Выпусти птицу! - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

ГДЕ БОЙНИ?

Анафема

Памяти Пабло Неруды

Лежите Вы в Чили, как в братской могиле.Неруду убили!Убийцы с натруженными рукамиподходят с искусственными венками.Солдаты покинули Ваши ворота.Ваш арест окончен. Ваш выигран раунд.Поэт умирает – погибла свобода.Погибла свобода – поэт умирает.Лежите Вы навзничь, цветами увитый,как Лорка лежал, молодой и убитый.Матильду, красивую и прямую,пудовые слезы к телу пригнули.Поэтов тираны не понимают,когда понимают – тогда убивают.Оливковый Пабло с глазами лиловыми,единственный певчий среди титулованных,Вы звали на палубы, на дни рождения!..Застолья совместны, но смерти – раздельные…Вы звали меня почитать стадионам –на всех стадионах кричат заключенные!Поэта убили, Великого Пленника…Вы, братья Неруды, затворами лязгая,наденьте на лацканы черные ленточки,как некогда алые, партизанские!Минута молчанья? Минута анафемызаменит некрологи и эпитафии.Анафема вам, солдафонская мафия,анафема!Немного спаслось за рубеж на «Ильюшине»…Анафемамоим демократичным иллюзиям!Убийцам поэтов, по списку, алфавитно –анафема!Анафема!Анафема!Пустите меня на могилу Неруды.Горсть русской земли принесу. И побуду.Прощусь, проглотивши тоску и стыдобу,с последним поэтом убитой свободы.

«В человеческом организме…»

* * *

В человеческом организмедевяносто процентов воды,как, наверное, в Паганинидевяносто процентов любви!Даже если – как исключение –вас растаптывает толпа,в человеческом назначениидевяносто процентов добра.Девяносто процентов музыки,даже если она беда,так во мне, несмотря на мусор,девяносто процентов тебя.

Художник и модель

Ты кричишь, что я твой изувер,и, от ненависти хорошея,изгибаешь, как дерзкая зверь,голубой позвоночник и шею!Недостойную фразу твоюне стерплю. Побледнею от вздору.Но тебя я боготворю.И тебе стать другой не позволю.Эй, послушай! Покуда я жив,жив покуда,будет люд Тебе в храмах служить,на Тебя молясь, на паскуду.

Новогоднее платье

Подарили, подарилизолотое, как пыльца.Сдохли б Вены и Парижиот такого платьица!Драгоценная потеря,царственная нищета.Будто тело запотело,а на теле – ни черта.Обольстительная сеть,золотая ненасыть.Было нечего надеть,стало некуда носить.Так поэт, затосковав,ходит праздно на проспект.Было слов не отыскать,стало не для кого спеть.Было нечего терять,стало нечего найти.Для кого играть в театр,если зритель не «на ты».Было зябко от надежд,стало пусто напоследь.Было нечего надеть,стало незачем надеть.Я б сожгла его, глупыш.Не оцените кульбит.Было страшно полюбить,стало некого любить.

Художники ужинают в парижском ресторане «Кус-кус»

I

Мой собеседник – кроткий, баско́й!Он челюсть прикрыл бородкой как перчаточкою боксер.«Кус-кус» на меню не сетует – повара не учить!Мой фантастический собеседник заказывает – дичь.«Коровы летают?Летают.Неси.Короны летают? Но в аут.Мерси».А красный Георгий на блюделетел на победных крылах,где как лебединые клювы,копыта на белых ногах!И парочкой на излетеночномкричали Тристан и Изольда,обнявшись, как сендвич с мечом.Поэты – не куропатки.Но если раздеть догола,обломок ножа под лопаткойсверкнет, как обломок крыла.А наши не крылья – зонтики стекают в углу, как китч.Смакует мой гость: «Экзотика! Отличнейшая дичь!»

