Вчера Павлик Брюн на вопрос, когда он собирается лечь в больницу, чуть не хвастаясь, объявил, что у него нашли диабет и ишемическую болезнь. Бог любит троицу: из-за обнаружившейся вдобавок к ним гипертонии Игорь пока не сможет провести ему операцию.
Ближе к ночи позвонил художник Володя Круглов с вестью, что Костика Владимирова увезли со съемок "Кривого зеркала" с обширным инфарктом.
Я упоминал Костика в других своих записках, но нигде не написал о том, что он был открыт и по-детски наивен в юности, и оставался для меня таким же, когда стал грузнеть и мрачнеть.
Я помню его в прежнем браке — радушным кутилой, который всегда радовался гостям. Помню две его квартиры: маленькую — на Водном стадионе (там, чтобы я не заблудился, он всегда приходил встречать меня к метро), и потом — коммуналку на Курской (где его сын Лешка, никак не желавший расти, доводил нас до тихой истерики, показывая приемы айкидо).
Он оставался мне другом и в своем новом браке: хотя мне ни разу не пришлось побывать в его третьем по счету жилище, мы поддерживали отношения, встречаясь за разговорами в "кабаках". Вскоре нам пришлось совсем разойтись в работе, и года два назад, он встретил меня, насупившись, на съемках передачи "Линия жизни". Выпуск обо мне он записал в лучшем виде, тщательно и с любовью, — так, как может сделать человек, не умеющий предать или разлюбить друга после единственной, хотя и крепкой, ссоры. Впрочем, лучшие из моих бенефисов в "России" тоже снимал он, и "Опус № 10" я по-прежнему ценю за очень красивую телеверсию.
Последние годы Костик работал для Петросяна и вместе с ним — увы! — сделал "Кривое зеркало" самым рейтинговым проектом главных в стране каналов.
Позвонил Исаченков и сказал, что у Костика обнаружились тромбы — он узнал об этом от его жены Кати. Юре показалось, что она разговаривала с ним как "зомбированная".
Что же случилось? Почему вдруг обессилели те, кого мне даже трудно представить лежащими в палате? Может, метеорит упал на землю? И рыжее облако от неслышного взрыва пролилось ядовитой кислотой или проявилось незамеченным испарением?
Я тут же набрал Катерину. Она выдала мне затверженным текстом нечто вроде бюллетеня, которому скорее бы нашлось место в газете, а потом, к моему ужасу, произнесла необыкновенно приподнято: "Давайте за него молиться!"
14 октября 2007 г.
Этого следовало ожидать. Старик начал терять силы еще до полудня. Сразу после завтрака "девки" стали "дурами". А затем, попив чаю, он решил обзвонить "дур" и перенести банкет с шести на четыре часа вечера.
— Раньше уйдут, — проворчал он.
Так какого ж рожна ты затевал это безумное празднование?
Ночью я вернулся из Тулы окрыленный, хорошо принятый зрителями, с цветами. Марк уже спал. В два часа ночи на мою беду он проснулся, стал куролесить по квартире. И затем снова отошел ко сну. Когда я прошел по коридору в ванную, он, будучи уже в постели, зашелся таким неистовым храпом, что я даже позавидовал ему: не прошло и пяти минут, как он пожелал мне спокойной ночи.
Эта история с гостями вызвала у меня воспоминание, связанное с артисткой Ашрафовой, работавшей в Мастерской сатиры и юмора Москонцерта.
На сцене ее представляли Лейлой. На самом деле ее звали Еленой. Когда мы познакомились, она была полной крашеной брюнеткой, с короткой стрижкой, подбритой шеей и очень приятными чертами лица. Она была наделена необыкновенным и немножко злым чувством юмора. Леля родилась в Баку у русской матери от отца-азербайджанца, говорила с легким акцентом, который, в общем, и стал главной краской ее эстрадного образа. В Москве она закончила Театральное училище им. Щукина, и еще в пору учебы, по ее словам, была любовницей знаменитого актера Астангова. С колоритной кавказской внешностью ни в один московский театр ее почему-то не взяли, а вот на эстраде она была довольно известна — особенно в недолговечном дуэте с Вероникой Станкевич, о которой я уже писал в своем дневнике. Обе актрисы были очень яркими, и неизвестно, кто из них выглядел на сцене смешнее. Ясно было, что обе дамы с непростыми характерами продержатся в дуэте ровно до первой ссоры. Но они, вопреки прогнозам, умели мириться после частых стычек, пока не разругались совсем, да так, что не замечали друг друга при встрече.
