…Пусть дойдет к вам поскорей этот воскресный привет. Я только что вернулся с футбольного поля. У нас были гости из соседнего лагеря. К сожалению, наша команда проиграла 0:2.
Да, русские выполняют свое обещание. Фургон с буфетом и вином уже дважды побывал в лагере, а сегодня был уже третий футбольный матч, и каждый, кто хотел, мог идти смотреть. Футбольная площадка в нескольких минутах ходьбы от лагеря, сопровождение — всего несколько солдат. И во время игры часовых почти не было видно; может быть, среди зрителей, в гражданском? Хорошая была игра, без грубостей, и местный русский судья умело держал обе команды в рамках. Футболисты из другого лагеря пошли после игры к нам, вымылись в душе, походили по лагерю, ужинали у нас.
Многое их удивило. И то, что у многих наших — прически, а уж про мои рыжие кудри сколько было сказано… А как они были удивлены нашим театром! И большая столовая, и зрительный зал, и наш «зоопарк», живой уголок — все это казалось им чудом. Даже столярная и механическая мастерские, не говоря уже об ужине, которым их накормили. А был-то всего-навсего обыкновенный перловый суп. Говорили, что у них в лагере постоянно одно и то же — Kapusta, во всех видах… «Послушай, Франц, — обратился один из футболистов к своему капитану, — давай останемся здесь! Зачем нам обратно в свой лагерь?»
Прощаясь, договорились сыграть в футбол через две недели у них. Интересно, что из этого выйдет, договорятся ли русские начальники.
Вот уже две недели, как Маша у матери; я не знаю, вернется ли она. А Макс принес сегодня интересную новость: 10 августа у начальника лагеря Владимира Степановича день рождения, юбилей, и лагерь, то есть мы все, подарит ему автомобиль! Кто такое, интересно, устраивает, и что за тележка это будет? Максу известны все подробности, потому что он ковал у себя на работе в кузнице детали для этой машины.
За забором лагеря, вплотную к нему — нечто вроде свалки металлолома. Пришедшие в негодность, брошенные и разобранные машины военной части и другое железо. В этой куче наши специалисты из лагерных мастерских и отбирали разные части и детали. И из них мастерили легковой автомобиль… Самые большие трудности были с покраской частей кузова — ведь настоящий лимузин должен блестеть! Но и с этим справились, помог устроить кузов в покраску кто-то из русских офицеров. Осталось только отполировать его, а в остальном — машина уже ходит. Эрвин Шипански, мастер на все руки из лагерной мастерской, уже опробовал ее.
Все это пока что держится в тайне, чтобы было потом на самом деле сюрпризом. Если правда, что в октябре мы поедем домой, будет действительно прекрасный прощальный подарок человеку, который сумел превратить лагерь в оазис человечности, сумел руководить им, быть нашим покровителем в нелегкой жизни за колючей проволокой. Если сравнить с другими лагерями — хоть тех же футболистов, что приходили к нам, — сразу понятно, как много сделал для нас Владимир Степанович. Лучшее, чем в других лагерях, питание. Места общего пользования и санитария. Зимняя одежда для всех. Репродукторы с музыкой и объявлениями в каждой комнате. Распределение по цехам по усмотрению назначенных из самих пленных и благодаря этому — благополучное положение с финансами лагеря. Оборудование лазарета, больницы для пленных. Выходные дни на тяжелых работах. Почта от нас в Германию и к нам из дому.
Не перечислить всего, что он сумел сделать вместе со своим помощником — пленным комендантом Максом Зоу-копом. А уж как должен быть благодарен ему я! Ведь это он буквально вытащил меня из лап здешней полиции. Если бы не он — была бы мне дорога после встречи с Лидией из Киева прямо в штрафной лагерь. А разве не его заслуга — «кооперация» со швейной фабрикой, где мы добыли рукавицы для всех военнопленных! И так далее и так далее. Владимир Степанович — человек, которому все мы без исключения должны быть благодарны.
