так называемый Эвксинский Понт. Этот последний состоит как бы из двух морей: почти посредине его выдвигаются два мыса, один из Европы, с северной стороны, а другой, противоположный этому, — из Азии; они суживают находящийся между ними пролив и образуют два больших моря. Европейский мыс называется Бараний лоб, а азиатский — Карамбис; они отстоят друг от друга приблизительно на 2500 стадиев. Море к западу от них имеет в длину от Византия до устьев Борисфена 3800 стадиев, а в ширину 2800; в нем есть остров Белый. Восточное море имеет продолговатую форму и оканчивается узким заливом у Диоскуриады, имея в длину 5000 стадиев или немного больше, а в ширину — около 3000. Окружность всего моря равняется приблизительно 25000 стадиев. Некоторые уподобляют форму этой окружности натянутому скифскому луку, приравнивая тетиве так называемые правые части Понта (это путь от устья до залива у Диоскуриады; ибо, за исключением Карамбиса, весь остальной берег имеет лишь небольшие углубления и выпуклости, так что подобен прямой линии), а остальной берег — рогу лука, имеющему двойной изгиб, именно, верхний более округленный и нижний более прямой; так, говорят они; и этот берег образует два залива, из которых западный гораздо круглее другого.
Выше восточного залива к северу лежит Меотийское озеро, имеющее в окружности 9000 стадиев или даже немного больше. Изливается оно в Понт через так называемый Киммерийский Боспор, а Понт — в Пропонтиду через Боспор Фракийский“ (II, 5, 22–23). Это описание, несмотря на приблизительность и недостаточную точность некоторых цифр, рисует нам картину, довольно близкую к действительности.
Вообще следует подчеркнуть, что „География“ Страбона содержит много чрезвычайно интересных сведений о Черном море. Здесь отражена обширная географическая литература его предшественников, собраны различные мнения по принципиально важным теоретическим вопросам, излагаются собственные рассуждения. Давайте ознакомимся с дискуссией Страбона со Стратоном относительно причин обмеления моря: „По словам Ксанфа, в царствование Артаксеркса была столь сильная засуха, что высохли реки, озера и колодцы, а самому ему приходилось во многих местах вдали от моря — в Армении, в Матиене и в Нижней Фригии — видеть камни в виде двустворчатой раковины, раковины гребенчатого типа, отпечатки гребенчатых раковин и лиман, поэтому он высказал убеждение, что эти равнины когда-то были морем. Далее Эратосфен одобряет мнение Стратона, который еще ближе подходит к исследованию причин. Стратон высказывает мнение, что Эвксинский Понт прежде не имел выхода у Византия, но реки, впадающие в Понг, прорвали и открыли проход и вода устремилась в Пропонтиду и Геллеспонт. То же самое явление, по Стратону, произошло и в Средиземном море. Ведь в этом случае пролив у Столпов был размыт, после того как море наполнилось водой рек, и во время отлива воды обнаружились мели. По мнению Стратона, причина этого, во-первых, в том, что уровень дна Атлантического океана и Средиземного моря различен, во-вторых, что у Столпов еще и теперь тянется поперек подводная гряда от Европы к Ливии, указывающая на то, что Средиземное море и Атлантический океан прежде не могли быть одним морем. Моря бассейна Понта, продолжает Стратон, очень мелки, тогда как Критское, Сицилийское и Сардинское моря весьма глубоки, но так как рек, текущих с севера и с востока, очень много и они весьма большие, то моря бассейна Понта наполняются илом, другие остаются глубокими. В этом причина того явления, почему Понтийское море самое пресноводное и его течение направлено в сторону наклона дна. Далее, по мнению Стратона, весь Понт целиком впоследствии будет занесен илом, если такие наносы будут продолжаться. Ведь даже теперь уже обмелели области на левой стороне Понта, например Салмидесс и область в устье Истра, называемая моряками Груди, и Скифская пустыня“ (Страбон, I, 3, 4).
Такова точка зрения Стратона. Изложив ее, Страбон приводит свои возражения и обосновывает собственное мнение: „Можно допустить поэтому, что значительная часть материка (имеется в виду Египет. — М. А.) некогда была покрыта водой в течение определенного периода, а затем снова обнажилась; равным образом можно допустить, что вся поверхность земли, находящаяся теперь под водой, представляет неровности на дне моря, подобно тому, разумеется, как часть земли над поверхностью моря, на которой мы живем, подвержена многочисленным изменениям, как утверждает сам Эратосфен. Таким образом, что касается аргументации Ксанфа, то в ней нельзя обнаружить ничего нелепого.
