Девочка привстала и сказала спокойно, даже равнодушно:
– Андрей Александрович, Саблин мне не мешает.
Валерий удивленно и признательно взглянул на соседку: «Не ожидал!..» А директор больше не интересовался ими. Он только еще раз напомнил классу, что восемьсот первая школа служит примером «всем учебным заведениям в округе»; сказал, что ученики 9-го «А» должны гордиться своей школой, и ушел, ступая осторожно и тяжело, без звука притворив за собой дверь.
Ребята вздохнули облегченно. Ксения Николаевна опустилась на стул.
– Потеряли треть полезного времени, – проговорила она. – Ну, займемся все-таки русской литературой девятнадцатого века.
Ксения Николаевна принялась рассказывать о Гончарове. «Гончаров писал очень толстые книги, – мелькнуло в голове у Валерия. – Кажется, он написал всего три книги, но зато уж толстенные...» И хотя очень скоро Валерий уже знал, что Ксения Николаевна рассказывает увлекательно, – тишина была полная, внимание общее и слитное, – но сам почему-то не мог сосредоточиться. Он все всматривался в профиль соседки и думал сбивчиво: «Почему самочинство?.. Ерунда! Ладно, пускай. Ничего... Ничего страшного».
Насчет «самовольства и самочинства» ребят из 9-го «А» речь заходила еще не раз.
На другой день ребят – комсомольцев девятых классов – попросили после уроков зайти к секретарю комитета комсомола школы Лиде Терехиной.
Очень высокая, с чинными манерами, Терехина была та самая девочка, на место которой Валерий накануне пересел. В классе Валерий заметил, что она очень смешлива. Но сейчас Лида показалась ему серьезной. Каждому из ребят, входивших в пионерскую комнату, она, встав, протягивала прохладную руку и говорила вежливо:
– Здравствуйте. Пожалуйста, садитесь. Стульев хватает?
Стульев было достаточно.
Когда собрались мальчики-комсомольцы и девочки, члены комсомольского комитета школы, избранного в прошлом году, Лида Терехина вышла из-за своего стола. Она собиралась сказать, что хочет познакомиться с новыми членами комсомольской организации еще до предстоящего собрания, но вдруг задумалась, сдвинула брови. Лида привыкла свои выступления начинать словами: «Девочки! Мы...» И сейчас она чуть не оговорилась; хорошо, что спохватилась в последнюю секунду, – уж мальчишки посмеялись бы над ней!
«Как обращаться? «Мальчики и девочки»? Смешновато!»
Ей даже вспомнились такие стихи:
Лида чуть не фыркнула. Откуда эти стишки?.. Да из «Приключений Буратино»!
– Товарищи! – начала Лида Терехина сухо, потому что дальше молчать было нельзя. – Давайте познакомимся... Ну, побеседуем просто. По душам, как говорится, – закончила она, глядя себе под ноги.
Но оттого ли, что Лида в смущении не сказала, о чем предстоит побеседовать, или оттого, что открывать душу так вот вдруг, ни с того ни с сего, никому неохота, – как бы то ни было, разговора пока не получалось.
Тогда Лида придвинула к себе стопку исписанных листков бумаги и, просмотрев верхний, начала:
– Давайте подумаем, кто мог бы в будущем войти в наш актив. Вот, например, – она легонько дотронулась до верхнего листочка в стопе, – вы, Ляпунов. Избирали вас в прежней школе в комсомольские органы?
– Нет, – ответил Ляпунов, и по комнате пробежал смешок.
– Потише, товарищи! – сказала Терехина и продолжала решительно: – Ничего не значит, что не избирали пока Ляпунова в комитет! Раньше не избирали, а сейчас могут его девочки... то есть товарищи... избрать – ничего нет смешного! Раньше не приходилось руководить, а теперь научится! Так?
