- Практически нет.
- А философия?
- Ценность гуманитарных идей девальвирована в последнее десятилетие. Все только и делают, что пьют и смотрят телевизор."
Ну, и чему они нас научат? Пить в России всегда умели. А уж телевизор смотреть даже дебил может.
"... Елле - будущий режиссер. Его идеал - Хичкок.
- Феллини? Тарковский? Это старо! И потом это слишком умно для Голландии, в которой никогда не было собственных великих режиссеров, говорит Елле."
Ну еще бы. Откуда им взяться, если все "будущие режиссеры" будут такими недоумками, как этот Елле? Он ведь, судя по всему, не знает ни того, что знаменитый Йорис Ивенс был голландцем, ни того, что модный ныне Верхувен голландец. Интересно, видел ли он фильмы Верснаппена или Звортьеса? Или, на худой конец, слышал ли такие имена?
Впрочем, зачем им? Они уверены, что всг знают.
"- Все должны немедленно собраться в ресторане "Пушкин", я буду там читать стихи Чехова! - сообщает Сьюзен, пробегая по вагону.
- Очень хорошо! Я в конце вечера спою две русские песни: "Хавву нагилу" и "Подмосковные вечера", я выучила их в Африке! - кричит Жаклин и бежит за Сьюзен."
С "Хава нагила" все понятно. Что русские, что евреи-хасиды - это все какие-то восточные европейцы, полудикие люди, они западному обывателю все на одно лицо. Ну не разбираться же, право, кто какие песни поет? А вот стихи Чехова - это, действительно, интересно. Чехов, между нами говоря, был прозаик и драматург. Стихов у него чуть больше десятка, из них объемом больше четверостишия - и вовсе, кажется, три. И все они, мягко говоря, специфические. Сомневаюсь, что хоть один переведен на иностранные языки.
Отродясь не слышал публичного чтения стихов Чехова. Тем более от западных антропософов. Даже и не знаю, что это могли быть за стихи, а главное, что в их могли антропософы понять?
В метлу влюбился Сатана И сделал ей он предложенье; К нему любви она полна, Пошла в Сибирь на поселенье.
Здесь без "герменевтики" не обойтись.
Я полюбил вас, о ангел обаятельный, И с тех пор ежедневно я, ей-ей, Таскаю в Воспитательный Своих незаконнорожденных детей...
Черт! И правда есть какое-то внутреннее родство с антропософским мещанским борделем на колесах...
Но самый кайф, конечно - ресторан "Пушкин". Как плевок в лицо.
Где уж любимым Арбатовой антропософам понять, что это - оскорбление национального достоинства русских. Они об этом и не думали. Еда - это самое главное в человеке. Самое святое. Им и своих не жалко. В поезде пять вагонов-ресторанов:
"Пушкин", "Чехов", "Ггте", "Шиллер" и "Гамсун". Великие писатели, мировая литература - это так, некое обрамление священного процесса поглощения пищи и переваривания ее при помощи желудочного сока, желчи и ферментов поджелудочной железы. Ну, ясно, антропософы - они убогие, они много чего не понимают, но где была, с позволения сказать, литератор Арбатова? Что же она молчала - и не могла своим немцам и голландцам сказать, что не принято в России именами великих писателей рестораны называть, что оскорбительно это для менталитета русского интеллигента?
Или за халявные дойчемарки и роль дикаря сыграть не западло?
А они, антропософы, нас, диких, всегда готовы учить культуре. "Как только автобус трогается, Анита кричит свое традиционное:
- Подождите, я забыла сходить в туалет!
- И делает это прямо у колеса автобуса. Европа! Где нам, дуракам, чай пить!"
Ну, это мы уже читали. Хуже того - в школе проходили. Со стилем там, прямо скажем, тоже было не ахти, хотя, кажется, и лучше, чем у Арбатовой, но фактура-то, фактура-то какая узнаваемая!
