Ева
Отдаленные раскаты грома за окном заставляли вжиматься в постель, укутываясь в одеяло с головой. Эта ночь была еще холоднее, чем обычно. Спальня наполнилась гулом от сильного ветра на улице, пугая даже сильнее грозы.
Ева осторожно села на краю кровати, протерла глаза и зажгла лампочку, чтобы найти в шкафу полотенце и теплую одежду. Он был забит ее вещами, что вызвало у девушки искреннее удивление.
Она взяла все необходимое и направилась в ванную, в надежде, что вода поможет согреться и расслабиться. В коридоре было так темно, что приходилось касаться кончиками пальцев шершавых обоев, дабы не сбиться с пути. Ева замечала, как быстро угасал день в этом несуществующем мире, какими долгими были вечера, сумерки тянулись вместе с густыми облаками на небе, а ночи казались бесконечными.
Этот дом был действительно очень старым, его архитектура напоминала ирландские маноры XVI века — масштабное каменное строение с большими окнами, длинными широкими коридорами и тесными, извечно продуваемыми комнатами. Весь интерьер здания был выполнен в синих, голубых и древесных тонах. Каменные своды и стены контрастировали с мягкой, обшитой кожей и бархатом мебелью, неброских оттенков в спальнях и кабинетах, и глубоких темных тонов в библиотеке и зале-гостиной.
Шум горячей воды заглушил посторонние звуки. Вестница опустилась в нее и почувствовала, как по коже распространяется приятное тепло, сопровождающееся легким покалыванием. Она прикрыла глаза, старясь ни о чем не думать, но невольно вспомнила свой последний день пребывания в Вильнюсе.
Ева отогнала от себя эти мысли, провела ладонью по предплечью, покрытому мурашками, и заметила, что по ее плечам и груди с кончиков волос стекает бронзового цвета вода. Девушка дотронулась до одной пряди, внимательно рассмотрела ту и поняла, что к ней медленно возвращается натуральный цвет, а рыжий просто смывается, словно дешевая краска.
Вестница вылезла, оделась, укутав волосы в полотенце, и спустилась на первый этаж, в гостиную. Марию отнесли в отдельную спальню, в комнате сейчас находилась только Марго, которая искала какие-то книги на пыльном стеллаже, заполненным помимо литературы еще множеством пустых склянок.
— Привет, — Ева подошла к дивану и присела, глядя на девушку.
Марго обернулась и слабо улыбнулась.
— Здравствуй, — она продолжала рассматривать обложку за обложкой, пока наконец не нашла, по всей видимости, нужную, — почему не спишь?
— Не могу уснуть во время грозы. А ты?
— Ищу кое-что для мамы.
— Можно задать тебе один вопрос? — Ева сложила ноги на диван, рядом с собой, и укрылась пледом.
— Конечно, — Марго подошла к девушке и присела рядом.
— Почему ты попала именно в этот круг?
— То есть?
— Ты ведь дочь Принцессы — могла быть где угодно.
— Это было решение Богини. Она сказала, что мне нужно быть с Вестниками именно этого круга.
Ева кивнула, на мгновение задумавшись.
— Как там Мария?
Марго сжала в ладонях толстую книгу и покачала головой.
— Плохо. То, что она прячет нас всех здесь, сильно истощает ее.
— Мне жаль, — девушка опустила взгляд в пол.
— Это не твоя вина.
— Моя.
— Нет, Ева, не твоя. И скоро все вернется в прежнее русло.
— Мне не нравится это место.
— Не зря, — Марго усмехнулась и хотела добавить что-то еще, но замолчала, вставая с дивана, — прости, мне пора идти.
— Конечно, — Ева кивнула и, как только закрылась дверь, полноценно расположилась на диване.
Вестница лежала на спине с открытыми глазами, размышляя. Гроза стихла, но сон все равно не шел. Комната впитала в себя запахи старинных книг, привлекая внимание девушки. Она встала и направилась к стеллажам.
