Разведки всех стран используют журналистов но каждая относится к ним по-своему. Дня нашей характерен такой подход: если разведчик, работающий под видом корреспондента, слишком увлекается журналистским трудом, на него начинают смотреть косо. К таким людям в КГБ по традиции относятся с недоверием!..
Каждый раз, когда я дарил важным генералам разведки свою новую книгу о Японии, те реагировали как-то странно.
— Ну ты и понаписал! — цокали они языком, листая страницы. — Прямо как настоящий писатель!..
Мысль о том, что сотрудник разведки может быть писателем и на самом деле, не приходила им в голову.
— Завязывай ты со своей писаниной, пора заниматься делом! — дружески советовали они, встретившись в коридоре. Однако дело это тоже состояло большей частью из написания бумаг, только более косноязычных и скучных. Ведь большая часть времени нашего разведчика уходит не столько на сам шпионаж, сколько на составление бесконечных письменных отчетов и планов. Бывает, беседа с завербованным иностранцем занимает всего три часа, а отчет о ней приходится писать потом целый день, закрывшись в одной из потайных комнат нашего посольства. А чего стоили многостраничные «служебно-партийные письма», по каждому поводу рассылавшиеся из Центра в резидентуры мира! Их положено было читать вслух в присутствии всех разведчиков, собираемых для этого из-под своих прикрытий в Токио, Нью-Йорке, Париже. Давно привыкшие к таким бессмысленным совещаниям, они покорно клевали носами, слушая назидательный голос резидента…
Впрочем, иногда мне и как журналисту тоже находилась работа, даже в штаб-квартире советской разведки в Ясеневе.
— Придумай-ка лозунг на тему «КГБ и перестройка», да так, чтобы из него было ясно, что никакой перестройки у нас нет и не будет! — велел мне однажды начальник научно-технической разведки.
Поразмышляв полдня, я родил такой лозунг: «Перестройка для нас — это умение работать еще лучше, еще эффективнее выполнять задания партии!» Потом я несколько раз встречал его в секретных докладах самого Крючкова.
Хотя наших разведчиков, работающих за границей под журналистским прикрытием, очень много, пишущих людей среди них крайне мало. Более того, их не очень-то жалуют! Это открытие расстроило меня, когда во второй половине семидесятых я поступил в КГБ.
— А почему бы вам не стать просто корреспондентом ТАСС в Токио? Почему вы непременно хотите принадлежать еще и к разведке? — хитро выспрашивали у меня офицеры отдела кадров. Впрочем, ответ был ясен и им: да потому что и в ТАСС, и в других наших журналистских ведомствах кадровые вопросы решает та же разведка! Именно она, а не редакционное руководство определяет, кого и когда можно выпустить за границу, а для журналиста-международника это обстоятельство, согласитесь, является самым главным Поэтому логично поступить сразу в разведку, чтобы не зависеть всю жизнь потом от ее капризов, а самому определять свою и чужие судьбы. Да и вообще, живя в тоталитарном государстве, лучше принадлежать к руководящей структуре.
И действительно: разведка представляла собой огромную раковину, надежно защищающую угнездившихся в ней улиток от непредсказуемо зыбкого советского моря Именно она давала нам, ее журналистам, такую свободу творчества, какая и не снилась гражданским коллегам!
В то время как они расшибали лбы о ведомственные барьеры в надежде получить хоть какую-то информацию, перед нами гостеприимно распахивались любые двери, и все изъявляли готовность дать нам интервью и предоставить любые факты. Для этого достаточно было лишь позвонить в местный райотдел КГБ.
Если кто-нибудь из нас собирался вступить в Союз писателей, то в Пятом управлении КГБ перед ним вываливали на стол несколько томов агентурно-наблюдательного дела и давали совет, к кому из надежных писателей-агентов следует обратиться за рекомендацией. У какого еще начинающего писателя есть такая возможность!
Но и контроль за нашими публикациями был особый: не формально-бюрократический, как в официальной цензуре, а заинтересованно-ревностный, какой только и может быть в КГБ.
Превосходство перед другими нашими журналистами сохранялось и за рубежом, хотя работали мы в одних и тех же корпунктах. Впрочем, главным для нас все же была разведка.
Получали мы так же мало, как наши штатские коллеги, но все же не испытывали материальных затруднений. Авиабилет Москва — Токио Советское государство оплачивало только главе семьи, а жену и детей приходилось возить за свой счет. На это уходила вся годовая зарплата в рублях, накапливавшаяся в Москве. Но, приезжая туда в отпуск, преданный боец партии с изумлением узнавал, что ему не только ничего не причитается от родного ТАСС, но он еще и должен ему некоторую сумму. Для нас же, военнослужащих, проезд всей семьи был бесплатным. Это правило, существующее со сталинских времен, известно всем, и сохранить его в тайне было невозможно.
Но даже не это обижало наших гражданских коллег, а то, что мы, разведчики, редко появлялись на работе, и им порой приходилось выполнять часть нашей работы.