Стратона, однако, можно упрекнуть за то, что он при наличии многих истинных причин искажений не замечает их и выставляет причины несуществующие. Ведь первая причина, по его словам, — это разница уровней и глубины Средиземного моря и Атлантического океана. Но что касается поднятия и опускания моря, затопления им некоторых областей и последующего отступления от них моря, то причину этих явлений следует искать не в различии уровней дна — в одном случае более низкого, в другом более высокого, — но в том факте, что само морское дно то поднимается, то опускается, а вместе с ним происходят поднятие и опускание моря; ведь при поднятии уровня моря вода будет затоплять берега, а при понижении его вода опустится до прежнего уровня. Если этот взгляд Стратона правилен, то всякое внезапное увеличение массы воды в море должно сопровождаться наводнением, например во время высоких приливов на море или разлития рек, причем в одном случае вода перемещается из другой части моря, а в другом — масса воды просто увеличивается. Но увеличение массы воды из рек не наступает внезапно и неожиданно (что и вызывает вздутие моря), приливы не продолжаются достаточно долго, чтобы вызвать это (они происходят регулярно), и не производят наводнений ни в Средиземном море, ни где-либо в другом месте. Поэтому нам остается признать причиной изменений твердое основание моря, или находящееся под морем, или временно намываемое водой, скорее всего подводное дно…
Вот что интересно узнать: если предположить, что дно Эвксинского Понта было ниже дна Пропонтиды и моря, следующего за Пропонтидой, до того как открылся проход у Византия, то что же препятствовало наполнению Эвксинского Понта водами рек, все равно было ли оно прежде морем или просто озером больше Меотиды? Если это так, то я спрашиваю дальше: разве не верно, что уровни воды Эвксинского Понта и Пропонтиды были такими же, что (пока они оставались одинаковыми) эти моря нельзя было заставить прорваться и вытекать в силу равного сопротивления и давления; но когда уровень внутреннего моря стал более высоким, то излишек воды прорвался и вытек из него. И разве не в этом причина слияния внешнего моря с внутренним и образования одинакового уровня (все равно было ли последнее первоначально морем или когда-нибудь озером и позднее морем) в силу смешения с внутренним морем и его преобладания? Ведь если и в этом со мной согласятся, то теперешнее течение будет таким же, но причиной его не будет являться более высокое или наклонное дно моря, как это утверждает Стратон… Вообще сравнение моря с реками совершенно противоречит физической науке: ведь реки текут вниз по наклонному руслу, тогда как море не имеет наклона. Течение в проливах объясняется другой причиной, а не тем, что наносы речного ила заполнили глубокие места в море. Ведь наносы образуются у самых устьев рек, например так называемые Груди в устье Истра, Скифская пустыня и Салмидесс (где и другие бурные потоки содействуют образованию наносов); песчаное низкое устье Фасиса и топкое побережье Колхиды; устье Фермодонта и Ириса, вся Фемискира, равнина амазонок и большая часть Сидены“ (I, 3, 5–7).
Как мы видим, древнегреческие географы пытались решить важные вопросы геологической истории Черного моря, причины течения, появления прибрежных мелей и т. д. Но в то время наука не располагала всей суммой знаний, необходимых для правильного решения этих проблем. И поэтому античные географы абсолютизировали те или иные причины и явления. Они пришли к совершенно правильному выводу о колебаниях уровня моря, но, разумеется, не могли на той ступени развития географии выявить основную причину этого явления — изменения уровня Мирового океана, связанные с климатом. Но Страбон все же нашел одну из немаловажных причин — тектонические движения земной поверхности. Это, конечно, его большая заслуга. Стратон же пытался объяснить все разницей в уровне и глубине морей и теорией обмеления в связи с заиливанием. Эти объяснения, как показал еще Страбон, конечно, не соответствуют действительности. В сообщающихся морях практически нет существенной разницы в уровнях. Здесь наблюдается лишь минимальная разница, связанная с отгонно-нагонными явлениями, притоком, течением и т. п. А заиливание, разумеется, также не играет почти никакой роли в изменении уровня моря.