Ночью здесь, как и в доме Филиппа, разрасталось гнетущее ощущение, будто рядом все время блуждали незримые тени. Их присутствие было почти незаметным, но заставляло конечности подрагивать.
Ева старалась отвлечь себя, стоя возле стеллажа с книгами и внимательно рассматривая каждую, к которой прикасалась Марго. Взяв одну из них в руки, девушка вдохнула аромат старой бумаги и красок, что смешались с мыслями ушедшего автора и давно забытых чувств его героев. Читать подобное — все равно что ощущать внутри себя присутствие давно усопших писателей.
Название было едва видно из-за пыли и потертостей, но, заглянув внутрь, она обнаружила сборник стихов. Между некоторых страниц, вместо закладок, аккуратно располагались сухие цветы и пожелтевшие листья. Спустя несколько лет, а может, и десятилетий, том превратился в небольшой гербарий.
Мокрое полотенце сушилось возле камина, в то время как его хозяйка, удобно расположившись в кресле, начала читать.
Я принадлежу своим стихам. Они — мои мысли, мои чувства. И пусть наши тела тленны, моя душа останется бессмертной, ведь ты, мой дорогой читатель, прикоснулся к ней, едва осязаемой тени, когда-то являющейся человеком, и возродил навечно печальных призраков всех тех дней, что мне удалось воззреть.
Каждое слово, произнесенное Евой в пустоту, сопровождалось ударом дождя по стеклу, словно вслед за ее тихим голосом природа исполняла свою мелодию, столь же мягкую, но неповторимую.
Несколько страниц оказались нечитаемыми из-за влаги, девушка пропустила их, и открыла стихотворение, напечатанное где-то в середине. Рядом с ним вместо закладки лежала засушенная яблоневая ветка. Она начала читать его вслух, пробуя на вкус каждое слово.
«В пылающем огне»
Старинный дом съедает пламя,
Его терзает дух огня
И гаснут в нем воспоминанья
— И вместе с ними таю я.
Ева вздрогнула от неожиданности и подняла взгляд.
Георг бесшумно вошел в комнату и опустился в соседнее кресло. Он казался безэмоциональным и больше ничего не говорил. Она повернула голову к камину, где мирно потрескивали обуглившиеся поленья, но почти сразу же снова посмотрела на мужчину. Впервые со дня их знакомства у нее появился шанс внимательнее рассмотреть его внешность.
Пусть выбившиеся пряди отросших волос и закрывали часть его лица, спадая до кончиков ушей, а свет от огня не был достаточно ярким, невозможно было не обратить внимание на выразительные карие глаза, контрастирующие с тонкими губами и прямым, «греческим» носом.
Заметив на себе изучающий взгляд, Вестник улыбнулся, чем вызвал на девичьих щеках легкий, но все же заметный румянец.
— Я хочу, чтобы самые сильные чувства прожигали ваши сердца, — продолжил он, и Ева вновь посмотрела в книгу, встречая в самом конце страницы примечание.
Я хочу, чтобы самые сильные чувства прожигали ваши сердца, ведь подобные раны единственные, благодаря которым мы способны оставаться живыми.
— Ты знаешь это стихотворение?
— Лучше, чем кто-либо другой.
— Кто автор? — она повернула к себе обложку, на которой когда-то можно было прочесть имя поэта и название сборника, но сейчас все это необратимо исчезло.
— Я.
Девушка сделала шумный вдох, вместе с воздухом пропуская в легкие аромат горящих досок. Жар на мгновение окутал ее тело, а время будто остановилось, не давая возможности осознать происходящее.
Георг выглядел непривычно серьезным. Он откинулся на спинку кресла и подложил руку под голову, позволяя рассмотреть необычную нашивку на рукаве его черной водолазки в виде розы ветров.
— Ты пошутил? — это было бы на него похоже, но вместо ответа мужчина лишь покачал головой.
— Это мой первый и последний изданный сборник.
— Но, — Ева запнулась, подбирая нужные слова, — откуда он здесь, в Доме Луны?