Но ведь и у нас была своя норма! Разведка — такая же бюрократическая организация, как и ТАСС, и каждый сотрудник резидентуры обязан был провести около десяти оперативных встреч в городе, а также подготовить несколько информационных шифротелеграмм и статей. Какова была ценность всего этого — вопрос другой.
Однако норма для каждого из нас определялась не Москвой, как это было в ТАСС, а решением руководства местной резидентуры. Для косноязычных разведчиков, приехавших из провинции, и для выходцев из партийного аппарата она была скромной, щадящей, для остальных же удваивалась.
Но ведь не объяснишь же всего этого коллегам-журналистам! Тем более, что руководство разведки официально и не давало нам права отлынивать от работы по прикрытию, требуя и там выполнять ее в полном объеме. Но сделать это было невозможно, и мы, разведчики, уезжали каждое утро из токийского отделения ТАСС в посольство, где находилась резидентура, воровато оглядываясь, смущаясь и спиной ощущая укоризненные взгляды коллег.
— Горбатимся тут на этих шпионов! Прислали дармоедов на нашу голову! — ворчали те, а потом сами же доносили нам о неосторожных высказываниях своих коллег: ведь почти все они тоже были агентами КГБ! Однако их ропот все равно доходил до ушей местной контрразведки, наматывавшей его на свой жесткий японский ус. Видя, что и наши столы в офисе ТАСС всегда пустуют, японцы безошибочно устанавливали нашу принадлежность к разведке Поэтому мы, журналисты-разведчики, Bcегда находились меж двух огней, чувствуя недоброжелательное внимание как иностранной контрразведки, так и своих штатских коллег.
Вдобавок все они знали, что работа разведки проходит большей частью в ресторанах, за обильно уставленным столом, и глотали слюнки от зависти.
Но была среди журналистов еще одна, не вербуемая категория, доставлявшая особые хлопоты разведке, — крупные журналисты-международники, входившие в партийную номенклатуру и потому неподвластные КГБ Имея право напрямую связываться с членами Политбюро, они с удовольствием щеголяли своей осведомленностью в дружеских беседах с американцами.
Особую неприязнь вызывал почему-то Генрих Боровик, проводивший в США свой собственный курс без консультаций с разведкой. Помню, как у нас на курсах переподготовки офицерского состава Генриху Боровику была посвящена целая лекция, из которой следовало, что он — плохой человек.
Даже к Юлиану Семенову, столь любовно живописавшему труд чекистов, отношение было сугубо отрицательным.
— Переписал все из наших отчетов, а гонорар себе в карман положил! — ворчали контрразведчики из 2-го главка. Их раздражало то, что какой-то писатель — один из тех, за которыми следит Пятое управление, — свободно расхаживает по коридорам Лубянки да еще и заглядывает в секретные досье, пользуясь покровительством Цвигуна и Андропова.
Интеллигенцию в спецслужбах не жаловали, особенно творческую. Ее относили то к диссидентам-антисоветчикам, то к зловредным демократам, в зависимости от исторической обстановки. Журналистов же считали людьми ненадежными и болтливыми, склонными скорее к свободомыслию, чем к воинской дисциплине. Журналист вполне устраивал разведчика как агент-осведомитель, к которому можно отнестись свысока, но видеть сомнительного писаку в чекистских рядах для многих было просто невыносимо. Традиция эта была подтверждена и Андроповым, который тотчас избавился от одного из своих помощников, дерзнувшего издать книгу. Вполне лояльную, между прочим, повествующую о русской разведке перед Первой мировой войной.
Судьбу журналиста в разведке можно было уподобить двойственному положению в ней разведчика-нелегала, которому никто из своих до конца не верил из опасения, что он слишком глубоко впитал в себя западный образ жизни.
А между тем журналистская «крыша» предоставляет разведчику огромный простор для работы. Ведь журналист — желанный гость на любой фирме, в каждой политической партии. Его все стараются использовать в собственных интересах. Ну и что страшного, если он попросит уточнить данные новой электронной схемы?! Да ему выложат ее целиком в надежде, что он разрекламирует ее на весь мир!
Он также может в любое время суток позвонить и в правительство, и в МИД, и в министерство обороны любой страны: какова, мол, ваша позиция по отношению к России, редакция требует!.. И везде ему ответят по возможности любезно и обстоятельно, А главное — его двусмысленные вопросы никакой шпионской уликой не служат. Ведь каждому известно, что журналиста ноги кормят, а закон о свободе информации предоставляет ему такие права. Иностранцы вообще очень наивны, потому что не прошли такой суровой жизненной школы, как мы. Они опасаются откровенничать с нашим дипломатом, считая его шпионом, зато перед журналистом широко распахивают объятия: уж этот-то не продаст!..