II

Голодуха, брат, голодуха!Ухоа ля Ван-Гог. . . . . 150 000 кронфаршированный вагонвсмятку. . . . . 1000 персонпяткасъеденного Рокфеллера мл. (Новая Гвинея). . . 10 000 000 000неочищенная фея. . . . . на 2 персоныцветочная корзинка Сеныс ручкою моста. . . . . 2 франкаИрисы. . . . . 2 франкаполисмены в фенахсидящие, как Озирисы. . . . . Дебре семилетней выдержки. . . . . роман без выдержки и урезки. . . . . Р. Фиш (по-турецки). . . . . 5000 экз.шиш с маслом. . . . . 450 000хлеб с маслом. . . . . блеф с Марсом. . . . . 1 000 000 000 000 000 «Мне нравится тот гарсонв засахаренных джинсах с бисером»Записываем:«1 фиат на 150 000 персон,3 фиата на 1 персонуИона. . . . . 2 миллиона летсласти власти. . . . . 30 монетразблюдовка в стиле Людовикавинегрет. . . . . нетконфеты „Пламенный привет“. . . . . нетвокальный квинтет. . . . . нетГолодуха, брат, голодухаособо в области духа! –а вместо третьегомост Александра III. . . . . 188?»Голодуха, брат, голодухаот славы, тоски, сластей,чем больше пропустишь в брюхо,тем в животе пустей!Мы – как пустотелые бюсты,с улыбочкою без дна,глотаешь, а в сердце пусто –бездна!«Рубаем (испанск.), Андрюха!»Ешь, неизвестно что,голодуха, брат, голодуха!Есть только растущий счет.А бледный гарсон за подносомлетел, не касаясь земли,как будто схватясь за подножку,когда поезда отошли…Ах, кто это нам подмаргивает из пищ?Мой собеседник помалкивает – отличнейшая дичь!В углу драматург глотаетпротивозачаточные таблетки.Завтра его обсуждают.Как бы чего не вышло!..На нем пиджачок, как мякиш – что смертному не достичь.Отличная дичь – знай наших!Послушаем, что за спич?

III

На дубу написано «Валя».Мы забыли, забыли с вами,не забыли самих названий,позабыли, зачем писали!На художнике надпись «сука»,у собаки кличка «Наука»,«Правдолюбец» на самодержце.Ты куда, «Аллея Надежды»?И зачем посредине забораизреченье: «Убей ухажора»?На Луне – «Дж. Армстронг, с любовью»и «Прогресс» на СредневековьеИ, уверовав в слов тождественностьв одиночнейшем из столетий,кто-то обнял доску, как женщину.Но это надпись на туалете.И зачем написано «Лошадь»на мучительной образине,в чьих смычковых ногах заложенаодна сотая автомашины?

IV

«Кус-кус» пустеет во мраке, уносят остатки дичи…«Дикси!»Но самая вера злющая –что было бы революциейназвание «Революция»написано на революции!И, плюнув на зонт и дождик, в нелепейший из дождищуходят под дула художники – отличнейшая дичь!

Похороны Кирсанова

Прощайте, Семен Исаакович.Фьюить!Уже ни стихом, ни сагоюоттуда не возвратить.Почетные караулыу входа в нездешний гулждут очереди понуро,в глазах у них: «Караул!»Пьерошка в одежде елечной,в ненастиях уцелев,серебрянейший, как перышко,просиживал в ЦДЛ.Один, как всегда, без дела,на деле же – весь из мук,почти что уже без теламучительнейший звук.Нам виделось кватроченто,и как он, искусник, смел…А было – кровотеченьеиз горла, когда он пел!Маэстро великолепный,а для толпы – фигляр…Невыплаканная флейтав красный легла футляр.

Украли!

Нападающего выкрали!Тени плоские, как выкройки.Мчится по ночной Москветело славное в мешке.До свидания, соколики!В мешковине, далека,золотой своей «наколочкой»удаляется Москва…Перекрыты магистрали,перехвачен лидер ралли.И радирует радар:«В поле зрения вратарь».Двое штатских, ставши в струнку,похвалялись наподдавшие:«Ты кого?» –«Я – Главнонструктора».«Ерунда! Я – нападающего!»«Продается центр защитыи две штуки незасчитанные!»«Я – как братья Эспозито.Не играю за спасибо!»«Народился в Магаданефеномен с тремя ногами,ноги крепят к головепо системе „дубль-ве“».«Прикуплю игру на кубок,только честно, без покупок».Умыкнули балерину.А певицана мели –утянули пелерину,а саму не увели.На суде судье судьяотвечает: «Свистнул я.С центра поля, в честном споренападающего сперли».Центр сперт, край сперт,спорт, спорт, спорт, спорт…«Отомкните бомбардира!Не нужна ему квартира.Убегу!Мои ноженьки украли,знаменитые по краю,я – в соку,я все ноченьки без крали,синим пламенем сгораю,убегу!Убегу! Как Жанна д’Арк он, –ни гугу!Не притронулся к подаркам,к коньяку.„Убегу“ – лицо как кукиш,за паркет его не купишь.„Когда крали, говорили –„Волга“. М-24…“»Тень сверкнула на углу.Ночь такая – очи выколи.Мою лучшую строку,нападающую – выкрали…Ни гугу.