Авторы писали сценки, учитывая смешную разность их масок: целомудренность кавказской женщины и здоровый цинизм русской бабы.
Мне пришлось звать Лейлу Лёлей. Так она захотела сама, хотя была значительно старше меня. Выглядела она хорошо. И уверяла всех, что своему отличному внешнему виду она обязана тому, что презирала любые диеты, а румяный цвет лица объясняла особым действием сливочного масла, которое никогда не исключала из рациона.
Когда мы начали репетировать пьесу "Это было вчера", которую написал — для меня, Ашрафовой, Новиковой и себя — Лев Павлович Шимелов, тоже бакинец и между пылкими ссорами даже приятель Лейлы, последняя с первой же встречи стала зазывать нас на обед в квартиру у Речного вокзала. Со слов Шимелова мы знали, что Леля всегда слыла знатной кулинаркой, но были предупреждены о ее поразительном свойстве: упрямо зазывать гостей и потом почти открыто ими тяготиться.
На каждой репетиции Леля расписывала суп-пити, люля-кебаб и другие блюда, которые она собиралась специально приготовить для нас, и однажды она назначила час обеда.
Мы почти одновременно переступили порог ее квартиры и обнаружили стол, уже накрытый множеством закусок.
Леля держалась 10 минут. Затем стала настойчиво предлагать следующие блюда: суп-пити был разлит в пиалы, когда еще оставалась нетронутой закуска. Она поминутно вставала со стула и, в конце концов, люля-кебаб оказались на столе, когда еще не вполне решилась судьба дымящегося в пиалах супа.
Как все одинокие люди, она торопилась снова остаться одна. От нетерпения пошли колкости и упреки. Обиды нашлись на каждого. Второпях запив чаем короткий обед, мы снова оказались в прихожей. Леля просила сделать такую встречу традицией, и нам ничего не оставалось, как обещать неукоснительно следовать только что родившемуся и обещавшему стать славным обычаю.
Я вспоминаю эту талантливую женщину, конечно, не для того, чтобы расквитаться за ее слабости. Они простительны. Мне хочется сказать о том, что несносный характер оставлял ее одинокой, а невыносимое одиночество лишь усугубляло характер.
Мы все такие — и холостяки, и старые девы, и нас ни за что не нужно жалеть.
В какой-то момент Леля, которой я, кажется, не сделал ничего худого, нашла повод, чтобы не здороваться и со мной — из-за какого-то пустяка, который она же и придумала.
Спустя годы Лейла неожиданно позвонила мне — единственно для того, чтобы похвастаться, что ее нашла работа, о которой она всю жизнь тосковала — новый спектакль в знаменитой Табакерке.
Я даже не сомневаюсь, что она играла там хорошо. И я поздравил ее с новым счастьем. Длилось оно, впрочем, недолго. Леля умерла от разрыва сердца. Так же одиноко, как и жила.
17 октября 2007 г.
Вчера родной моей племяннице Рашельке исполнилось 13 лет. Утром я отправил ей смс с поздравлением, и она ответила мне, вероятно, уже из школы коротким английским "Thanks". Поздно вечером я связался с семьей брата по Google Talk'у. Все были дома, я поговорил с каждой из девочек, с женой брата — Бахыт, и с Элькой — о делах, о планах, о своем отъезде с цирком в Таллинн и Ригу. Поздравил брата с премьерой Пятой симфонии Шостаковича. Из-за Шостаковича празднование дня рождения было отложено до ближайшего шаббата, когда можно будет всем семейством собраться за столом и пожелать нашей крошке расти и не лениться, не оставлять рисование и музыку, а главное, стать счастливее и удачливее, чем папа.
Рашелькой свою дочь брат назвал в честь покойной мамы, которая при рождении получила двойное имя — Раша-Ента. Под этим же именем, высеченным по-древнееврейски на ее могильной плите, она осталась навсегда на рижском кладбище в Шмерли. Там же, под общим памятником, покоится ее тетка Зина (Зелма — от рождения), и ее муж — Петр, который наверняка получил от родителей имя Пинхас, а потом в силу мимикрии принял имя евангельского апостола, который тоже когда-то поменял еврейское имя Шимон на греческое Петр.
