Мои записи по настроению
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Мать сердцем...(No 1)
Мать, сердцем...(No 2)
Мать отошла...
Не сокрушайтесь
Что было ранее...
Не знаю, что вдруг...
Я вспоминаю...
Читатель, если, надоев...
Нет ничего скучней...
Смятенной, восхищенною...
Скажите мне...
Но если тело разлучит...
Не передать вам, как...
Дитя и муж...
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Антигона
Эвпалинос
Глаз
Фидий
Ксантиппа
Город
Чума
Глас
Алкивиад
Платон
Аристофан
Апология
Бессмертие
Время
Вечность
Антик
ЭПИЛОГ
Комментарий к Предисловию
Комментарий к Приложению 1
Список оригинальных произведений и переводов А.Бердникова
НОСТАЛЬГИЯ ПО СОВЕРШЕННОМУ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ
"Жидков" компактен, несмотря на свои тысячи строк, именно благодаря удивительной композиции, хитроумно небрежной. Это пять рассказов о разном либо о том же -- но всякий раз под новым углом зрения, всегда в ином ключе, и это разное то как бы погружено в безвоздушное пространство, то в серебристый или лазоревый воздух. Иногда предметы видишь как бы сквозь толщу воды: приближенными, громадными, расплывчатыми. Один ли сюжет в "Жидкове"? Очевидно, что не один и не два, но, по крайней мере, четыре, -- несводимые только к фабульной игре -- четыре романа в романе.
Это роман маленького мальчика и его, кажется, не вполне еще взрослого отца, которого мальчик тщательно и безнадежно разыскивает и наконец находит, то есть реконструирует в своих печальных, полных красок и запахов снах, обретает чтобы... дать упокоение любимому праху "в мозгу... в сей сводчатой могиле", подобно знаменитому аристофановскому жаворонку.
Это роман юноши и его возлюбленной, которых "носит" по старым московским дворам, дабы дуэтом а капелла исполнять псалмы собственного сочинения о Тетушке, Сталине, Сократе и еще Бог знает о ком, непрошенные и невозмутимые, как самое Хорал.
Это роман молодого человека и его попутчицы, роман трагический, ибо эта смерть не несет просветления.
Наконец -- это роман господствующей над местностью "Жидкова" фигуры Сократа, который, словно чудовищная Харибда, поглощает в гигантском водовороте все то, что течет во времени "Жидкова".
И после всего -- это роман автора с языком, ибо все что есть в "Жидкове" -- это "действительно сумнительный язык" его творца.
"Жидков" не является сатирой нравов, всего менее фельетоном и, конечно же, никаким "романом в стихах". Но и, разумеется же, не роман в прозе. Просто роман. Роман ли?
Посмотрим, что происходит с его, если не персонажами, то лицами в течение всего романного (повествовательного ли?) времени. Изменчивые, как Протей, внутри себя, -- они мало меняются во времени. Они как бы застыли (но только именно как бы) раз и навсегда в свойственном им чине: выше всех Тетушка, затем Отец и Мать, ниже, в Преисподней, -- немцы, лагерное начальство, Алкивиадоград, Платоновполис, Критийбург действительности, те дворы, где на трубе не играют.
С кем же они общаются, эти лики неканонизированных святых? Ответить на этот вопрос -- означает хотя бы отчасти осветить типологию романа, его темное генеалогическое древо. Собеседниками лиц (или ликов) являются: Бог (и тогда диалог претворяется в псалом), "старшой" по клану или по мудрости (и тогда это ода). Женщина воет по усопшему или юноша обращается с высокими торжественными словами к возлюбленной, почтившей его визитом, -- и тогда это плач или мадригал. Или Хорал. И над всем -- неким божеством, чарующим и страшным, царит полуденное светило диалога.
Диалог-беседа двух или большего числа лиц, что может быть древнее, несомненнее, истиннее этого? А между тем -- нет ничего сомнительнее диалога в стихах, по крайней мере, для любителей чистой лирики. Пожелаем им ясности духа в следовании этим новым для них путем опыта. И еще: да не смутит их в дороге обилие сонетных построений: венков, корон, инвенций, фуг -- этих длительных силовых полей, грозящих то и дело выбросить потерявшего ориентир звездоплавателя из накатанной веками траектории.
Поистине, мир наш все еще полон парадоксов, и не стоило бы простонародной публике форума удивляться тому, что "в святилище родит Христа Мадлен, Мари же в капище и служит блуду". Сократ считает своей задачей раскачать жернов, а "облегчать роды" лучше него смогут другие. И сегодня, как две с лишком тысячи лет назад, Сократ остается Великим Непознанным, выстраивая перед "пораженным Божьим чудом созерцателем" во мгновение ока то заоблачный город, то целую цивилизацию, в которой мы не напрягаемся чтобы узнать нашу. Зачем бы это? Но вещный мир, как никогда, роскошен. Вспомните его зверинец или гербарий, или камни -- у вас захватит дух. Или его же экстерьеры: все эти мосты, стогны, мраморы, холмы, энкаустики и так далее, и тому подобное. Для чего они? Иногда (довольно часто) это не сам он всего наговорит, а толково спровоцированный им собеседник течет сам по нужному ему руслу. Как все это, должно быть, в конце концов стыдно, либо тягостно испытуемому! Но пожелаем же ему (если только он сам этого хочет) испить до конца чашу, пока Сократ, невзирая на посулы и угрозы, слоняется по площадям и, отвлекая людей от их прямого дела "строить на песке и пыли", нудит, что есть над головой галактики и облака и что наилучший способ доказать свою необходимость жизни -- с уважением относиться к смерти.