Зима

Приди! Чтоб снова снег слепил,чтобы желтела на опушке,как александровский ампир,твоя дубленочка с опушкой.

Отчего…

Отчего в наклонившихся ивах –ведь не только же от воды, –как в волшебных диапозитивах,света плавающие следы?Отчего дожидаюсь, поверя –ведь не только же до звезды,посвящаемый в эти деревья,в это нищее чудо воды?И за что надо мной, богохульником, –ведь не только же от любви, –благовещеньем дышат, багульникомзолотые наклоны твои?

Баллада о ремонтируемых часах

Как архангельша временна стенных часах над рынкомбаба вывела: «Ремонт»,снявши стрелки для починки.Верьте тете Моте –Время на ремонте.Время на ремонте.Медлят сбросить кроныпросеки лимонныев сладостной дремоте.Фильмы поджеймсбондили.В твисте и нервозностиженщины – вне возраста.Время на ремонте.Снова клеши в моде.Новости тиражные –как позавчерашние.Так же тягомотны.В Кимрах именины.Модницы в чулках,в самых смелых «мини» –только в челочках.Мама на «Раймонде».Время на ремонте.Реставрационщикпотрошит Да Винчи.«Лермонтов» в ремонте,Что-то там довинчивают.Я полагаю, что пара вертолетовзначительно изменила бы ходАустерлицкого сражения.Полагаю также, что наступил моментпроизвести девальвацию минуты.Одна старая мин. равняется 1,4 новой.Тогда соответственноколичество часов в суткахувеличится,возрастет производительность труда,а оставшееся времямы сможем петь.Время остановилось.Время 00 – как надпись на дверях.Прекрасное мгновенье, не слишком ли ты подзатянулось?Которые все едят и едят,вся жизнь которых – как затянувшийся обеденный перерыв,которые едят в счет 1980 года,вам говорю я: «Вы временны».Конторские и конвейерные,чья жизнь изнурительный производственный ритм,вам говорю я: «Временно это».«До-до-до-до-до-до-до-до» – он уже продолбил клавишу,так что клавиша стала похожа на домино «пусто – один» – «до-до-до…»Прекрасное мгновенье, не слишком ли ты подзатянулось?Помогите Времясдвинуть с мертвой точки.Гайки, Канты, лемехи,все – второисточники.Не на семи рубинахциферблат Истории –на живых, любимых,ломкие которые.Может, рядом, около,у подружки ветренойчто-то больно екнуло,а на ней все вертится.Обнажайте заживоу себя предсердие,дайте пересаживать.В этом и бессмертие.Ты прощай, мой щебет,сжавшийся заложник,неизвестность щемит –вдруг и ты заглохнешь?Неизвестность вечная –вдруг не разожмется?Если человечное –значит, приживется.И колеса мощныевремя навернет.Временных ремонтниковвышвырнет в ремонт!

Вечер в «Обществе слепых»

Милые мои слепые,слепые поводыри,меня по своей Россииневидимой повели.Зеленая, голубая,розовая на вид,она, их остерегая,плачет, скрипит, кричит!Прозрейте, товарищ зрячий,у озера в стоке вод.Вы слышите – оно плачет?а вы говорите – цветет!Чернеют очки слепые,отрезанный мир зовут,как ветки живьем спилили,окрасив следы в мазут.Вы скажете – «цвет ореховый»,они скажут – «гул ореха».Вы говорите – «зеркало»,они говорят – «эхо».Им кажется Паганиникрасивейшим из красавцев,Сильвана же Помпанини –сиплою каракатицей,им пудреница окажетсяэмалевой панагией.Вцепились они в музыкальность,выставив вверх клюки,как мы на коньках крючкамицеплялись за грузовики.Пытаться читать стихив «Обществе слепых» –пытаться скрывать грехив обществе у святых.Плевать им на куртку кожаную,на показуху рук –они не прощают кожеюлживый и наглый звук.И дело не в рифмах бедных –(они хорошо трещат),но пахнут, чем вы обедали,а надо петь натощак.В вашем слепом обществе,всевидящем, как Вишну,вскричу, добредя ощупью:«Вижу!» –зеленое зеленое зеленоезаплакало заплакало заплакалозеркало зеркало зеркалоэхо эхо эхо

