- Посвети-ка! - попросил он. - Добро... До зари конь простоит, ничего с ним не станется.
- Морду ему завяжи получше! А то голос подаст - беды не оберёшься! беспокойно произнёс коротенький человечек.
- Так чем же завязать-то? - удивился Дурында. - Кафтаном моим, что ли?
- А, дьявол тебя побери! - заскулил коротенький, поставил фонарь на землю и начал раздеваться. - Гол как сокол, а туда же... в сотоварищи... Пояса и то за душой нет!
Продолжая ругать Дурынду, он снял кафтан, потом холщовую длинную рубаху. Поёжился с непривычки, быстро влез в кафтан.
Дурында взял рубаху, разорвал её вдоль.
- Злыдень, ты и есть злыдень! - запричитал коротенький. - Своё бы рвал!
- Так завязать-то чем же? - пробасил Дурында. - Зато уж не гугукнет.
Он ловко спеленал морду коню, закрепил узел на шее. Потом загнал коня в кузницу, вновь завалил дверь камнем.
Коротышка за это время обошёл вокруг кузницы с фонарём.
- Кажись, всё, - сказал он, возвращаясь к двери. - Теперь назад, а то, не ровён час, схватится нас князь.
- Кабы не приметили конюхи чего, - опасливо произнёс Дурында. Несдобровать тогда нам.
- Нам? Хе-хе, - не то закашлялся, не то засмеялся коротышка. - Не с нас, а с конюхов за коня спросят. Запорют двух-трёх - велика ли беда? А мы без барыша не будем!
Конокрады двинулись назад, к дороге. Под тяжёлыми шагами Дурынды ломались сучья и ветви кустарников.
- Не топай, ирод, не топай! - озлился коротышка. - Тебя за версту слышно, медведь ты этакий. Всё дело погубишь!
Игнат спустился с дубка, захватил своё имущество и, спотыкаясь, проваливаясь в трухлявые пни, пошёл, стараясь не упустить из виду конокрадов.
Вот и дорога. Пыль глушила шаги. Дурында с коротышкой, а за ними Игнат шли беззвучно.
Пройдя версты полторы, коротышка сказал Дурынде:
- Вместе нам являться негоже. Ты заходи на поляну с одной стороны, а я с другой!
Дурында свернул в лес, а коротышка, помахивая фонарём, двинулся дальше.
Игнат затаился, долго глядел вслед удаляющемуся светлому пятну.
Затихли в лесу могучие шаги Дурынды.
"Куда ж двинулись лиходеи? - задумался Игнат. - Не иначе тут лагерь у них..."
Солдат отвязал сапоги с железного посоха, надел их на ноги, пошевелил пальцами:
- Ну, самоходы, ать-два!
Игнат зашагал в ту сторону, куда скрылся коротышка с фонарём.
Через некоторое время справа от дороги, в лесу, услышал он какой-то неясный шум, голоса.
Осторожно пробираясь сквозь кусты, Игнат вышел на тропу, а она вывела его на большую поляну. На дальнем конце поляны пылали факелы, освещая небольшой шатёр.
Громко ржали лошади, раздавались крики челяди. В отдалении, за стеной деревьев, пылали два больших костра.
- Ого-го! - обрадовался Игнат. - Сон, кажется, в руку: найдётся и мне тут что-нибудь на зубок!
Стараясь всё время быть в густой тени деревьев, он пошёл вокруг поляны, подбираясь к шатру.
Возле шатра на коврах и подушках возлежал большой толстый человек в богатом кафтане и сафьяновых расшитых сапожках. В ногах у него блестело соболье одеяло - чтобы прикрыться в случае тумана.
Но не дорогое убранство удивило Игната: у толстяка на груди полотенцем висела светлая борода.
Она упиралась в толстый круглый живот, который нылезал из кафтана, как тесто из опары.
- Растил барин бороду на посмешище городу, - пробормотал Игнат. - Вот чудеса-то: я таких бород давненько не видывал! А брюхо-то нажевал боярин! За целую роту небось ест и пьёт! Рот до ушей, хоть завязки пришей! Чудно!
На пальцах княжеской руки играли, искрились в неверном свете факелов кольца с камнями-самоцветами.
"Князь Данила! Сельцо - за кольцо! - припомнились Игнату слова бобыля Савелия. - Эх, сковать бы из тех колец цепь, да князя на неё!"
Из-за шатра вышел коротышка-конокрад, поклонился.
- Где был? - спросил князь.
- За охотничками присматривал, князь-отец, - доставая лбом до подушки поклонился коротышка. - Будет завтра дичина, Данила Михайлович, непременно к столу будет.
"Ого, сам Данила Стоеросов! - обрадовался подтверждению своей догадки Игнат. - На ночную прохладу глядя, вылез остудиться! Вот так оказия!"
Рядом с князем валялся на ковре бритый мужчина неопределённых годов не то чтобы толстый, а весь пухлый, будто налитой жиром. Щёчки его набрякли, как воск на свече, которая только-только начала оплывать. Толстые бледные губы болтались - казалось, что он запихал в рот блин, да не мог его проглотить, и края блина так и остались висеть наружу. Когда бритый поднимал свою пухлую руку, чтобы взять ковш с вином, то рука просвечивала розово, сквозилась жирком.
- Наш род, род бояр Голянских, всегда славен был конями, - пришлёпывая при каждом слове губами-блинами, вяло молвил пухлый барин. - Тебе, князь, вестимо, из каких конюшен был игреневой масти жеребец царя-батюшки Алексея Михайловича?
- Неужто из твоих, из голянских? - равнодушно спросил Стоеросов.
- Истинно, князь, истинно! - захлебнулся радостным смехом пухлый барин. - Конь, что ты у меня купить хочешь, из того же рода. Если его из Болотного края увести да в столицу доставить, большие деньги взять можно.
- Я тебя, боярин, не неволю, - сказал князь, - продавай кому хочешь.
- Уговор дороже денег, князюшка, - зашлёпал губами Голянский. - Раз я тебе слово дал, то сдержу, хоть себе в убыток...
Слуги сменили факелы, принесли свечи.
Игнат всё прикидывал и примеривал, как бы ему половчее выйти к шатру, на свет.