Из письма домой 23 июля 1949 г.:
Дорогая мама,
во вторник мне выпало счастье искупаться в море. Замечательный был вечер, правда, времени маловато. И все равно — какая это радость вот так, по-настоящему, бултыхаться в воде! После купанья мы с Максом побывали в павильоне при тамошнем санатории и выпили на радостях за такую редкостную удачу. Так что в лагерь вернулись немного навеселе только к 24 часам. В сопровождении русского офицера, разумеется…[1]
Да, это была неделя важных событий! Маша вернулась из Днепропетровска. Нина виделась с Людмилой. Макс ставил забор на «даче», где отдыхают офицеры из нашего лагеря, и ему разрешили взять меня с собой в помощь. Домик этот у самого берега Азовского моря, так что мы, закончив работу, могли искупаться. Офицер снабдил нас купальными трусами и полотенцами и оставил на берегу одних. Первый раз в жизни я купался в море, это было замечательно! И ощущение — пусть еще неполной, но уже свободы, и чувство, что скоро она придет уже окончательно…
Выпили мы на берегу и вина — у Макса были деньги, несколько рублей. Работы с оградой еще на два-три дня, и, когда Макс заготовит в кузнице недостающие части, мы сюда еще приедем.
А Нина жаловалась Людмиле, что целый месяц обо мне ничего не знала, я ведь даже записки Нине не написал. Да, видно, здорово завяз я в этой истории с Марией Петровной. Но теперь, услыхав, что Нина сокрушается обо мне, снова чувствую, что люблю Нину как прежде. Если бы мог, побежал бы к ней просить прощения… Наверное, с Машей — это у меня все же от сексуального любопытства. Ну хорошо, а разве такое влечение — это не любовь? Не думал я раньше, что все это так сложно и что я с самого начала попаду в такую переделку…
Да, Маша вернулась из Днепропетровска и, как обещала, первым делом пришла ко мне на кухню. Посторонних здесь нет, но, видно, рисковать она не хочет. И назначила свидание — через час у нее в больнице. Куда лучше, если бы как по волшебству явилась возможность повидаться с Ниной, но от нее меня ведь отгораживает густая колючая проволока. И вот я опять у Маши в комнате, она бросается ко мне неудержимо, у меня дыхание перехватывает от ее бурных объятий. Время еще раннее, до обеда далеко. И уже приготовлена коробка с книгами, на верхней — название по-немецки: «Handlexikon der Medizin», медицинский словарь-справочник.
И вот мы опять идем домой к Маше. Никого по дороге не встретили, вошли в квартиру, я поставил коробку на кухонный стол… «Просто сумасшедшая женщина! — мелькает у меня мысль. — С ума сходит от любви и желания!» И тут же ловлю себя: я же и сам его испытываю, ведь после нашей последней встречи прошло уже добрых три недели. Объятия и ласки продолжаются.
Машина голова лежит у меня на плече. Маша рассказывает о поездке — и как долго пришлось ждать поезда, и какая там была теснота, и как трудно было добираться из огромного города Днепропетровска в деревню, где живет мама, за пятьдесят километров. А в Мелитополе ждали поезда почти пять часов, и шофер Дмитрий с трудом усадил Машу в битком набитый вагон… Слава Богу, ей досталось место у окна, и соседи в купе были приличные люди.
Из деревни Маша возила маму в больницу (и сама осматривала, конечно). Там не нашли ничего страшного — возраст, маме под семьдесят, ну и нервы, конечно. Она ведь знает, что дочь работает в лагере военнопленных — каждый день с проклятыми фашистами… «И ты, Витька, тоже фашист!» — улыбается Маша и снова и снова меня целует.
Я спросил: «И что ты делала все эти три недели?»
И Маша стала рассказывать, как она ходила по книжным магазинам — искала книги по медицине и разузнавала, как там вообще обстоят дела с врачебной помощью. В той деревне, и в соседних тоже, врачей нет. Ближайшее место, где можно получить медицинскую помощь, — на окраине Днепропетровска, почти за пятьдесят километров.
«Если купить в деревне дом для нас, и там принимать больных…» — продолжает Маша.
