современном доме, где есть комната безопасности — «хедер битахон». Это одна из комнат в
квартире, в которой толстые стены и железные ставни. Дома с такими комнатами начали
строить с 94 года, объясняет Виктор. Есть и общие бомбоубежища, как правило, в подвалах.
Когда он впервые услышал вой сирены, спустился с семьей в подвал, а там старые
холодильники, велосипеды…
— О чем говорят люди в бомбоубежище? Что чувствует человек, когда в любую минуту…?
— Ты драматизируешь, — говорит Виктор. — Обычные разговоры, как в метро или в
автобусе. Вот молодежь жалуется, как ужасно, что отменили дискотеки, — смеется мой
собеседник.
Дискотеки,
концерты,
фейерверки — публичные
увеселительные
мероприятия —
запрещены. Пока. Свадьбы, дни рождения евреи тоже стараются не «гулять». Война.
Виктор показывает мне металлический шарик, небольшой, как от подшипника. Это —
сувенир войны, говорит он. Такими шариками нашпигованы их бомбы. После обстрела ими
усыпаны улицы, дети выбегают из убежищ и собирают, как монетки на свадьбе.
Комендантского часа как такового в Назарете нет. Есть время, когда мусульмане не
молятся.
«Пока они кланяются своему Аллаху, — говорит Виктор, — я могу спокойно ехать по делам, стрелять не будут, сто процентов».
— Ты их ненавидишь? Ты делишь арабов на шиитов и нешиитов? На членов «Хезболлы» и
других партий? На мусульман и православных?
Он не дает мне договорить. Он хорошо понимает вопрос.
— Я ненавижу арабов. (Пауза.) Уточняет: — Арабов-мусульман.
Виктор просит меня подчеркнуть в записях (я делаю пометки в блокноте во время
интервью), что он не считает «Хезболлу» партией. «Это террористы. Обыкновенная
террористическая группировка, настаиваю», — говорит он.
Рассказывает: на фабрике, где он работает, много арабов. «Ахлян, хабиби — доброе утро, друг», — приветствует он коллег. «Шалом, Виктор», — говорят они. В Назарете есть целые
арабские кварталы и пригородные районы. Арабы на территории Израиля живут в основном
обособленно. Они — граждане страны и пользуются теми же правами, что и евреи. В одном
доме с Виктором живет две арабские семьи.
— Мы не ссоримся, — говорит мужчина, — но я им не доверяю. Арабы готовят очень
вкусно, и я частенько заезжаю в арабский квартал, могу и поздно вечером, чтобы купить
любимое лакомство — фалафели (овощная лепешка со специями), а вот ребенка туда не
отпущу, даже днем.
Из окна дома Виктору видна «арабская деревня», там живут мусульмане.
— Они радуются каждой ракете! Понимаешь?! Они не стесняются петь, и включать громко
музыку, и пускать петарды, когда «их» бомба попадает в «нашу» цель! А ведь они на
территории Израиля! И их никто здесь не притесняет! — он нервничает, заводится.
Я обычно провоцирую собеседника на эмоции, а тут боюсь задавать уточняющие вопросы. У
него и так дрожат руки. Пытаюсь «вывести» его из арабской деревни.
— Тебя могут призвать?
— Теоретически да.
— Пойдешь?
— Однозначно. Да.
Виктор не служил на территории Израиля, он переехал уже после тридцати и не подходил по
возрасту. Сейчас призывают тех, кто в запасе. Служить в израильской армии престижно, утверждает он, молодежь стремится попасть на «передовую». Отбор строгий.
— Почему престижно? — спрашиваю.