В этой связи интересно познакомиться с рассуждениями Полибия, который также придавал огромное значение накоплению осадков в Черном и Азовском морях. Это заиливание, имевшее якобы гигантский размах, было, по его мнению, одной из причин течения в Пропонтиду: „Вследствие впадения в сказанные бассейны многих больших рек из Азии и еще более многочисленных и многоводнейших из Европы переполняемая ими Меотида течет через устье в Понт, а Понт в Пропонтиду… Беспрестанное течение воды из Меотиды и Понта обусловливается двумя причинами: одна из них, непосредственная и для всех очевидная, состоит в том, что вследствие впадения многих вод в бассейны определенных размеров в них постоянно набирается все более и более влаги, которая при отсутствии всякого истока должна была бы, прибывая, постоянно занимать все большее и большее пространство водоема, а при существовании истоков избыток постоянно прибывающей и увеличивающейся воды должен постоянно вытекать и уноситься через существующие устья. Вторая причина состоит в том, что вследствие внесения реками после сильных дождей в названные водоемы отовсюду большого количества ила вода, вытесняемая образующимися наносами, постоянно поднимается и уносится тем же способом через существующие истоки. А так как наносы и приток воды из рек совершаются непрерывно и постоянно, то и изливание воды через устья должно происходить непрерывно и постоянно“ (IV, 39). Здесь Полибий приводит, так сказать, теоретические предпосылки.
Затем он излагает свою теорию обмеления: „Мы утверждаем, что Понт издревле и поныне заносится (илом), а со временем и Меотида и он будут совершенно занесены, если, конечно, в этих местностях останутся те же природные условия и причины заноса будут действовать постоянно. В самом деле, так как время бесконечно, а эти водные бассейны повсюду имеют свои пределы, то очевидно, что даже при ничтожных наносах они с течением времени будут совершенно наполнены… Если же наносы будут совершаться не в ничтожном количестве, а в очень большом, то наше предсказание исполнится не в отдаленном будущем, а вскоре. Это, очевидно, и происходит на самом деле. Занесение Меотиды представляет уже осуществившийся факт; глубина ее в наибольшей части достигает только пяти или семи оргий (т. е. 8,9— 12,5 м; оргия — сотая часть стадия, а стадий Полибия равен, как уже говорилось, 178 м), почему и плавание по ней уже невозможно для больших судов без лоцмана. Быв первоначально морем, слившимся в одно, как единогласно свидетельствуют древние, оно теперь представляет собою пресноводное озеро, вследствие того что морская вода вытеснена наносами и вода впадающих рек получила перевес. Подобное случится и с Понтом и даже уже происходит в настоящее время, но вследствие огромной величины водоема не слишком заметно для большинства; однако для наблюдающих даже не особенно внимательно это явление заметно и теперь“ (IV, 40). Такова суть теории Полибия. Далее он пытается для большей убедительности проиллюстрировать ее конкретным примером. Что же это за пример?
Для наглядного подтверждения изложенной теории привлекается крайне интересная отмель под названием Стефы, т. е. Груди, которая уже фигурировала в полемике Страбона со Стратоном: „Так как Истр, протекая по Европе, впадает в Понт несколькими устьями, то перед ним на расстоянии дня пути от материка образовалась коса почти в тысячу стадий длиною из наносимого устьями ила; моряки, плывущие еще по открытому морю в Понт, иногда ночью незаметно набегают на нее и разбивают корабли; эти места моряки называют Грудями. Тот факт, что этот нанос образовался не у самой земли, а выдвинулся далеко в море, обусловливается, нужно думать, следующею причиною: пока приносимые реками воды вследствие силы своего стремления берут перевес над морскими и отталкивают их, до тех пор отодвигается и земля и все приносимое течением и не может прямо остановиться и осесть. Но как только течение уничтожится вследствие глубины и обилия морской воды, тогда приносимый ил, естественно, уже останавливается и оседает книзу. Вот почему наносы могучих больших рек оседают вдалеке, а места, ближайшие к материку, остаются глубокими, тогда как небольшие и тихо текущие реки образуют отмели у самых устьев“ (IV, 41). Вопрос об этой отмели вызвал много споров и дискуссий. Найдена она была с помощью палеогеографов. А пока ознакомимся до конца с рассуждениями Полибия.