Верно ли я понял? Маша, кажетсяу-уже решила, что мы будем жить вместе, семьей? Я оторопел. А Маша побежала на кухню, принесла оттуда книги и разложила на кровати. Это медицинские книги на немецком языке и словари — русско-немецкий и немецко-русский. «Я тебя всему научу, — воркует Маша, — и у нас будет частная практика, прием больных. Сначала, конечно, я сама, а ты будешь учиться, я тебе помогу. А пока — переведу тебя здесь в санитары, чтобы ты подучился. Я все продумала! Мама даст нам денег на обзаведение, будет присматривать за внуками… Я так счастлива!»
Ничего себе! Не знаю, что и думать. Хорошо еще, что Маша и сама просит, чтобы я не отвечал ей сегодня. Я могу себе представить жизнь вместе с Машей, которая меня безумно любит, но… А Маша, похоже, читает мои мысли. «Витька, доктор в деревне — это невероятная удача для них! И обеспеченная жизнь для нас, о куске хлеба думать не придется. Государство будет мне хорошо платить, а что ты бывший военнопленный, никому знать поначалу не надо. У врача никто там документов не спросит, а если понадобятся, то уж как-нибудь я сумею добыть их…»
Эх, если бы все это — да за две тысячи километров отсюда, западнее!
А пока что пора возвращаться в лагерь, и Маша отводит меня на вахту. Надо мне, наверное, опять посоветоваться с Максом. Наверное, это было бы замечательно — поскорее забыть про плен, жить с Машей одной семьей, иметь детей. Но уверен ли я, что любовь с Машей — не только половое влечение, наслаждение от обладания такой женщиной? И кроме того — я ведь люблю Нину. Как только о ней вспоминаю, так меня тут же охватывают сомнения. Любовь с ней значит для меня гораздо больше, чем просто половая близость.
Разумеется, я хочу освободиться из плена, кто же не хочет! Но что я получу взамен? Буду рядом с Машей, буду свободным человеком, но знаю ли я эту страну, понимаю ли я этих людей? Только и долбили нам в гитлерюгенде, что они «недочеловеки», что страна у них «большевистская». А я до сих пор не знаю, что это такое — большевизм. А что касается «недочеловеков», то я здесь узнал и многих замечательных людей и не очень хороших тоже. Ну и что? Везде есть и хорошие люди, и не очень хорошие…
Тысячи мыслей не дают мне покоя, не знаю даже, удается ли мне сохранить ясную голову. Как я надеялся, что за три недели, пока Маши не будет, все уладится само собой, а теперь вместо этого — новые сложности. И чем тут может помочь мне Макс? Наверное, стойкости мне не хватает, вот что… Надо прямо сказать Маше: «Послушай, все у нас с тобой замечательно, но не надо строить планы. Я хочу домой. Когда нас отпустят, я поеду домой вместе со всеми, вот и всё!»
Макс вернулся сегодня с работы поздно, поговорить с ним сразу я не успел. А после вечернего супа у нас была до поздней ночи репетиция, мы ставим музыкальную пьесу «Эрика». Так что рассказал я Максу о Машиных планах перед самым сном.
«Мальчик, не устраивай глупостей! — сказал Макс строгим голосом. — Заводи себе романы, если хочешь, но домой мы поедем вместе, очень скоро. И не вздумай остаться, это невозможно, обещай мне!» Кажется, он расстроен так же, как я. Нет, конечно, не останусь я здесь, какие бы златые горы Маша мне ни обещала.
Проходит еще несколько дней, я работаю на кухне и стараюсь не встречаться с Машей. Мы с Максом ездили еще раз на море, устанавливали ограду на даче. Опять купались, на этот раз среди отдыхавших на пляже русских. А перед возвращением в лагерь офицер угостил нас хорошим вином — по большому стакану.
Сказал, что Макс отковал им забор на славу.
Пришел заведующий нашим отделом труда Вальтер и позвал меня к коменданту Максу Зоукопу. Сказал, что уже говорил с ним и просил отпустить меня на прежнюю должность. Но надо еще, чтобы разрешил Владимир Степанович.