Вестник улыбнулся, явно удовлетворенный заданным вопросом. Возникло ощущение, что он изучал ее, но в то же время оставался абсолютно спокойным.
— Я напечатал его еще тогда, когда не был служителем, и теперь везде беру с собой. Как видишь, книга уже едва не протерлась до дыр, пару раз я разливал на нее чай, но от этого она не потеряла свою значимость для меня.
— Звучит одновременно прекрасно и немного трагично, — девушка провела ладонью по корешку, где кое-где виднелось остатки золотого тиснения.
— Почему? — Георг приподнял одну бровь и свободной рукой смахнул с лица непослушные пряди.
— Ты больше не можешь издаваться, — пояснила Ева, — ведь так?
Его губы вновь дрогнули в полуулыбке, но уже не столь правдоподобной. Глаза отражали пламя камина и легкую, порой совсем незаметную горечь, которую мужчина умело маскировал каждый раз, когда общался с кем-либо.
— Жизнь кажется проще, когда ничего не делаешь, но иногда становится невыносимо просто стоять на месте и притворяться, что тебя не существует. По правде говоря, — Георг взмахнул рукой, — я уже смирился с невозможностью писать стихи, поэтому вожу с собой эту единственную книжку как напоминание о том, что мне когда-то приносило удовольствие.
Она оставалась неподвижной, внимательно слушая собеседника и изредка поднимая глаза на часы, стрелки которых медленно тянулись к трем. Дождь за окном не стихал, порой только сильнее стучал по стеклам, напоминая бодрствующим о позднем часе.
— Ты писал прекрасные стихи.
— И я не жалею, что стал Вестником, — словно пожалев о своих словах, он подался вперед, протягивая Еве ладонь, — я рад, что у меня появился шанс прожить несколько жизней за одну.
— Тебе не нужно оправдываться, — девушка взяла его холодное запястье, — здесь каждый мог стать кем-то другим.
— А тебе не нужно меня утешать, — усмехнулся Георг, — я не смог бы стать известным поэтом, даже будучи обычным человеком. У моей семьи не было денег дать мне стоящее образование, я рос среди четырех братьев, будучи самым младшим. У нас на всех было три комнаты и огромное хозяйство, после ухода за которым не оставалось сил даже нагреть воды для того, чтобы умыться. Я писал эти стихи, пока сидел на пастбище с козами, примерно раз в неделю, на протяжении десяти лет, пока богиня не избрала меня для служения. Перед этим я за собственные деньги напечатал экземпляр, который ты сейчас держишь в руках.
Ева опустила взгляд на книгу и убрала руку, вновь касаясь ее ветхих страниц.
— Твоя семья считает, что ты умер?
— Для них я пропал без вести. Круг появился в моей жизни внезапно, и я добровольно стал Вестником, согласился, сам не зная на что, считая, что у меня был выбор. Мне это казалось шансом, выпадающим раз в жизни, возможностью все изменить. Я был увлечен изучением обрядов, внутреннего устройства культа, даже несмотря на то, что некоторые ритуалы отпечатались на сознании и до сих пор мелькают у меня в кошмарах. Но, знаешь, как это часто бывает, — все идет не так, как мы хотим. Я уже давно не разделяю взглядов Вестников и кругов, но пути назад нет.
Он замолчал и отстранился, нервно ведя плечом. Видимо, Георг сказал больше, чем изначально планировал. Немного поразмыслив, он потянулся к карману брюк.
— Я хочу дать тебе кое-что.
Ева с интересом проследила за тем, как он достал оттуда полупрозрачный камешек и протянул ей.
— Что это? — она повертела в руках необработанный минерал.
— Розовый кварц, — пояснил мужчина, — Марк просил передать его тебе.
— Спасибо, — девушка улыбнулась, ощущая под пальцами холод кристалла, — почему ты не спал?
— Меня мучает бессонница с тех пор, как мы прибыли в этот странный дом.
Вестница понимающе кивнула и опустила глаза, чтобы лучше рассмотреть подарок.
— Проводить тебя до спальни?
— Я, — она замялась, — я планировала ночевать сегодня здесь.
