И льется тихой синевы кусок
Ей вслед... И точно, кто ее осудит, -
Эредией он вовсе уж не будет.
Эредией, конечно же, не будет
Кто воспоет ее. Он станет Мей
Или Петрарка. Дамой без камей
Она проходит, где Оруд орудит.
Апрель и теплит ей лицо, и студит
Игрою светлорозовых теней.
Иду повинный и большой за ней,
Что Олоферна голова за Джудит.
Да кто ж ее такую изублюдит,
Упеленавши живу душу в троп?
Кто стешет Стешеньке из строчек гроб?
Не маслю я портретов, хватит, будет
Унылых расчленений, скучных проб.
Да и вообще -- куда же смотрят люди-т?
Что слушают? Куда же смотрят люди-т,
Когда она поет мои псалмы:
Ты мне соловушка середь зимы,
Ужели он меня изнесоблюдет?
Я им в лицо гляжу и взгляд их блудит:
Там та же ясность, та, что паче тьмы,
И дозревают в музыке умы,
И мысленно слюна банкноты слюдит.
Или вот этот: зрак его безост,
Такой, должно быть, на погосте гост...
Лишь Тетушка сойдет стопой легчайшей,
Промолвив тихо: Скипятила чай? Шей!
Лучом звезды на жесткий их помост...
Да я и не хватаю с неба звезд...
Когда я не хватаю с неба звезд,
Их Тетушка мне на подносе сносит...
-- Зачем Антошу публика не сносит? -
Промолвит, подворачивая тост.
-- Оно конечно, он не больно прост,
К тому же нынче он слегка гундосит.
И по каким дворам опять их носит? -
Лицо ее опрятно, без борозд,
Гладенько, чистенько, глаза -- как небо.
-- Он удивителен, мой шелохвост,
Все кубок норовит пролить, как Геба...
Ах, шелопут, не Стешеньку тебе ба:
Она в глубинах моря алконост,
Да из нее ведь песня бьет взахлест!
Да из нее и песня бьет взахлест,
И часто: Стеша, спой на сон грядущий!
Она и грянет: Ты, поток ревущий,
Зачем возносишь шепоток до звезд?