Заканчивая свое изложение, античный географ обосновывает этот прогноз относительно дальнейшей судьбы Черного моря: „Поэтому не следует удивляться тому, что столь многие и столь огромные реки, постоянно текущие, производят вышеописанные явления и могут, наконец, занести Понт… Что это действительно случится, доказывается следующим явлением: насколько ныне Меотида преснее Понтийского моря, настолько же Понтийское ясно отличается от нашего. Отсюда ясно, что, когда пройдет времени во столько раз больше того, в которое произошло занесение Меотиды, во сколько один водоем больше другого, тогда и Понт сделается мелководным, пресноводным и болотистым подобно Меотийскому озеру. Впрочем, нужно думать, что это случится тем скорее, чем сильнее и многочисленнее течения впадающих в него рек“ (IV, 42).
Но прогноз Полибия, как мы видим, не подтвердился. Ничего подобного с Черным морем не случилось. Полибий, конечно, фантастически преувеличивал процесс осадконакопления. Отсюда и несбывшиеся предсказания.
Однако теория обмеления основывалась не на голой фантазии античных географов. Дело в том, что во второй половине I тысячелетия до н. э. черноморское побережье действительно было очень заиленным. И это, конечно, не могло пройти мимо внимания ученых. Но причина появления этих илов не в обильном осадконакоплении, как считали Стратон, Полибий и другие географы, а в понижении уровня Черного моря. „Ведь именно на это время приходится фанагорийская регрессия, в результате которой везде обнажились прибрежные илы, обмелели лиманы. Обмелело и Азовское море. Аристотель в своем труде „Метеорология“ приводит об этом конкретные сведения: „Даже побережье Меотийского озера вследствие речных наносов настолько увеличилось, что ныне входят туда для работы суда гораздо меньшей величины, нежели 60 лет тому назад; из этого легко сообразить, что и оно, подобно многим озерам, первоначально обязано своим происхождением рекам и что в конце концов ему суждено всему высохнуть“ (I, 14, 29). Это сообщение имеет особую ценность. Оно свидетельствует о том, что во второй половине IV в. до н. э., когда были-написаны эти строки, фанагорийская регрессия еще продолжалась и Азовское море стало намного мелководнее, чем 60 лет до этого. Этим мы получаем важное доказательство для уточнения кривой изменения уровня Черного моря.
Кстати, о глубинах. Изучая Понт Эвксинский, античные мореплаватели, конечно, пытались узнать, насколько глубоко это море. Вот что сообщает об этом, например, Плиний: „Наибольшая глубина моря, по словам Фабиана, достигает 15 стадиев. Другие говорят, что в Понте против земли племени кораксов на расстоянии около 300 стадиев от материка море имеет неизмеримую глубину и что там никогда еще не доставали до дна (эти места называют пучинами Понта) (II, 204). Об этих пучинах рассказывает также Аристотель: "Находящееся под Кавказом озеро, которое туземцы называют морем, очевидно, находит себе выход в глубине: принимая в себя много больших рек и не имея открытого стока, оно изливается под землю у страны кораксов, около так называемых пучин Понта; это неизмеримая глубина моря: по крайней мере никто еще никогда не мог достать дна, спуская лот" (I, 13, 29). Но у кавказского побережья таких больших глубин нет. Наибольшую измеренную глубину Плиний определяет в 15 стадиев. Если считать, что здесь использован самый короткий стадий в 149 м, получим 2235 м (при расчете с другими стадиями эта величина будет соответственно большей). А наибольшая глубина по современным данным равна, как уже говорилось, 2245 м. Древние и современные измерения, как мы видим, почти совпадают. Такая глубина зафиксирована в центральной части моря. А в указанном районе кавказского побережья глубины едва превышают 2000 м. Возможно, при несовершенстве измерений в древности с помощью лота существующее здесь течение мешало точному измерению и не давало достичь дна, в результате чего и могло создаться впечатление о пучинах.
В заключение вкратце остановимся на природных богатствах Понта Эвксинского. Причерноморье славилось в Древней Греции богатейшими запасами корабельного и строительного леса, железной рудой, различным сырьем. Например, Аристотель в своем произведении "О чудесных слухах" особо отмечает высококачественное железо, изготовляемое халибами, известными в древности металлургами: "Рассказывают о совершенно особом происхождении железа халибского и амисского: оно образуется, по рассказам, из песка, несомого реками; песок этот по одним рассказам просто промывают и плавят на огне, а по другим — образовавшийся от промывки осадок несколько раз еще промывают и потом плавят, прибавляя так называемый огнеупорный камень, коего много в той стране; этот род железа гораздо лучше прочих, и если бы оно плавилось не в одной печи, то, кажется, ничем не отличалось бы от серебра. Только одно это железо, по рассказам, не подвергается ржавчине; но добывается оно в незначительном количестве" (§ 30). К этому вопросу об изготовлении железа из гематито-магнетитовых песков мы еще вернемся в последующих главах.