— Тебя рано разбудят шумы на кухне.
— Ничего, — заверила Ева.
Георг лишь кивнул и спустя какое-то время скрылся за дверью.
Глава 30
Алиса
Алиса вошла на кухню, и в нос сразу же ударил аромат свежего осеннего воздуха, сочащегося из окна, вперемешку с дымом.
— Что здесь случилось? — она приподняла одну бровь, остановившись в дверном проеме и встретившись лицом к лицу с Веттой, что до этого крутилась вокруг печки.
— Поверить не могу, — девушка раздраженно вздохнула и отвернулась, — я совершенно не могу вспомнить, как варить все это.
— Кое-кто чуть не устроил пожар, пытаясь приготовить кукурузную кашу, — Филипп демонстративно покашлял от едкого запаха, распространившегося по комнате.
— Серьезно? — Алиса скрестила руки на груди и подошла к кастрюле, содержимое которой было безнадежно испорчено, — у нас не бесконечный запас крупы здесь.
Ветта отошла к стене, игнорируя ее слова. Морозный ветер царапал кожу щек, но девушка распахнула оконные ставни, окончательно лишая кухню оставшихся крупиц тепла.
— Иначе здесь можно задохнуться, — убедила она сама себя и вернулась к плите.
Алиса сильнее закуталась в ранее просто наброшенный на плечи плед, пряча в нем нос и кисти рук. Сзади послышался глухой кашель, сопровождающийся тяжелыми шагами. Феликс, в зубах которого была зажата трубка, с интересом осматривал собравшихся.
— Что произошло?
— Мы пытаемся что-нибудь приготовить, — Ветта разочарованно показала предыдущую попытку.
— Может быть, рис получится сварить удачнее? — предложение Алисы явно пришлось Вестнице по душе, ее лицо на мгновение озарила улыбка.
— Ты умеешь?
Девушка неоднозначно усмехнулась.
— Раньше я всегда пользовалась одним рецептом — найти того, кто умеет готовить и попросить его.
— Гениально, — Филипп хрипло рассмеялся, от дрожи в его голосе Алиса стала чувствовать холод еще ярче.
— Я думаю, мы разберемся, — фыркнула Ветта и легонько толкнула мужчину в сторону выхода.
— Даже не сомневаюсь в вас, — Вестник кивнул им и, сдавшись, вышел.
***
Дни постепенно сменялись неделями. Время текло неторопливо, словно желая растянуть пребывание Вестников в этом странном, пропитанном необъяснимой атмосферой доме.
Длительное нахождение в Доме Луны начало настораживать Алису, в груди зародилось всепоглощающее чувство волнения. С наступлением каждого нового утра она все меньше понимала, для чего они здесь находятся и как долго еще будут находиться.
Мария все реже выходила из своей комнаты, пока вовсе не перестала. Дочь ухаживала за ней, и каждый раз в ответ на вопрос — когда они смогут вернуться обратно, говорила только одно: «Принцессе не становится лучше».
Тревога неторопливо, но заметно поглощала здание — каждая трещина в стене казалась свежей, краски на картинах, созданных в далеком прошлом, местами стирались. Дом словно впитывал особенно острые эмоции своих жителей, они оседали на нем в виде шероховатостей, надломов, что скапливались как ценные воспоминания. Казалось, если соберется еще немного, он обратится в руины.
Алиса привыкла чувствовать холод. Касаясь кончиками пальцев своего тела, осознавать, что оно напоминает ей промерзшую реку, недвижимую, застывшую во время бесконечной зимы. Внутри нее никогда не было места для тепла, что теперь, в этом искусственном мире, заполнило ее. Руки, прижатые к размеренно бьющемуся в груди сердцу, источали жар. Это пугало и восхищало одновременно.
Было нечто трогательное в том, что Дом Луны пробудил всех служителей, даруя им возможность по-настоящему существовать, но не получалось избавиться от потаенного ощущения страха перед собственной беспомощностью в таком положении.