"Генерал был очень чистоплотный человек; дважды в день, утром и перед сном, мылся с головы до ног горячей водой. Морщины на узком лице генерала и его кадык всегда были чисто выбриты, промыты, надушены... Но при этой своей чистоплотности генерал не стеснялся при бабушке Вере и Елене Николаевне громко отрыгивать пищу после еды, а если он находился один в своей комнате, он выпускал дурной воздух из кишечника, не заботясь о том, что бабушка Вера и Елена Николаевна находятся в комнате рядом."
"Перед отъездом он протрезвился ровно настолько, чтобы настрелять себе из маузера кур по дворам. Ему некуда было их спрятать, он связал их за ноги, и они лежали у крыльца, пока он собирал свои вещи.
Румын-денщик подозвал Олега, надул щеки, выстрелил воздухом, как в цирке, и указал на кур.
- Цивилизация! - сказал он добродушно."
"Длинноногий адъютант в отсутствие генерала задумал освежиться холодным обтиранием и приказал Марине принести в комнату таз и ведро воды. Когда Марина с тазом и ведром воды отворила дверь в столовую, адъютант стоял перед ней совершенно голый. Он был длинный, белый - "як глиста", плача, рассказывала Марина. Он стоял в дальнем углу возле дивана и Марина не сразу заметила его. Вдруг он оказался почти рядом с ней. Он смотрел на нее с любопытством, презрительно и нагло. И ею овладели такой испуг и отвращение, что она выронила таз и ведро с водою. Ведро опрокинулось, и вода разлилась по полу. А Марина убежала в сарай...
- Ну что ты плачешь? - грубо сказал Олег. - Ты думаешь, он хотел что-нибудь сделать с тобой? Будь он здесь главный, он бы не пощадил тебя. Еще и денщика позвал бы на помощь. А тут он действительно просто хотел умыться. А тебя встретил голым, потому что ему даже в голову не пришло, что тебя можно стесняться. Ведь мы же для этих скотов хуже дикарей. Еще скажи спасибо, что он не мочатся и не испражняются на наших глазах..."
* * *
Сильное впечатление, чувствуется, произвели на Арбатову поведенческое убожество и психологическая неразвитость ее западноевропейских спутников. Это убожество и эту неразвитость она скрупулезно, с дотошностью этнографа, описывает, но называет почему-то "европейским менталитетом". Ну конечно: менталитет - слово модное, красивое, непонятное, у всех на слуху. Московскому драматургу Арбатовой оно особенно симпатично.
Только "менталитет" тут не при чем. Тут бы уместнее Арбатовой учебники по возрастной психологии почитать - на тему о формировании личности, и особенно о тех патологических (но очень распространенных) случаях, когда индивид до уровня личности так и не развился.
Оно конечно, таких и у нас полно. Но наши при этом ощущают свою ущербность - или хотя бы подозревают о ней. Наша (России/СССР) культурная традиция заставляет. Жизнь тяжелая заставляет. А на Западе - комфорт. Всг разжевано. Все услуги. Только бы деньги были*. Потому и с чувством юмора плохо. И сам юмор - примитивный. Зато самодовольства - через край.
"К нам подсаживается профессор антропософской медицины доктор Цукер, ослепительно холеной внешности.
- Что такое антропософская медицина? - игриво спрашиваем мы с Лолой между мороженым и кофе и, в ужасе, слышим, что он начинает отвечать на этот вопрос на полном серьезе. Он читает введение в курс, от которого кофе перестает быть горячим, а мороженое - холодным, а в заключение требует посещения всех его лекций и семинаров.
- Это безумно интересно, - кисло говорим мы, когда его удается остановить.
- Вы с западниками поосторожней, - издеваются над нами однокупешники Андрей и Леонид. - Они же дети. Они же все воспринимают всерьез."
Эх, Арбатова! Это ты еще не видела представителя американской фирмы, который, как ты выражаешься, "на полном серьезе" ("great problem") рассказывает, какие сложности испытывает его фирма в связи с такой фразой в руководстве для пользователей компьютерами: "если вы хотите продолжить работу, нажмите любую клавишу (press any key)". С редким упорством рассерженные американцы звонят, пишут, присылают факсы с одной и той же претензией: я, мол, обследовал всю клавиатуру, каких только клавиш там нет - и "Enter", и "Escape", и "Caps Lock", но вот клавиши с надписью "Any Key" нету!.. А ты говоришь, "антропософская медицина"!
