- А кто же их знает? Ривас ведь слывет атаманом сальтеадоров, то есть разбойников. Но я сильно сомневаюсь в этом.
- Меня бы это сильно удивило, - сказал Керней. - Мне он кажется высоко порядочным человеком. Он был офицером и имеет чин капитана.
- Я этому охотно верю, но не надо забывать, что по всему течению Рио-Грандо есть много мексиканских офицеров, начиная с поручиков и кончая генералами, которые были грабителями. Вспомним хотя бы полковника Чаперраля, известного своими разбоями и убийствами. А Санта-Ана, кто же он, как не разбойник? Звание офицера не гарантия честности. Во время революции офицеры в этой стране становятся бандитами, и наоборот.
- А если это разбойники, то что же нам делать?
- Зачем разбираться, когда у нас нет выбора? Мы во власти наших хозяев, и кто бы они ни были, можем найти у них приют и покровительство, чем уже и воспользовались.
Керней молчал, обдумывая слова техасца, вспоминая все, что слышал о Ривасе, сопоставляя с этим его действия и надеясь таким образом разрешить интересовавшую его загадку.
- Если мы попали в притон бандитов, - сказал он наконец, - они захотят, чтобы мы примкнули к их шайке, а это будет очень неприятно.
- Конечно, капитан! Что может быть неприятнее для честного человека? Но если к этому принуждают силой, тогда совсем другое дело. К тому же Мексика это ведь не Техас и не Соединенные Штаты. Если к воровству не присоединяется жестокость, то оно не считается у них бесчестьем. Я слышал, как один мексиканец уверял, что разбойник с большой дороги ничем не хуже, чем государственные деятели и законодатели, обворовывающие страну. Во всяком случае, - продолжал он, - я ничего не утверждаю, но считаю их столько же бандитами, сколько и монахами. Могу только сказать, что это самые симпатичнейшие люди, каких я когда-либо встречал, и мне не верится, чтобы они принудили нас к бесчестным поступкам. Будем же относиться к ним с уважением, пока не получим доказательств, что они недостойны его. Тогда мы поступим с ними по заслугам.
- Если это нам удастся, - заметил Керней, - впрочем, займемся лучше настоящим... Что предпринять?
- Оставаться здесь, с нашими новыми знакомыми.
- Да, я не вижу другого выхода. Будем надеяться, что уйдем отсюда с чистой совестью, так как в сущности ничто не доказывает, что мы у воров. Скорее все-таки у монахов.
- Почему?
- В доме нет ни одной женщины. Когда я заходил сегодня в кухню, я не заметил ни одной юбки. Это более похоже на монахов, чем на разбойников. Что вы об этом думаете, капитан?
- Право, не знаю. Может быть, мексиканские разбойники похожи в этом случае на итальянских, которые не любят таскать с собой женщин.
- Не странно ли, однако, - прибавил техасец, - что монахи расставляют везде часовых? Я видел их и вчера, и сегодня, возвращавшихся с постов.
- Все это очень странно, но ведь разгадаем же мы когда-нибудь эту тайну. Кстати, - прибавил он, - что сталось с карликом?
- Право, не знаю, капитан, я о нем ничего не слышал с той минуты, как его увел дворецкий, и желал бы больше никогда не слышатьь. Экая образина!
- Его, наверное, куда-нибудь заперли. Пусть он себе там и остается, а мы, вероятно, сейчас узнаем о своей участи, так как к нам идет настоятель, сказал Керней, заметив подходившего к ним мнимого монаха.
44. НАСТОЯТЕЛЬ МОНАСТЫРЯ
- Amigo, - сказал настоятель, обращаясь к Кернею, - позвольте мне предложить вам сигару и извиниться, что я не подумал об этом раньше. Вот манильские и гаванские, выбирайте, пожалуйста.
За монахом шел дворецкий, неся большой ящик с сигарами. Он поставил его на одну из скамеек и удалился.
- Спасибо, святой отец, - улыбнулся Керней, - ваши сигары действительно превосходны.
- Я в восторге, что вы оценили их по достоинству, - ответил монах, - они и должны быть хороши, судя по их дороговизне. Но прошу вас об этом не думать и курить, сколько пожелаете, мне они ничего не стоили. Это контрибуция, предложенная монастырю.
Слова эти сопровождались улыбкой, вызванной, вероятно, каким-то воспоминанием, связанным с сигарами.
"Значит, вынужденная контрибуция", - подумал ирландец, на которого слова Риваса произвели неприятное впечатление.
Техасец еще не притрагивался к сигарам, и, когда ему их предложили, сказал Кернею:
- Скажите ему, капитан, что я предпочел бы трубку, если таковая у него найдется.
- Что говорит сеньор Крис? - спросил мнимый аббат.
- Что он предпочел бы трубку, если это вас не затруднит.
- О, ничуть. Грегорио! - закричал Ривас вслед удалявшемуся дворецкому.
- Не беспокойтесь, - заметил Керней. - Крис Рок, удовольствуйтесь сигарой, не следует быть слишком требовательным.
- Сожалею, что заговорил об этом, - ответил техасец, - буду вполне доволен сигарой, в особенности если мне разрешат пожевать ее. Мой желудок давно просит табачку.
- Возьмите сигару и жуйте ее сколько хотите.
Техасец выбрал одну из самых толстых сигар и принялся кусать ее, как сахар, к немалому удивлению Риваса, который, однако, постарался не показать этого. Крис Рок жевал табак и курил одновременно, так как дворецкий вскоре появился с трубкой.
Ривас, в свою очередь, закурил сигару и дымил, как паровоз. Курящий монах всегда и всюду производит очень странное впечатление, но так как в настоятеле монастыря Адхуско никто и не заподозрил бы анахорета, то и удивляться было нечему. Сев рядом с Кернеем и устремив взор на развертывающийся перед ним вид, он сказал своему гостю:
- Что скажете об этом ландшафте, дон Флоранс?
- Великолепно, чудесно! Я никогда не видел ничего величественнее и разнообразнее.
- Возьмите бинокль, - сказал монах, - и рассмотрите картину детально.
Он подал Кернею бинокль.
- Видите вы Педрегаль? Вон там, у подножия горы, его можно отличить по серому цвету.
- Конечно, - ответил Керней, - я вижу даже чащу, которой мы пробирались.
- Теперь взгляните направо. Видите ли дом среди полей?
- Да. Почему вы меня об этом спрашиваете?
- Потому что этот дом представляет для меня особый интерес. Как вы думаете, кому он принадлежит? Мне следовало бы, впрочем, сказать, кому он принадлежал или кому он должен бы был принадлежать.
- Как я могу это знать? - спросил Керней, находя этот вопрос довольно странным.
- Вы правы, но я вам сейчас все объясню. Несмотря на мои неоспоримые права на эту собственность, она, тем не менее, была у меня отнята и отдана нашему бывшему хозяину, начальнику Аккордадской тюрьмы, в виде награды за его измену стране и нашему делу.
- Какому делу? - спросил ирдандец, откладывая в сторону бинокль. Услышанное заинтересовало его больше того, что он видел.
"Стране и нашему делу" - вот слова, которых нельзя ожидать от разбойника или монаха. Дальнейшее доказало окончательно, что Ривас не был ни тем, ни другим.
- Дело, за которое готовы пожертвовать жизнью я и все, кого вы видели, ясно из моего тоста: "Patria y libertad".