службы можно бесплатно учиться в любом вузе страны.
— Какая романтика?! — не выдерживаю я. — В чем? Девятнадцатилетние пацаны учатся
убивать!
— Не убивать, а защищать. Защищать свою Родину. Это называется патриотизм.
— Скажи мне честно, ты чувствуешь вину, когда видишь по телевизору тела детей? Не
важно, с какой стороны. Что ты чувствуешь?
— Понимаешь, у них непонятно, кто мирное население, а кто «Хезболла».
И поэтому война кровавая. И поэтому дети гибнут. Мне жаль их детей, я тебе клянусь, но у
них в каждом доме оружие. Почти каждый дом — это военная база. Мы не уничтожим эту базу
— завтра из этого оружия выстрелят в моего ребенка!
Он снова заводится. У меня еще много вопросов. Но я задаю последний.
— Что для тебя будет окончанием войны?
— Если они отдадут наших пленных солдат, примут наши законные границы и перестанут
стрелять в нашу сторону.
Через несколько часов иду на другую встречу. На кардинально другую. Противоположную.
Нервничаю. Впервые в жизни прячу «могендовид» (кулончик на шее — Звезда Давида), который ношу много лет — подарок. Не то чтобы страшно, а вдруг… Вдруг кто-то с такой же
шестиконечной звездой на шее убил его ребенка?! Знаю, драматизирую. А вдруг...
Мухаммеду 41 год. Десять из них он живет в Харькове. Он родился и вырос в Бейруте. Там
его Родина, там его дом. Он тоже говорит с акцентом, но, по-моему, стесняется этого. Он
учился в медицинском. Женился. Остался. В Ливан ездит часто, там мама, братья, сестры, друзья. Там бомбят.
— В 300 метрах от меня взорвалась ракета. Я упал, мне было страшно. А потом увидел тела
людей.
Я в шоке. Воспоминания о первой ракете. Совпадение до метра!
— Какие слова ты произнес, когда понял, что жив?
— Хамдул Алла — слава богу.
Мурашки по телу. Ощущения, слова, жесты — похожи, как братья.
Он только что звонил домой. Вертит в руках карточку для международных переговоров.
Утром в новостях узнал, что бомбили его улицу. Погибло 70 человек.
— Как дома? — спрашиваю абсолютно искренне.
— Все живы, — коротко отвечает он.
Он показывает мне фотографии семьи, снятые на мобильный телефон. Они в
бомбоубежище. Это брат, его жена, их дети. В маленьком экранчике мобильника улыбающаяся
девчушка. Они играют. Играют в бомбоубежище.
— Сирены нет, — рассказывает Мухаммед, — говорят в громкоговорители, предупреждают
о бомбежках: «Сейчас тут будут бомбить, чтобы уничтожить боеприпасы, выходите из домов».
Предупреждает израильская сторона. Мухаммед уверен, что это делают специально.
— Люди начинают выходить, а они их бомбят.
— Ты их ненавидишь, евреев? Ты делишь их на хасидов и…
Он не дает мне договорить. Он понимает хорошо вопрос.
— Я ненавижу евреев. (Пауза.) Смотрит мне в глаза. Уточняет: — Евреев — израильтян.
Каждый раз, когда он говорит о евреях, он извиняется и повторяет, как присказку:
— Я не хочу никого обидеть.
Я проверяю кулончик. На месте. Под волосами.
— Что для тебя «Хезболла»?
— «Хезболла» переводится как «партия Аллаха». Это духовное сообщество верующих
людей. Это партия. Ее поддерживают в каждой шиитской семье. Я не знаю семьи в Южном
Бейруте, где хотя бы один человек не был членом «Хезболлы».
Не успеваю задать вопрос о терроризме. Мухаммед продолжает:
— Понимаешь, нас путают с террористами, потому что Бен Ладан создал такой имидж