Греметь ведрами, ронять швабры. Если тихо, непременно спросят: «Вы что — не убирали»? Для
них наше «Там и так чисто» — не аргумент. Немцы не то чтобы совсем не сорят, просто
убирают часто, как результат — у них маниакально чисто.
Заветная мечта эмигранта — работа. Работа — синоним слова «свобода». Работать круто.
Если русский у русского спрашивает, чем занимаешься, и тот неожиданно отвечает:
«Работаю!» — второй непременно восклицает: «Та ты шо!» (или «че» — в зависимости от
региона). Вопрос «Где?» второстепенен. Работа — это, прежде всего, возможность взять
кредит, как следствие — построить дом, купить машину и перестать, наконец, оправдываться
перед теми, кто тебя содержит, за нецелевое использование хозяйских средств.
На работу устроиться запросто. Главное — знать язык. Но 95% работы — ручной труд.
Уборка, ремонт — в общем, обслуживающий персонал у немцев. Но всегда есть возможность
карьерного роста. То есть если ты парикмахер и много учишься, то обязательно станешь
старшим парикмахером, потом самым старшим. К старости непременно директором
парикмахерской. А потом — пенсия, ролики, парки…
Мы проболтали с сестрой целую ночь. Какой вывод я сделала? Эмиграция — это смена
одного пакета проблем на другой пакет проблем. Выбор пакета — это и есть пресловутая
свобода выбора.
P. S. Пошла провожать сестру в соседний дом. Пришлось вернуться. Забыли простынь.
Еженедельник «MediaPost» № 07 от 10 августа 2006 г., колонка «Невыдуманная история»
ЗАЛОЖНИЦА ЧУЖОЙ ВОЙНЫ
Они прилетели на Украину в один день. Разными самолетами. Они не знают друг друга. Они ненавидят друг друга.
Они практически ровесники. Они оба видели войну. Близко. Они оба приехали в Харьков к детям. Они оба улетят
назад.
Ятим Мухаммед Ахмад — в Ливан.
Виктор Говоруха — в Израиль.
На один день я стала заложницей войны. Чужой войны.
С разницей в несколько часов каждый из них пытался доказать мне, что второй говорит
неправду. Мужчины никогда не видели друг друга. Меня потрясла их похожесть. Они
одинаково нервничают, когда говорят о войне, у них одинаково дрожат руки, когда
вспоминают о семьях, они одинаково вздрагивают, когда звонит телефон, они говорят
одинаковые фразы. Слово в слово. Я спросила:
— Почему?
— Мы защищаем свою страну, — ответили оба.
Я спросила:
— Зачем?
Виктор ответил:
— Если я, мой сын или брат не выйдут с оружием — нас убьют. У нас нет выбора!
Мухаммед сказал:
— Если я не буду стрелять, то будут стрелять в меня. Мне не оставляют выбора!
Я спросила, кто первый начал. Оба, не задумываясь, ответили: «Они».
Виктор живет в Назарете, в 65 километрах от Бейрута (Ливан). Ему 39 лет. Шесть из них он
живет в Израиле. Он говорит, там моя родина, там мой дом. Говорит с легким акцентом. Мне
показалось, он старается говорить с акцентом, чтобы подчеркнуть: «Я здесь иностранец». В
Харькове у него дети от первого брака. Он приехал к ним. Там тоже сын. Там бомбят.
— Снаряд взорвался где-то в 300 метрах от меня. Я шел на работу, на фабрику. Это
страшно. Сразу начал звонить домой, долго не мог дозвониться, нервничал.
— Какие слова ты произнес, когда понял, что жив? — спрашиваю.
— Барух Ашем, — говорит, — слава богу.
В день, когда Виктор улетал в Украину, сирена, предупреждающая о взрывах, звучала