Ноющая боль пронизывала виски девушки, не позволяя ей полноценно мыслить. Она спустилась на первый этаж, попутно поправляя ворот свитера и ладонью расчесывая волосы. От прохлады по коже бегали мурашки, запястья слегка сводило, но Алиса не обращала на это внимания.
Она замерла посередине длинного коридора, внимательно вглядываясь в портрет, висевший среди множества иных. Бесстрастное мужское лицо практически не выделялось на фоне остальных безликих картин. Замыленный, полустертый пейзаж позади словно специально казался незначительным, выделяя черты человека, изображенного в центре.
Половину его лица закрывала тень, но можно было рассмотреть светло-карие глаза, направленные куда-то в сторону, тяжелый подбородок, густые брови, того же цвета, что и слегка растрепанные, коротко стриженные волосы.
Она прислонила руку к полотну, нежно коснулась мазков в месте, где художник изобразил старомодный, по нынешним меркам, твидовый пиджак, и провела по нему подушечкой пальца, после чего вновь подняла глаза. Холодное безразличие на застывшем лице пробуждало в Алисе чувство глубокой тоски и одиночества.
Воздух, что медленно проникал в организм, был едким и пропитанным краской и, казалось, отравлял девушку, но она продолжала вдыхать его, приближаясь к портрету все ближе, пока не коснулась лбом.
Сквозь полуоткрытые веки она увидела, как кто-то приблизился к ней, опустив руку на плечо. Крепкие пальцы сжали кожу под одеждой, а исходящий от чужого тела жар согревал ее. Алиса мягко отстранилась от стены и внимательно посмотрела на стоящего рядом Филиппа, но в то же время сквозь него.
— Это он изображен на картине, — Вестница вновь дотронулась до полотна, изучая каждую шероховатость, и закрыла глаза.
— Кто изображен? — мужчина отошел на пару шагов, чтобы лучше рассмотреть рисунок.
— Яр. Я оставила его, — ее рука дрогнула, а слова давались с трудом, — очень давно, бросила на холодном зимнем ветру и отдалась тьме.
— Алиса, о чем ты говоришь? — Филипп повернул девушку к себе.
— В том мире, — тело забилось мелкой дрожью, но она продолжала говорить, — в том мире нет для нас места. Яр жил в Белостоке8, мы были земляками, и это все, что нас связывало. Мы познакомились в какой-то кофейне, банально просто завели разговор, он говорил о своих любимых книгах, а я… а я ненавижу читать.
Алиса покачала головой, не замечая, как тяжелые ладони вновь легли на руки девушки. Он старался не перебивать ее, но и не позволял полностью погрузиться в воспоминания, потерять связь с реальностью.
— Я и не думала, что все закрутится так быстро. Он не отходил от меня ни на шаг в течение года. Я ни на секунду не задумывалась о том, чтобы ценить это время, пока у меня его не осталось. Мы хотели отметить ту дату по-особенному, потому устроили романтический вечер. Было так хорошо, что я боялась, как бы не стало очень плохо.
— Я не думаю…
— Нет. Ты ведь знаешь, что люди разбиваются вдребезги каждый раз после того, как искренне наслаждаются жизнью? Мне пришлось заплатить за мое человеческое счастье этим, — Алиса посмотрела на свое дрожащее тело и замерла, — один год взамен на век заточения.
— Алиса, — голос Филиппа стал тверже прежнего, но девушка продолжала говорить, будто не слыша его.
— Я закопала эти воспоминания глубоко в своем сердце, но теперь они снова рвут меня на куски. В последний раз я видела его той ночью, перед тем как мне пришлось уехать. А потом… потом меня забрала Луна. Я была вынуждена покинуть его, но я никогда, никогда бы не сделала этого добровольно. Я не могла оставить Яра там, я обещала ему, что вернусь, что наши чертовы кости будут лежать рядом друг с другом, погребенные во влажную землю кладбища.
Она бы опустилась на пол, если бы руки мужчины не удержали ее. Его хватка казалась грубой, Вестник прижал Алису к своей груди, не давая упасть.