И конечно же, Черное море широко славилось своими рыбными богатствами. Более пресное по сравнению со Средиземным морем и более богатое кормом оно привлекало к себе, особенно во время нереста, огромные стада рыб. Вот, например, что пишет об этом Аристотель в "Истории о животных": "Большинство колиев (род скумбрии) не входят в Понт, но проводят лето и выводят детенышей в Пропонтиде, а зимуют в Эгейском море; но тунцы, пеламиды и тумаки (тоже род тунцов) весною входят в Понт и там проводят лето, равно как и большая часть идущих по течению и стадных рыб; а стадами живет большинство рыб; все стадные рыбы имеют вожаков. В Понт они переселяются из-за пищи (корм там и обильнее и лучше вследствие пресноты воды) и потому, что там меньше больших морских животных; в Понте нет ничего кроме дельфинов и тюленей, да и дельфины там малы, а по выходе из него немедленно попадаются большие. Итак, рыбы переселяются туда из-за пищи, а также и для вывода детенышей: там есть удобные для этого места, а годная для питья и более пресная вода способствует развитию мальков. Когда же процесс размножения окончится и мальки подрастут, они выходят из Понта немедленно после Плеяд" (VIII, 13).
Особенно благоприятным для нереста и дальнейшей жизни многих ценных пород рыб было Азовское море. Рыбные промыслы составляли одну из важных частей экономики античных городов Боспора Киммерийского. В этом плане показательно и название столицы Боспорского царства — Пантикапей, которое означает "рыбный путь". Здесь по проливу рыба шла на нерест в Меотиды и со временем возвращалась обратно. Затем оттуда же шли и стада молоди. Исключительно выгодное местоположение Пантикапея определило его видную роль как одного из основных экспортеров рыбы. Боспорская рыба была хорошо известна как в Понте, так и далеко за его пределами.
Такое же выгодное для рыбных промыслов положение занимал Византий, один из крупнейших античных центров, занимавший ключевое положение у входа в Понт. Полибий отмечает: "Византийцы занимают местность со стороны моря наиболее удобную во всей вселенной в отношении безопасности и выгод, а со стороны суши в обоих отношениях крайне невыгодную. С моря они так господствуют над входом в Понт, что купеческим судам невозможно ни входить туда, ни выходить без их согласия. В Понте есть много полезного для жизни другим народам, и византийцы держат все это в своих руках. Для необходимых жизненных потребностей окружающие Понт страны доставляют нам скот и огромное количество бесспорно отличнейших рабов, а из предметов роскоши доставляют в изобилии мед, воск и соленую рыбу. Получают же они из продуктов, которыми изобилуют наши страны, масло и всякого рода вино; хлебом они обмениваются с нами, то доставляя его в случае нужды, то получая" (IV, 38). Показательно, что, по словам того же Полибия, известный в античной истории Катон негодовал по поводу того, что некоторые ввели в Рим чужеземную роскошь, покупая за триста драхм бочонок понтийской соленой рыбы. Как мы видим, соленая рыба считалась предметом роскоши и стоила немалых денег.
Ключевое положение Византия наглядно иллюстрирует сообщение Геродота о пиратских действиях тирана Милета Гистиея: "Лесбосцы, снарядив восемь триер, поплыли вместе с Гистиеем в Византии и, устроив там засаду, начали захватывать плывущие из Понта корабли, кроме тех, на которых изъявили готовность подчиниться Гистиеею" (VI, 5).
