- Что глядишь, как змея из-за пазухи? - рассмеялся Игнат. - Зубы показываешь, а кусать боишься? Я - солдат русский. Сам не дерусь, а семерых, ежели придётся, не боюсь...
Уловив ободряющий кивок князя. Дурында, растопырив руки, двинулся на Игната.
- Так тебя ж, детину, свалить легче, чем камышину, - рассмеялся Игнат. - Ладно, убивать не убью, а на землю уложу.
Он спокойно, как на штыковом учении, сделал мгновенный выпад железным своим посохом. Железный тупой удар пришёлся великану в грудь. Дурында охнул, руки его повисли безжизненно, он упал на колени, застонал, затем свалился на бок.
- Да, силушка у него отменная! - сказал Игнат. - Очнётся, авось и поумнеет!
Слуги бросились к Дурынде.
- Ну, погоди... - зашипел Спирька Игнату в ухо. - Посчитаемся!
- Вижу, вижу, солдат ты бравый, - растерянно молвил князь. - Штыковой бой разумеешь. Лихо ты его положил, лихо!
- Рад стараться! - приставил к ноге свой посох Игнат. - Я Захаровны-травницы сын Игнат. Двадцать пять лет отслужил под знаменами царя-батюшки Петра Алексеевича. Иду домой.
- Ночью, по этому лесу? - удивился Голянский.
- Так я ж у себя дома, - улыбнулся Игнат. - Чего бояться? Взять с меня нечего, а съесть меня некому.
- Какие вести принёс? - спросил князь, - Что видел в дороге, что слыхивал?
- Ах, люди добрые, - проникновенно сказал Игнат и погладил усы, - не дали вы мне с дальнего похода отдохнуть да начали спрашивать. Вы бы прежде накормили меня, напоили, отдохнуть положили, да тогда бы и вестей спрашивали.
- Хам, ирод! - запричитал Спирька, буравя Игната своими змеиными немигающими глазками. - С кем говоришь? Как осмелился князю-батюшке указывать?
- Ты, змей, вот что разумей, - грозно произнёс Игнат, - у меня под ногами не вейся! При всём честном народе тебя упреждаю. Ещё раз под руку подвернёшься - головы не сносишь. Ты не Дурында - удара солдатского не выдюжишь!
- Не трогай Спирьку, солдат, - сказал князь. - Он слуга наш верный... Иди пока к поварам, тебя накормят. Потом явишься, вести скажешь.
- Рад стараться! - гаркнул Игнат. - Спасибо на добром слове! А то за весь день полкуска хлеба, всего и съел.
- Чудно! - улыбнулся князь. - А я вот, почитай, уже года три хлеба не ем.
- Вот лихо! - удивился Игнат. - Да как же это прожить без хлеба можно?
- Живу, - продолжал князь с усмешкой. - То блины, то пироги, то калачи... Так без хлеба и обхожусь.
Пухлый боярин закатился смехом, повалился на ковёр, чуть было не опрокинул шандал со свечами.
"Наш князь Стоеросов хоть куда, - думал Игнат, шагая через поляну к зазывному свету поварских костров, - голова - грош, борода - сто рублей".
Когда Игнат уселся возле котла и принялся уписывать всё подряд, что ему с уважением подносили повара, Спирька направился к шатру.
Князь и его гость ели жареную рыбу и запивали её бражкой.
- Как у тебя, князь, всегда потешно, - восторгался Голянский, - то драка, то ещё что-нибудь...
- Гей, Спирька! - Князь покосился на слугу. - Проучил тебя солдат?
- Поживём - увидим, - мрачно молвил Спирька. - Ох, князь-батюшка, и натерпимся мы горя с этим солдатом, чует моё сердце.
- Не каркай, не каркай... - замахал жирной ручкой Голянский, - ты всегда плохое говоришь...
- Вот помяните моё слово, боярин, - не унимался Спирька. - Беду он нам принёс, солдат этот.
- Вот, помню, в прежние времена... - начал было князь, но на дальнем конце поляны послышался тревожный шум.
Стоеросов, Голянский, Спирька, слуги замолкли, насторожились.
Слышно стало, как кто-то бежит по поляне, тяжело дышит.
- Князь-батюшка! - закричала тёмная фигура, приближаясь к костру. - Не вели казнить...
Из темноты выбежал старший конюх - бородатый, в рваной рубахе, рухнул на землю, к ногам князя.
- Беда, князь, беда... - бормотал, едва переводя дух, конюх.
- Что, ирод, что ещё? - пихнул конюха ногой в бок Спирька.
- Господи спаси и помилуй! Господи спаси и помилуй! - мелко закрестился Голянский. - Гос...
- Коня боярского воры свели! - одним духом выпалил конюх и снова уткнулся головой в траву.
- Не усмотрел! Не уберёг! - продолжал пинать сапогами в бок конюха Спирька. - Изведу, ирод!
Голянский от испуга губы совсем распустил, уши развесил, глаза растопырил. Язык во рту вспух, еле-еле ворочался:
- Ко...ко...ко...ня мо...мо...мо...его...
- Живьём сожгу! - зашипел Спирька.
- Не погуби, князь-батюшка! - снова закричал конюх.
Голянский наконец смог заговорить, тяжело ворочая языком:
- Знаешь, сколько этот конь стоит? А? Что ж это... господи... князь... как же это... Я графу буду челом бить... обижают меня тут...
- Конь мною ещё куплен не был, - спокойно сказал князь. - Твой конь, боярин, украден... твои деньги сгинули...
- Мой? - завизжал Голянский. - Ах, он ещё мой! Не твои ли тогда, князь, слуги его и украли? Я графу всё поведаю!
- Что? - грозно вскинул голову князь. - Я - конокрад? Да за такие слова...
- Что мне слова! - всё громче визжал Голянский. - Мне деньги подавай, князь! Твои сторожа его проспали, с тебя и спрос!