"14-летняя Науми, крупная сексапильная девчушка, все время лежит под кустом в объятиях Денси, иногда подходя к Елене и мяукая: "Ма, вытащи мне занозу из пальца!", "Ма, меня кто-то укусил, подуй!"
- Все голландские девочки начинают половую жизнь в этом возрасте, объясняет Елена. - Если это будет позже - появится комплекс неполноценности. Я предпочитаю, чтоб это было у меня на глазах, и сама покупаю ей противозачаточные средства.
Она всегда знакомит меня со своими бой-френдами. Так спокойней. Если родители делают вид, что они не знают, что их половозрелый ребенок имеет партнера, это, как правило, кончается абортом".
Конечно, трахаться и наши в 14-летнем возрасте могут. Дурацкое дело, как справедливо говорит народная мудрость, - нехитрое. Но к маме с просьбой на укус подуть не бегут и проблемы контрацепции решают сами. И вообще: если половозрелый - это уже не ребенок. А если ребенок - это не половозрелый.
Это стадо недоразвитых "деятелей культуры", где взрослых нельзя отличить от детей (так что даже ни у кого вопроса не возникает, что, собственно, делает в "караване"
14-летняя Науми - она что, тоже "деятель культуры"?), жрущих, пьющих и совокупляющихся - прекрасный символ мещанского Запада эпохи потребительского гедонизма. Буржуазное общество потому так легко переварило "сексуальную революцию", что она позволила расширить рамки мещанского потребления за счет секса, легализовать секс как товар вдобавок к движимости и недвижимости, еде и питью, доступному (то есть примитивному) псевдоискусству. Это - классическая картина образа жизни паразитического общества (вроде позднего Рима), то есть общества сытого и безответственного. Когда в 1925 году Ортега-и-Гассет написал "Европа вступает в эпоху ребячества", он именно это и имел в виду. Ребячество это именно сытость и безответственность, уверенность в том, что ты будешь сыт и что за твое "невзрослое" поведение ты не будешь наказан. Разумеется, при этом нельзя "покушаться на устои": поэтому "караванцы" (как называет своих спутников Арбатова) "в своих кровных городах" и демонстрируют "бесполость" - школьник ведь тоже в школе не стреляет из рогатки по лягушкам и не лазит по соседским яблоням, а чинно сидит за партой, отвечает уроки или поет псалмы. Это - правила игры. Если он будет вести себя не так - его могут лишить гарантированной сытости. А сам он ни добывать, ни готовить еду не умеет. Он несамостоятелен. В этом смысле несамостоятельны, невзрослы, примитивны детским примитивизмом спутники Арбатовой по "каравану деятелей культуры"*. Не случайно их пристрастие к играм, притом играм примитивным - и детская уверенность, что все одинаково могут в эти игры играть и всем это должно быть интересно.
И с такими людьми Арбатова вынуждена мотаться по всей России, а затем и Монголии. Понятно, они ее достали, и, как бывает у нашего человека (пусть даже феминистки), когда его достают, у Арбатовой активизируется умственная деятельность. Она возвышается до обобщения: "...ситуационный стандарт среднеарифметического европейца почище любой совковой зомброванности.
Они все время делают то, что принято, они даже шаблон ломают по шаблону".
Правильно говорил Пушкин: нет более увлекательного занятия, чем следить за мыслью великого человека. Вот у Арбатовой: как соплеменники, так "совки" и "зомби", а как западные придурки, так "ситуационный стандарт". Красиво, научно, с тайным восхищением и едва не с придыханием. На язык родных осин не переводится.
И нечего списывать на "европейский менталитет" то, что на самом деле является обычным мещанским эгоизмом, мещанской мелочностью, мещанской скупостью, мещанским бессердечием. Европейцы, положим, разные бывают. Мой друг из Мюнхена Генрих фон Айнзидель уж такой европеец - всем европейцам европеец.