О богатейших рыбных промыслах Византия довольно красочно рассказывает Страбон: "От мыса, образующего пятистадиевый пролив, до гавани, носящей название "Под смоковницей", всего 35 стадиев; отсюда же до Рога византийцев 5 стадий. Рог — это залив, примыкающий к стене византийцев, простирающийся приблизительно в западном направлении на 60 стадий подобно оленьему рогу. Он разветвляется на множество маленьких бухт, как бы на ветви. Сюда попадают пеламиды, ловля которых облегчается их огромной массой, сильным течением, сгоняющим рыбу в кучу, и узостью заливов; в этой тесноте их можно ловить даже голыми руками. Эта рыба нерестится в болотах Меотиды, а когда немного подрастет и окрепнет, то косяками устремляется через устье и идет вдоль азиатского берега до Трапезунта и Фарнакии. Здесь начинается первая ловля пеламиды, однако не особенно обильная, так как рыба не достигает еще нормальной величины. Но когда косяки рыбы доходят до Синопы, то она уже более зрелая для ловли и засола. Всякий раз, когда рыба достигает Кианей и проходит мимо них, какая-то белая скала, выступающая со стороны халкедонского берега, так сильно пугает ее, что она тотчас же поворачивает к противоположному берегу. Ее подхватывает здешнее течение; но поскольку эта местность от природы благоприятствует повороту морского течения к Византию и к лежащему у него Рогу, то, естественно, рыба направляется сюда и доставляет византийцам и народу римскому значительный доход. Халкедонцы же, хотя и живут поблизости на противоположном берегу, не имеют доли в этом богатстве, так как пеламида не подходит к их гаваням. Отсюда рассказ о том, как после основания Халкедона магарцами Аполлон повелел тем, кто вопрошал оракула, желая потом основать Византии, "заложить поселение напротив слепцов"; бог назвал халкедонцев слепыми за то, что они, хотя и приплывали прежде в эти места на кораблях, упустили возможность занять столь богатую область на другом берегу и выбрали более бедную страну" (VII, 6, 2).
Аналогичную крылатую характеристику халкедонцам дал, по словам Геродота, Мегабаз, один из военачальников Дария: "Этот Мегабаз оставил по себе бессмертную память среди геллеспонтийцев, сказав такое слово. Находясь в Византии, он узнал, что калхедоняне заселили эту страну на 17 лет раньше, чем жители Византия. Узнав это, он сказал, что калхедоняне в течение этого времени были слепыми. Если бы они не были слепыми, то как могли бы они выбрать худшую страну, когда была возможность заселить страну более прекрасную" (VI, 144).
Таким образом, исключительно выгодное географическое положение давало Византию огромные экономические и военно-политические преимущества. Город занимал ведущее положение в этом регионе и при необходимости мог влиять на различные стороны социально-экономической жизни понтийских центров. На этом мы закончим общее ознакомление с Понтом Эвксинским и перейдем к конкретному рассмотрению его побережья по маршруту перипла Арриана.
Свое произведение правитель Каппадокии посвятил императору Адриану. Посвящением и начинается перипл: "Императору Цезарю Траяну Адриану Августу Арриан желает здравствия". Эта фраза снимает какие-либо сомнения относительно авторства и времени написания перипла. Такая возможность точно датировать античное произведение встречается не так уж часто. А конкретное изложение начинается с сообщения о прибытии в Трапезунт. Затем идет рассказ о плавании от Трапезунта до Диоскуриады — Себастополиса. И только после него следует описание черноморского побережья от Боспора Фракийского до Трапезунта. А наше путешествие начнется соответственно с устья Понта.
Первый упоминаемый в перипле пункт — это, конечно, Византии, владеющий проливом — ключом к Понту Эвксинскому. Только с позволения византийцев можно было вплыть сюда или, наоборот, выйти в Пропонтиду. Поэтому и пролив и город были широко известны в античном мире.
Боспор Фракийский имел огромное значение для развития античного мореплавания. Здесь начиналось или завершалось тяжелое и часто опасное плавание в Понт. А для некоторых моряков оно оказывалось последним. Столь широкая известность породила немало мифов о проливе. На его берегах было воздвигнуто несколько святилищ. Богатые жертвоприношения и посвящения богам должны были обеспечить безопасное плавание и счастливое возвращение. Известны стоявшие на спуске к морю храмы Геры и Плутона. Печальная участь постигла их еще в древности. Храм Геры сожгли персы после возвращения из неудачного похода против скифов. Как сообщает Дионисий Византийский, они мстили "во имя царя за то, в чем обвиняли город". Причина этого заключалась, видимо, в том, что Византии не принимал активного участия в завоевательских походах Дария. А храм Плутона македонский царь Филипп II, отец Александра Македонского, разобрал, нуждаясь в лесе, во время осады Византия в 340 г. до н. э.