Комендант улыбается: «Ну, как отбываешь наказание?» Отвечаю, что хорошо. Что хоть не выпускают из лагеря, зато при кухне, а еда для пленного — всегда первое дело. «Ладно, — говорит комендант. — Коротко и ясно: с завтрашнего дня идешь работать к Вальтеру. Зайдешь ко мне в контору, получишь пропуск. И смотри мне, чтоб не пришлось начальнику вызволять тебя из полиции еще раз!»
Вот так я и вернулся на прежнюю работу. Вальтер сказал — дело в том, что мало кто может читать и писать по-русски. Ставили кого-то заниматься теми цехами, что были в моем ведении, но получалось плохо. А я готов на радостях обнять Вальтера. Что ж, завтра посижу еще в-отделе, разберусь с бумажками, что накопились за эти два месяца. Сразу видно, что многого не хватает; нет отчетности для бухгалтерии по выходам пленных на работу, а без нее завод лагерю не платит. Поскорей бы все это уладить, и тогда — на завод, повидаться с Ниной!
И через день мы опять едем на завод вместе. Макс, верный друг, тоже рад, что я снова буду, можно сказать, у него под крылышком. И с усмешкой спрашивает, куда я пойду в первую очередь. Я, конечно, направился сначала в мартеновский цех. Секретарша Лидия встретила меня прямо как блудного сына. Спрашивает, почему это я столько времени не появлялся. Рассказал ей про историю с киевской Лидией, она невесело посмеялась. От Ивана Федоровича у нее известия: он остается у жены в Сибири; он нашел там хорошую работу — будет главным инженером металлургического завода. Он спрашивал и обо мне, и Лидия обещает, что сегодня же напишет ему, что со мной все хорошо, и от меня тоже передаст Ивану привет.
Появился Георгий Амвросиевич, заместитель начальника цеха, и повел меня к себе в кабинет. «Где это ты пропадал, Витька? Вы все скоро домой поедете и знать не хотите, что у нас здесь делается? Ну ладно. Когда притащишь бумаги, которые мне подписывать? Завтра или послезавтра?
А может, совсем не надо?» Смеется и достает из ящика письменного стола бутылку водки. Что ж, хоть еще и раннее утро, я не откажусь. «Лидия! — зовет он. — Принеси нам чего-нибудь закусить!». И наливает два стакана до краев, а в третий — поменьше. Это для Лидии, она уже ставит на стол хлеб и сало.
«Будем здоровы!» — Георгий поднимает стакан и одним махом осушает его до дна. Я так не могу, мне приходится несколько раз отдышаться. Разговор возвращается к бумагам, я объясняю, что сегодня пришел, чтобы осмотреться, и прощаюсь. Только вышел в цех, как Георгий позвал меня обратно и повторил еще раз, что скоро мы уедем домой, но пока надо работать так же, как и прежде. И исчез — с такой же скоростью, как и появился.
Я побывал у печей, узнал, что за это время никаких происшествий не случилось. Обошел и другие бригады, побывал у начальника силикатного цеха Петра Ивановича, у начальника электростанции Михаила Михайловича, нашего Миши. Здесь меня, можно сказать, и за пленного не считают; Миша меня приветствует словно старого друга, только что не обнимает. И я чувствую — он не уверен, можно ли это. Говорит, что справлялся обо мне, и знает, что я работал на кухне: «Видно по тебе!» Так оно и есть, хорошо видно, если сравнить с прежними фотографиями.
Здесь тоже появляется водка, а я еще не пришел в себя от выпитого с Георгием. Слава Богу, зазвонил телефон, и Мише надо куда-то бежать. «Завтра отметим! — бросает он. — Ты же придешь с бумажками? Тогда до завтра!» Вот и хорошо, теперь я могу пойти в механический цех, зайти к Максу. А может быть, и повидаться с Людмилой, узнать, нет ли для меня вестей от Нины.