В непогоду

В дождь, как из Ветхого завета,мы с удивительным детинойплечом толкали из кюветазабуксовавшую машину.В нем русское благообразьешло к византийской ипостаси.В лицо машина била грязьюза то, что он ее вытаскивал.Из-под подфарника пунцовогобрандспойтово хлестала жижа.Ну и колеса пробуксовывали,казалось, что не хватит жизни.Всего не помню, был незряч яот этой грязи молодецкой.Хозяин дома близлежащегонам чинно вынес полотенца.Потом он отмывался, терся,отшучивался, балагуря.И неумелая шофершабыла лиха и белокура.Нас высадили у заставы.Где он, нечаянный спаситель?Я влево уходил, он вправо.И больше я его не видел.

Мелодия Кирилла и Мефодия

Есть лирика великая –кириллица!Как крик у Шостаковича – «три лилии!» –белеет «Ш» в клавиатуре Гилельса –кириллица!И фырчет «Ф», похожее на филина.Забьет крылами «У» горизонтальное –и утки унесутся за Онтарио.В латынь – латунь органная откликнулась,а хоровые клиросы –в кириллицу!«Б» в даль из-под ладони загляделася –как богоматерь, ждущая младенца.

Говорит мама

Когда ты была во мне точкой,отец твой тогда настаивал,мы думали о тебе, дочка, –оставить или не оставить?Рассыпчатые твои косы,ясную твою памятьи сегодняшние твои вопросы:«оставить или не оставить?»

Летающий мужик

В. Л. Бедуле

I

Встречая стадо в давешние леты,мне объясняла бабушка приметы:«Раз в стаде первой белая корова,то завтра будет чудная погода».

II

Коровы, пятясь, как аэротрапы,пасутся, сунув головы в луга.И подымались плачущие травыпо их прощальным шеям в облака.И если лидер – светлая корова,то, значит, будет летная погода!Коровьи отношенья с небесамиеще не удавалось прояснить.Они, пожалуй, не летают сами,но понимают небо просинить.Раз впереди красивая корова,то утро будет синим, как Аврора.

III

На фермах блещут полиэтилены,навоз вниз эскалатором плыветторжественно, как в метрополитене.Из мрака к свету. И наоборот.Как зубры ненавидят мотоциклы!Копытные эпохи ледниковнесутся за трещоткой малосильной.Бедуля ненавидит дураков.Ведь если лидер – темная корова,то, значит, будет темная погода.

IV

Ему при Иоанне шапку сдуло,но не поклон, не хулиганский шик –Владимира Леонтьича Бедулюя бы назвал «Летающий мужик».Летит мужик –на собственной конструкции,летит мужик – по Млечному Пути,лети, мужик! Держись за землю, трусы.Пусть снимут стружку. Легче ведь. Лети!А если первой скучная корова,то, значит, будет скучная погода.

V

Он стенгазеты снял как дребедень.Воздвиг радиостанцию пастушью,чтоб плыли сообщения воздушныев дистанции 12 деревень.Над Беловежьем звезды колоколили.И нету рифмы на ответный тост.Но попросил он прочитать такое!..А я-то думал, что Бедуля прост.

VI

«Нет правды на земле. Но правды нет и выше».Бедуля ищет правду под землей.Глубоко пашет и, припавши, слышит,как тяжко ей приходится, родной!Его и славословили, и крыли.Но поискам – не до шумих.Бедуля дует на подземных крыльях!Я говорю: «Летающий мужик».Все марты поменялись на июли.Коровы, что ли, балуют, Бедуля?

VII

Коровы программируют погоды.Их перпендикулярные соскиторчат,на руль Колумбовый похожи.Им тоже снятся Млечные Пути.Когда взгрустнут мои аэродромы,пришли, Бедуля, белую корову!

Аисты

В. Жаку

В гнезде, венчающем березу,стояли аист с аистихоюнад черным хутором бесхозымбессмысленно и артистично.Гнездо приколото над чащею,как указанье Вифлеема.Две шеи выгнуты сладчайше.Так две змеи стоят над чашею,став медицинскою эмблемой.Но заколочено на годывнизу хозяйское гнездовье.Сруб сгнил. И аист без работы.Ведь если награждать любовью,то надо награждать – кого-то.Я думаю, что Белоруссиясемей не возместила все еще.Без них и птицы безоружные.Вдруг и они без аистеныша?..…Когда-нибудь, дождем накрытая,здесь путница с пути собьется,и от небесного событияпод сердцем чудо в ней забьется.Свое ощупывая тело,как будто потеряла спички,сияя, скажет: «Залетела.Я принесу вам сына, птички».