В то время как Ляпунов откашливался, ребята перешептывались, предвкушая потеху, а некоторые даже поудобнее усаживались. Ляпунов выждал, пока стихнет оживление, и наконец ответил:
– По моему разумению, я не подойду.
– Отчего же? – возразила Лида тоном, каким подбадривают скромника. – Вам дали очень хорошую характеристику, вы...
– Это меня спихнуть хотели в вашу школу, потому и дали, – сказал Ляпунов басом. – А вообще-то во мне хорошего мало.
– Почему же? – растерялась Лида.
Ребята посмеивались. Многие из них в прошлые годы учились вместе с Ляпуновым или, во всяком случае, хорошо его знали. Он сидел по два года в пятом и седьмом классах, и сейчас ему было восемнадцать лет. Это был аккуратно выбритый и опрятно одетый, очень вежливый молодой человек, которого в голову не приходило назвать «верзилой» или «детиной». Ни одним предметом и вообще ничем он всерьез не интересовался, о чем и сам, если случалось говорить с педагогами, сожалел. Время от времени он чудил, да так, что заражал «чудачеством» весь класс, и ему подпевали все, даже отличники, активисты и завзятые тихони. Притом Ляпунов отличался добродушием: выходки его бывали не злостными, а чаще всего забавными, так что их сравнительно легко прощали.
– Почему же? – повторила Лида.
– Я, видите ли, – ответил, потупясь, Ляпунов, – переросток. У меня мысли не там...
– Как это «не там»?
– Да вот... – сказал Ляпунов, изображая смущение. – Невеста у меня, вот какое положение...
– Да? – переспросила ошеломленно Лида, не зная, как к этому отнестись. – Ну... а по предметам по всем успеваешь?
– Не по всем. По английскому не успеваю, – ответил Ляпунов без всякого замешательства.
– И тебе не стыдно перед... девушкой?
– Ну, для нее это – последнее дело! – ответил Ляпунов, у которого никакой невесты не было.
– Жаль! – укоризненно покачала головой Лида.
Она не уговаривала больше Ляпунова. Отложив в сторону его характеристику, она внимательно прочитала следующую.
Знакомство явно затягивалось. Мальчики, переглядываясь, думали об одном: если уж не удается уйти домой, может, поразвлечься немного?..
И, хотя после паузы Лида Терехина стала расспрашивать Стасика Санкина, «одного из самых лучших учеников», как гласила характеристика, парня вдумчивого и отнюдь не дурашливого, Стасик, угадывая настроение ребят, решил раздуть отдельные робкие смешки в общее веселье. С сосредоточенным видом первого ученика, каким он в самом деле и был, Стасик нес отчаянную ерунду...
– Та-ак, – протянула Лида Терехина, смутно подозревая, что ее разыгрывают.
Потом она завязала беседу с Борей Кавалерчиком. Кавалерчик окончательно переборщил. Он врал, что у него потеря памяти, куриная слепота, детская подагра и гланды с орех, и вообще представил себя каким-то придурком.
Лида спросила, почему он уверен, что не справится с работой, если его выберут в комитет.
– У меня общее развитие отстает, – ответил Кавалерчик, – я совершенно не бываю и музеях.
– Да неужели? – не поверила Лида. – Как же так?
– Не знаю, – сказал Кавалерчик, страшно сжимая челюсти, чтобы не прыснуть от смеха. – Я в жизни не был в Третьяковке.
Он, несомненно, валял дурака.
Должно быть, Лиде так и показалось – она не стала вдаваться в подробности, а фамилию Гайдукова произнесла уже неуверенно и даже с опаской: что, мол, готовишь мне ты?
– Ребята, я думаю так: пошутили – и хватит, – начал Игорь грубовато и умиротворительно. – Смех смехом, – посмеяться мы все любим, – а дело делом. – Гайдуков рубанул рукой по воздуху, как бы отсекая все, что не дело.
Ребята не протестовали, кто-то даже пробурчал: «Правильно». Все чувствовали, что вроде хватили лишку и надо б замять.