— Геката заковала нас в вечные льды, но прежде, Филипп, заставила истечь кровью, пока внутри не осталось ничего, кроме всепоглощающего холода. Я так привыкла чувствовать его, что, мне кажется, не могу уже ощущать себя живой.
— Я любила его, Филипп, — тихо произнесла девушка спустя минуту молчания, пустым взглядом смотря в глубину темного коридора.
Мужчина ничего не ответил, но она почувствовала, как пальцы коснулись спутанных волос.
— На наши плечи обрушилась война. Я должна была уехать из Польши в Литву, на время, а он, если бы смог избежать службы, отправился бы за мной. Но он не смог, а когда его отпустили, я уже была повязана с Гекатой.
Филипп оставался недвижимым, оставляя лишь невесомые поглаживания на волосах девушки, стараясь не причинить ей еще больше боли.
— Я видела, как он умирал. Его убили через год после того, как он пытался и не смог меня найти. Он ушел слишком рано, я знаю, что не виновата, но я сломала его. Он думал, что я умерла, думал, что потерял меня, а я не могла подать ему никакого знака, — она сделала паузу, едва сдерживая накатившие эмоции, и старалась говорить тихо, — я была в месте, где его похоронили. Тот Яр, к которому я отчаянно жаждала вернуться, погрузился в забвение, рассыпавшись в прах.
Слова, исходящие из ее же уст, располосовали едва зажившие шрамы, выворачивали наизнанку душу, внутри которой тщательно прятались все переживания, мечты и страдания. Зашитая некогда рана в груди вновь болезненно кровоточила, окутывая сознание мглой.
— Он знал, что я любила розы. Они росли возле его могилы, целый куст темно-алых цветов. Я должна была быть там, рядом с ним на кладбище, я обещала ему, — она сделала паузу и подняла глаза на картину, — почему он здесь?
— Алиса, — Филипп напрягся, она заметила это, но не пошевелилась, — я не думаю, что это правда он.
— Что?
— Это не он, — девушка постаралась выбраться из хватки, но он только крепче сжал руки вокруг ее плеч.
— Мне больно, — Алиса оттолкнула его и прислонилась спиной к стене, — что ты такое говоришь?
— На этой картине не… Яр, — мужчине едва удавалось оставаться спокойным, он сжал кулаки, выдавая внутренние эмоции.
— Не говори со мной как с полоумной.
Конечности слегка трясло, Вестница убрала руки за спину, вновь оглядев портрет и подавляя в себе желание сжечь его. Она присмотрелась к изгибам скул, старательно прорисованным кончикам волос, освещенной половине лица, на которой виднелась легкая щетина. Мужчина смотрел вдаль, явно не стараясь что-либо разглядеть, но задумчиво и отстраненно.
Это был не он.
— Этот дом… — Алиса отошла на несколько шагов и осмотрелась. Длинный пустой коридор был заполнен людьми на стенах в покрытых толстым слоем пыли рамах, забытых, а, возможно, вовсе никогда и не существовавших.
— Он пугает меня.
Ноющая, нестерпимая боль в груди понемногу утихала, выдвигая на первый план непреодолимую усталость. Девушке хотелось лечь прямо там, где она стояла, закрыть глаза и ни о чем больше не думать. Филипп потянул ее на себя и снова заключил в объятия.
Это больше не было попыткой утешения — его плечо, в которое она уткнулась, и руки, накрывающие тело, — он ощущался как тот, кто позволял ей быть собой. Не той раздражительной, высокомерной, немного грубой Алисой Мазур, а женщиной, испытывающей боль, что спрятана глубоко внутри, но изредка прорывается и затапливает собой весь организм.
Тепло, исходящее от него, волнами растекалось под кожей, согревая. Она подавила в себе желание закричать, разрушить окружающую их тишину, вместо этого только произнесла:
— Мне кажется, рассказав тебе это все, я потеряла очень важную часть себя, — голос дрожал, но уже не так заметно.
— А я думаю, что ты ее обрела.
Крупный город на северо-востоке Польши