чувствами советских людей». Фраза парторга школы. Я плакала. Плакала горько и
безудержно. От позора, стыда и обиды. И, конечно, оттого, что оскорбила все советское.
Моему падению был посвящен целый классный час. Я стояла у доски и проклинала день, когда согласилась быть ракетой (хотя кто меня спрашивал). Некоторые дети со мной перестали
разговаривать. Помню очень противоречивые чувства. С одной стороны, мне казалось, если бы
Гагарин видел, как я раскаиваюсь, он бы обязательно меня простил. С другой, я думала (с
ужасом от того, что позволяю себе об этом думать) — если бы Юрий Алексеевич вовсе не летал
в космос, не случилось бы этой трагедии в моей жизни. Драматичности добавляла дыра в районе
коленки. Колготки были совсем новенькие. Белые, ажурные, специально купленные по случаю. Я
красовалась в них целый день до спектакля, потому что мне было заранее обидно, что за
картонным цилиндром ракеты их никто не увидит.
Мама глянула с укором. Правда, не из-за оскорбленного советского народа, а из-за
разодранной коленки. Но тогда я этого не понимала. Мне казалось, она никогда не сможет
больше мной гордиться. Я поставила клеймо на нашу семью. «Враги» буквально. Так мне тогда
казалось.
За несколько лет до моей «трагедии» в школе было ЧП. Мальчишки на перемене играли в
футбол, то есть гоняли по коридору шапку-ушанку. Ответственные моменты матча, удар, гол
и…
На втором этаже, в конце коридора, висела огромная чеканка Владимира Ильича, мяч, то
есть шапка, угодил непосредственно в нее. Никто бы и не заметил, стена и стена. Но мимо
проходил тот самый парторг школы.
Мой час позора меркнет по сравнению с тем, что пережили эти дети. ДО того, как их
исключили (!) из школы. Старшая сестра училась в параллельном классе, и я отлично помню, как к нам домой приходила ее классный руководитель обсудить с родителями это
чрезвычайное происшествие. Сестру угораздило ходить с «главным героем» в шахматный
кружок, и «предателя» она знала лично. Классуха в присутствии родителей учиняла допрос.
— Он отзывался плохо об учителях?
— Нет.
— Еще о ком-то?
— Нет.
Я сидела в соседней комнате и хранила страшную тайну. Он был у нас дома! Заходил! И
даже пил чай!
Мне было чуть больше, чем сейчас дочери. Самое потрясающее — она не боится взрослых.
Это не хамство или неуважение. Это другое. «Закройте, пожалуйста, форточку, мне дует».
Вежливо? Вполне. Я рада, что она может это произнести. Думаю, в ее возрасте я бы скорее
покрылась инеем, чем позволила бы себе намекнуть на собственную некомфортность. Или
дует всем, или никому.
Географичка: Космонавт, не забудь...
Дети: Во Вселенную держишь путь.
Географичка: Главным правилом у нас...
Дети: Выполнять любой приказ!
Я очень надеялась, что спустя год, к следующему празднику, мне доверят хотя бы рисовать
декорации. Но осенью умер Брежнев, а с ним и помпезное празднование Дня космонавтики.
Ни в коем случае не хотела показаться неуважительной к людям этой редкой профессии, а
также ко всем тем, кто себя к ним относит. И совершенно искренне от всей (широкой
постсоветской) души поздравляю всех с праздником.
Р. S. Ночь почти не спала. Снился парторг. Почему-то в противогазе. Он вычитывал меня в
учительской, сюжета не помню, но вернулись ощущения. Утром в детской на рабочем столе
компьютера висела записка восемнадцатым шрифтом (это аналог корявого шестилетнего
почерка):
«МАМА НИЗАБУТЬ ТРИ ГРИВНЫ НА ДЕНЬ КАСМАНАФТИКИ!»