Макс, как всегда, трудится у горна. Про Нину он ничего не слышал, советует мне зайти к Людмиле самому. И я отправился с бьющимся сердцем в инструментальную кладовую. Людмила сразу же впустила меня, обняла. «Как choroscho, schto typrischol» то и дело приходит сюда спросить о тебе, Макс рассказал, что ты работаешь на кухне, а почему — я не поняла. А Нина должна зайти сюда еще сегодня, вот она обрадуется! Только ты сам туда не ходи, не подводи ее. Лучше приходи сюда за час до конца смены, вот вы и встретитесь…» Все это Людмила разом выпалила. Я побыл у нее еще немного, объяснил, что со мной случилось и почему меня отправили на кухню бухгалтером. Людмила посмеялась и спросила, о многих ли девушках я мечтал все это время. Про Марию Петровну я, конечно, ни словом не обмолвился.
Еще целых четыре часа ждать! Можно, конечно, пойти опять в мартеновский и там пообедать супом, но от волнения я есть не хочу. Вернулся к Максу, снял куртку, взял молот и стал помогать ему. Даже приятно — опять поработать физически. Сначала не очень попадал, но быстро приладился. И время потекло незаметно.
Первым увидел Нину Макс. Охотнее всего я бы сразу бросился к ней, но нет, Боже упаси, нельзя; так можно и на Людмилу неприятности накликать. Терпеливо жду, пока Нина скроется в инструментальной, и только тогда — следом за ней. Суета, сумбурные объятия, а Людмила караулит у двери. Слава Богу, смена вот-вот кончается и за инструментом никто не идет. Сменщица Людмилы сегодня тоже запаздывает, но на это полагаться нельзя. Мы уговариваемся встретиться через несколько минут в медпункте, у Александры — в надежде, что она сегодня дежурит.
Когда пришла кладовщица следующей смены, я еще был в кладовой. Сделал вид, будто получаю инструмент для Макса, а иначе с чего бы я здесь оказался? Макс ждал меня. Мы договорились, что в лагерь я вернусь, наверное, с вечерним поездом. Макс, как всегда, напоминает, чтобы я не наделал глупостей, обнимает меня и уходит. Интересно, встречаются ли они с Людмилой при свете дня? Хотел спросить и забыл…
Нина ждала меня у медпункта, она огорчена: Александра придет сегодня только к шести вечера. Ничего страшного — я могу пробыть на заводе всю вторую смену. Надо будет только показаться в цехах, где работают наши пленные, и никто не заподозрит, что я на заводе по другой причине. Прощаемся и расходимся, чтобы нас не заметили. Ждать осталось всего два часа, по сравнению с тремя месяцами, что я был в лагере как под арестом, это пустяки!
По дороге на электростанцию повстречался с Игорем Григорьевичем, начальником прокатного цеха. Те же вопросы — куда ты пропал, придешь ли завтра с документами. Как приятно, что меня помнят! На электростанции застал Сашу, помощника Михаила Михайловича. Он разводит руками: «Ты откуда взялся? Я-то думал, ты уже в Германии. Ведь все пленные уезжают!» И рассказывает, что на прошлой неделе у директора завода было совещание со всеми начальниками цехов, и там обсуждали один-единственный вопрос — как быть, если завод останется без пленных. Сейчас здесь работают восемь тысяч немецких военнопленных; если они уедут, остановится плавка стали и многое другое. Нам должны прислать других рабочих, но каких и откуда — никто не знает. На ближайшие один-два месяца надо все работы не самой первой важности остановить… «И ты, Витька, тоже поедешь домой!» — закончил эту речь Саша.
«Так ведь я, Саша, — объясняю ему, — уже пять лет как в плену. Половину молодости провел за колючей проволокой. Разумеется, я домой хочу!»
«…И с венграми было хорошо, у них тоже были специалисты, — продолжает Саша, не обращая внимания на мои слова. — Но с вами лучше. Вы могли бы и остаться здесь насовсем! Из плена вас освободят, а работы всем хватит, красивых женщин — тоже. Погоды здесь хорошие, зимы почти не бывает; разве плохо?» Ну, что мне ему отвечать? Про дом и семью? А как сказать по-русски «тоска по Родине», я, к сожалению, не знаю. Пытался объяснить, но не уверен, что он меня понял.
Когда я добрался до амбулатории, было уже почти семь. Там одна Александра, Нины нет. И не успел я спросить о ней Алю, как Нина выпорхнула из-за занавески и бросит-лась мне на шею.