Следует упомянуть и храм Птолемея Филадельфа. Хотя он был простым смертным, но, как рассказывает Дионисий Византийский, "византийцы почтили его как бога, получив большую выгоду от великодушия его и уважения к городу: ведь им он подарил область в Азии и много мириад хлеба, и оружие, и деньги" (§ 41). От этого же автора мы узнаем и о святилище покровителя мореплавателей: "После же Архия поднимается высокая и круто спускающаяся в глубину скала; выдаваясь на конце мыса, она первая воспринимает на себя всю ярость моря, поражаемая бурным морем. На вершине же ее установлен Морской Старец: одни называют его Нереем, другие же — Форкисом, иные же — Протеем, некоторые же — отцом Семистры, а есть, которые говорят, что он был тем, кто дал Язону и бывшим с ним разъяснение их плавания и был путеводителем при проходе ими теснин" (§ 49). Последние слова следует отнести к Финею — прорицателю, указавшему путь аргонавтам в Колхиду. Примечательно, что его помощь объясняется здесь не мифическими, а вполне реальными действиями: он как лоцман провел корабль через узкий пролив мимо опасных скал и объяснил дальнейший маршрут.
В 120 стадиях (19 км) от Византии Арриан указывает знаменитое святилище Зевса Урия, т. е. Попутного, которое в силу своей широкой известности называлось иногда просто Гиерон, т. е. Святилище. Оно находилось вблизи Кианей на азиатском берегу пролива. Здесь после прохождения печально известных Кианей начинался для мореплавателей путь в Понт Эвксинский. Дионисий Византийский, например, красочно говорит об этом так: "От Кианей на восток открывается огромный Понт до пределов, не охватываемых взором и не доступных нашим глазам" (§ 87). И первым долгом моряков было — совершить жертвоприношение Зевсу, прося удачного плавания, попутного ветра и покровительства в делах.
Интересные и довольно подробные сведения об этом святилище приводит тот же автор: "За Хелами идет так называемый Гиерон, воздвигнутый Фриксом, сыном Нефелы и Атаманта, когда он плыл к колхам; хотя им владели византийцы, но по существу он — общее убежище для всех плавающих. Над храмом идет стена в виде круга; в середине ее — крепость, которую опустошили гала-ты, как и многие другие места Азии. Обладание же святилищем было предметом споров, так как многие предъявляли притязание на владение им, в то время как они властвовали на море, но больше всех старались его присвоить себе как свое наследственное место халкедонцы; однако на самом деле обладание этим храмом всегда оставалось за византийцами, некогда ввиду их господства на море и их местной силы — ведь они владели морем, имея много кораблей — и опять-таки потому, что выкупили его от Каллимета, начальника войск Селевка.
В Святилище стоит бронзовая статуя, произведение древнего искусства, имеющая образ мальчика с молитвенно протянутыми руками. Приводится много причин, почему эта статуя изображена в таком виде: одни говорят, что это есть знак опасности для плавающих, отвращающий их от неразумия плавания, полного опасностей, и показывая радость возвращения для возвращающихся и любовь к родителям; ибо и то и другое происходит не без страхов; другие говорят, что некогда мальчик, блуждая по берегу, пришел тогда, когда корабль уже отплыл, и что он, потеряв надежду на спасение, воздел руки к небу, и что бог, услыхав мольбу мальчика, вернул корабль в гавань; иные говорят, что при наступившем великом спокойствии моря, когда прекратилось всякое дуновение ветра, какому-то кораблю пришлось долго здесь задержаться и что моряки уже стали страдать от недостатка питья; и вот наверху явилось видение, повелевающее, чтобы наварх (капитан корабля. — М. А.) принес в жертву своего сына, ибо другим способом он не может получить ни продовольствия, ни попутного ветра; когда наварх был вынужден неизбежностью и готов был принести в жертву мальчика, мальчик протянул свои руки, и бог, тронутый жалостью ввиду нелепой казни ребенка и ввиду его юного возраста, снял с алтаря ребенка и послал попутный ветер. Пусть эти рассказы и противоположные им считаются достоверными как кому нравится" (Дионисий Византийский, § 92–93).
Таким образом, установленная здесь статуя мальчика с молитвенно протянутыми руками, надо полагать, символизировала всю ту огромную опасность, которая ждала здесь мореплавателей, предостерегала их, призывала к благоразумию, напоминала о радости возвращения домой, где их ждут родные и близкие. Посещение святилища и было началом плавания в Понт. Отсюда вели и отсчет расстояний.