Кроме того, наши разведчики, в том числе и журналисты, хорошо знают языки разведуемых стран: русская традиция преподавания языков действительно является лучшей в мире. Трудно представить себе американского журналиста, беседующего с монголом, индонезийцем или жителем Таиланда на их родном языке. Для русского же коллеги это обычное дело! Кроме того, журналист не скован дипломатическим этикетом и может запросто напроситься даже к главе государства! (А на следующий день на стол Крючкова ляжет архисрочная телеграмма: «Королева Великобритании об отношениях с Советским Союзом!» Да за нее сразу можно давать медаль «За боевые заслуги»!)
Повода для знакомства журналисту искать не надо: предложение дать интервью иностранному корреспонденту льстит самолюбию любого человека!
Готовясь к интервью, человек может ожидать всего — и журналистской нахрапистости, и беспардонных вопросов, но, уж конечно, не вербовки! Оттого вопросы нашего разведчика-журналиста, оказавшиеся неожиданно деликатными и лестными для самолюбия, вызывают чувство облегчения, а дорогой подарок усиливает приятное впечатление от встречи. И приглашение к новой встрече не заставляет себя ждать… А почему бы и нет? Приглашение с радостью принимается.
На этом, собственно, журналистская часть и заканчивается. Теперь разведчик старается перевести отношения на дружеский уровень, а потом — на откровенно шпионский. Жизнь и карьера агента отныне оказывается под дамокловым мечом угрозы разоблачения.
Разумеется, иногда вербовка диктуется важными интересами нашего государства, но далеко не всегда. Ведь если бы мы вербовали только изобретателей нового оружия и помощников министров, разведке нечего было бы писать в своих ежегодных отчетах. По старой чекистской традиции значительная часть агентов приобретается исключительно для того, чтобы красноречиво и многословно, а главное, оптимистично описать проделанную чекистом работу. По большому счету этот агент никакой ценности для разведки не представляет Не случайно на жаргоне разведчиков вербовка так и называется — «галка». А именно от количества «галок», а не от качества добытой информации зависит карьера разведчика.
Когда журналист-разведчик терпит провал или перебегает к американцам, все те, у кого он брал интервью, попадают под подозрение. Их имена всплывают на страницах газет.
— Да, давал я интервью Левченко, но ведь я же не знал, что он шпион! — кричал мне депутат японского парламента М. Акаги после того, как его бывший интервьюер, корреспондент «Нового времени» в Токио, бежал к американцам. — Сейчас я беседую с вами А может, вы тоже шпион?
Увы, он не ошибался…
В начале девяностых голов, после краха советского КГБ, в печати появились высказывания о том, что использовать офицеров разведки в качестве журналистов все-таки неэтично: ведь человек раскрывает перед ними душу, почти как на исповеди. Но вскоре такие разговоры затихли…
Вот поэтому журналистика в разведке и не поощряется: в полном объеме она тут вовсе и не нужна! Ее используют лишь в качестве повода для знакомства. Роль, которую она в этом случае выполняет, на профессиональном языке разведчика называется «прикрытие оперативной деятельности». Всякая дополнительная творческая деятельность разведчика, выходящая за рамки «прикрытия», в лучшем случае игнорируется начальством, в худшем — создает мнение о нем как о несерьезном человеке.
— Как же он будет руководить чекистским коллективом, если он журналист? — не раз приходилось мне слышать в руководящих кабинетах разведки. Характерно, что бывшие райкомовские работники, пришедшие в разведку по партнабору и вообще не являющиеся специалистами в какой-либо области, подобных вопросов не вызывают.
Для того чтобы оправдывать свое «прикрытие», разведчик обязан был всеми средствами и способами демонстрировать это, играть его — но быть при этом разведчиком. С деловым видом появляться на пресс-конференциях, язвительно задавать вопросы, но — ничего не писать. И хотя, как сказано в учебниках для разведчиков, изредка печататься все же нужно, чтобы местная контрразведка не догадалась, что ты разведчик, она все равно об этом хорошо знала…
— Я — не пишущий журналист! — с некоей гордостью заявляли некоторые офицеры разведки, а ведь именно в этом случае они могли рассчитывать хоть на какой-то руководящий пост.
Другие их коллеги в беседах с начальством не упускали случая назвать себя «бывшим журналистом». Тем самым намекали, что в следующую загранкомандировку их можно посылать под дипломатическим прикрытием, безопасным и хлебным.
Да, было в разведке несколько пишущих журналистов, а пара-тройка отставников стали даже весьма известными, но всех их объединяет одно: никто из них не занимал большого поста Только полковник 3., известный в свое время журналист и писатель, дослужился до заместителя начальника одного из управлений. Большей же частью руководящие должности доставались людям неразговорчивым, хмурым, поднаторевшим в кабинетных интригах.
Журналистов же использовали на второстепенных должностях помощников референтов, составителей речей для начальства, а также для сочинения дезинформационных материалов, выпускаемых Службой «А».
В течение многих лет на совещаниях руководящего состава разведки говорилось о нехватке квалифицированных журналистов для работы в зарубежных корпунктах. Интересно, пойдет ли служить туда молодая поросль нашей новой свободной прессы?