Элька меня здорово насмешил своими вопросами про фильм "Глянец". Ему, кстати говоря, показалось, что в этой единственной из моих не-эстрадных работ, отчетливо слышна моя привычная фиоритура, знакомая зрителям по монологам "про Люсю". Он не замечал ее ни в "Любви с придурком", ни в "Путанах", ни в "Я тебя больше не знаю, милый". А здесь, в картине, все время чувствовал ее, и я не понял, мешало это ему или раздражало. Но мою улыбку вызвало как раз не соотнесение моих немногочисленных красок, а его вопрос, имею ли я юридическое право пародировать Лагерфельда.
Такой вопрос был задан впервые.
— Но кто его пародирует? — спросил я. — Ведь у моего героя фамилия Шифер. С чего ты решил, что я кого-то пародирую?..
— Ну как! Он внешне похож на Лагерфельда. В смысле — костюм, прическа как у него.
— Но это же очевидно, что Шифер просто хочет быть похожим на Лагерфельда. Как все эпигоны известных людей он не пародирует его, а подражает ему.
— А ты сам пародируешь Лагерфельда?
— Нет. Вообще никого не пародирую. Разве что всех российских кутюрье.
— Но если бы ты пародировал его, разве не надо спрашивать его разрешения? Я не знаю, как это называется? Авторское право?
— Право на что? На такие же очки? Или прическу?
Видно было, что Элик хотел построить вопрос иначе, но под моим наступлением он всегда тушуется.
В ту же минуту я вспомнил, как однажды гражданский певец, по которому я безо всякой личной причины уже проходился на этих страницах, вызвал к себе в гримерку молодого Мишу Евдокимова после того, как тот первым из юмористов представил пародию на него. Это случилось при мне в злополучном зале "Октябрь". И я могу поручиться за свои слова. Мне, конечно, не довелось быть при их разговоре, но помню только, что Миша вышел бледный, и затем уже трудно было скрыть известие о том, что гражданский певец отчитал молодого пародиста за то, что тот, не спросясь, посмел пародировать его со сцены. Пародия была точной и острой: Миша удивительно схватил в мелочах и неподвижную посадку головы и особенную манеру держать микрофон на проигрышах между куплетами. Потом, когда знаменитый певец понял, что и пародия может свидетельствовать в пользу его популярности, число разрешенных пародистов сразу выросло и сейчас, на правах приятеля, другой известный пародист часто показывает певца, появляясь на сцене в смешном парике и, точно как Миша, держа микрофон параллельно полу.
А мы, уже без Евдокимова, дожили до времен, когда, кажется, можно не спрашивать разрешения упоминать в собственном дневнике всемогущего властелина эстрады. Хотя нет… Мне не пришлось назвать его ни разу по имени. А значит, придется еще сорок лет выдавливать из себя по каплям раба, чтобы закончить эти записки, открыв в них, наконец, все ники и прозвища.
19 октября 2007 года
Как всегда, я приткнулся к сосне, которая уже пятнадцать лет охраняет маму. Я всегда целую пряную, горько пахнущую кору исполинского дерева при встрече и расставании.
Читал недавно про одного биолога, который утверждает, что растения так же разумны, как люди, и обладают памятью и характером. Это выяснилось в результате эксперимента, в ходе которого один из участников обрывал несколько листков комнатного растения, а затем в очереди людей, проходивших мимо горшка, растение узнавало своего обидчика, сжималось и даже пряталось от него.
По пути из Таллинна мы въехали в Ригу со стороны Шмерли. Света Хоркина и Сережа Лазарев подождали в машине, пока я вышел на короткое свидание с мамой. Не знаю, можно ли говорить, что кладбище бывает прекрасным, если иметь в виду не столько богатые памятники или великолепные ограды. Тяжелые, полные золотых и оранжево-красных листьев, ветви деревьев сошлись над погостом, закрывая непроглядное небо и останавливая бесконечный моросящий дождь. Мне вдруг подумалось, что именно таким пестрядёвым убранством должен быть обставлен любой невозвратный уход…
Маму и отца разделила горькая для меня несхожесть их последних пристанищ: вечно сырая, с пьянящим сосновым запахом почва Латвии и сухая, растрескавшаяся от зноя, земля Израиля.
На кладбищах мне почему-то всегда везет на курьезы.