Это знаменитое святилище не сохранилось до наших дней. Как и многие другие сооружения античности, его постигла печальная участь. На его месте у современного местечка Анадолу Кавагны была построена средневековая крепость. В стенах этой крепости обнаружены остатки архитектурных сооружений храма Зевса Урия. В частности найдены сохранившиеся в своем первоначальном положении мраморные ворота Гиерона, обращенные на север и служившие входом в замок. Обнаружены также обломки мраморных плит с надписями. Среди них — интересный декрет о денежном обращении в Ольвии.
Ознакомившись с Боспором Фракийским, перейдем непосредственно к побережью Понта. Общие сведения о прилегающем к устью району можно почерпнуть у Страбона: "Если плыть из Пропонтиды в Эвксинский Понт, то слева лежат местности по соседству с Византием (они принадлежат фракийцам и носят название "Левой стороны" Понта), а справа находятся пограничные с Халкедоном области. Первыми здесь живут вифинцы, потом мариандины (некоторые называют их кавконами), затем до реки Галиса — пафлагонцы, и, наконец, каппадокийцы, что на Понте, и следующие за ними народности вплоть до Колхиды. Все эти области называются "Правой стороной" Понта Эвксинского. Над всем этим побережьем от Колхиды и до Гераклеи господствовал Евпатор; области же за этими пределами вплоть до входа в Понт оставались под властью вифинского царя. После низвержения царей римляне сохранили те же границы: так, Гераклея была присоединена к Понту, а области за ней отошли к Вифинии" (XII, 3, 2).
Далее географ приводит интересные данные о происхождении вифинцев: "Большинство согласны с тем, что вифинцы, бывшие прежде мисийцами, получили свое измененное имя от фракийцев — вифинов и финов, поселившихся в этой стране. Относительно племени вифинцев приводят в доказательство то, что еще и теперь некоторые племена во Фракии называются вифинами, относительно же финов — то, что-побережье вблизи Аполлонии и Салмидесса носит название Финиады" (XII, 3, 3).
Эти и другие важные сведения Страбона интересны не только сами по себе, но и значительно облегчают понимание кратких лаконичных указаний Арриана. Поэтому мы и в дальнейшем изложении будем не раз привлекать данные Страбона. Переходим теперь к детальному ознакомлению с периплом Арриана.
Вместе с автором" перипла мы отправляемся от святилища Зевса Урия вдоль южного побережья Понта Эвксинского. Справа по борту тянется высокий обрывистый берег. Гористая местность покрыта лесами. Берег изрезан слабо. Глубоких заливов и удобных бухт мало. Больших судоходных рек почти нет. Связь с глубинными районами затруднена. Поэтому древнегреческих городов и поселений здесь было немного. Арриан называет тут следующие пункты: р. Ривас, Черный мыс, р. Артенис, где храм Афродиты и небольшая гавань, р. Псилис, у которой могут приставать небольшие суда, р. Роя, где расположена гавань для малых судов, небольшой остров Аполлония, за которым находится гавань.
Остановим свое внимание на острове Аполлония. Его упоминают также другие авторы. Плиний, например, отмечает: "затем Аполлония, названная Тиниадой, чтобы от нее отличалась та, которая находится в Европе; она отстоит от материка на 1 милю и имеет 3 мили в окружности" (VI, 32). Современное название этого островка — Кефкен. В античное время он не играл практически никакой важной роли и упоминается как посвященный Аполлону островок, вблизи которого есть гавань, где при необходимости можно сделать остановку.
Далее рядом с островом указан мыс Хиле (соврем, мыс Кефкен) и затем р. Сангарий, которая сохранила свое название до сих пор — Сакарья. Следует подчеркнуть, что в Южном Причерноморье, где население было более стабильным, чем в других причерноморских районах, многие античные названия в несколько искаженном виде существуют и в настоящее время. Река Сангарий в древности была довольно известной, так как по ней проходила граница Вифинии.
Затем в перипле упомянуты: р. Гипп, гавань Лиллион, гавань Елея, гавань Калис, р. Ликос и, наконец, Гераклея, один из крупнейших понтийских центров. Он находился на месте современного г. Эрегли, название которого не что иное, как искажённое древнее имя.