Лесник играет

Р. Щедрину

У лесника поселилась залетка.Скрипка кричит, соревнуясь с фрамугою.Как без воды рассыхается лодка,старая скрипка рассохлась без музыки.Скрипка висела с ружьями рядом.Врезалась майка в плеча задубелые.Правое больше привыкло к прикладам,и поотвыкло от музыки левое.Но он докажет этим мазурикамперед приезжей с глазами фисташковыми –левым плечом упирается в музыку,будто машину, из грязи вытаскивает!Ах, покатила, ах, полетела…Вслед тебе воют волки лесничества…Майки изогнутая бретелька –как отпечаток шейки скрипичной.

Повесть

Он вышел в сад. Смеркался час.Усадьба в сумраке белела,смущая душу, словно частьнезагорелая у тела.А за самим особнякомпристройка помнилась неясно.Он двери отворил пинком.Нашарил ключ и засмеялся.За дверью матовой светло.Тогда здесь спальня находилась.Она отставила шитьеи ничему не удивилась.

Королевская дочь

Ты – дочь полководца и плясуньи.Я вроде придворного певца.Ко мне прибегаешь в полнолуньев каморку, за статуей отца.В годину сражений и пожара,зубами скрипя, чтоб не кричать,всю совесть свою, чтоб не мешала,вдохнул он в твою хмельную мать.Родилась ты светлая такая!Но как-то замороженно-тиха.Заснув со мной перед петухами,кричишь, как от страшного греха.Тогда постаменты опустеют.И я холодею, как мертвец,когда по прогнувшимся ступенямступает твой каменный отец.

«На площади судят нас, трех воров…»

* * *

На площади судят нас, трех воров.Я тоже пытаюсь дознаться – кто?Первый виновен или второй?Но я-то знаю, что я украл.Первый признался, что это он.Второй улики кладет на стол.Меня прогоняют за то, что вру.Но я-то помню, что я украл.Пойду домой и разрою клад,где жемчуг теплый от шеи твоей…И нет тебя засвидетельствовать,чтоб поверили, что я украл.

Плач после поэмы «Лед-69»

Заря Марья, заря Дарья, заря

Катерина,

Из народного наговора

Заря Марья, заря Дарья, заря Катерина,свеча талая, свеча краткая, свеча стеариновая,медицина – лишнее, чуда жду,отдышите лыжницу в кольском льду!Вифлеемские метеориты,звезда Марса,звезда исторического материализма,сделайте уступочку, хотя б одну –отпустите доченьку в кольском льду!Она и не жила еще по-настоящему…Заря Анна, лес Александр, сад Афанасийвы учили чуду, а чуда нет –оживите лыжницу двадцати лет!И пес воет: «Мне, псу, плохо…Звезда Альма,звезда Гончих Псов, звезда Кабысдоха,отыщите лыжницу, сделайте живой,все мне голос слышится: Джой! Джой!Что ж ты дрессировалабегать рядом с тобой?Сквозь бульвар сыроватыйя бегу с пустотой.Носит мать, обревевшись,куда-то цветы.Я ж, единственный, верю,что зовешь меня ты.Нет тебя в коридоре,нету в парке пустом,на холме тебя нету,нет тебя за холмом.Как цветы окаянные,ночью пахнет тобойкрасный бархат диванаи от ручки дверной!»

Вечные мальчишки

Его правые тротилом подорвалимеценат, «пацан», революционерКак доверчиво усы его свисали,точно гусеница-землемер!Это имя раньше женщина носила.И ей кто-то вместо лозунга «люблю»расстелил четыре тыщи апельсинов,словно огненный булыжник на полу.И она бровями синими косила.Отражались и отплясывали в нейапельсины, апельсины, апельсины,словно бешеные яблоки коней!..Не убили бы… Будь я христианином,я б молил за атеисточку творца,чтобы уберег ее и сына,третьеклашку, но ровесника отца.Называли «ррреволюционной корью».Но бывает вечный возраст, как талант.Это право, окупаемое кровью.Кровь «мальчишек» оттирать и оттирать.Все кафе гудят о красном Монте-Кристо…Меж столами, обмеряя пустомель,бродят горькие усищи нигилиста,точно гусеница-землемер.

«На суде, в раю или в аду…»

* * *

На суде, в раю или в аду,скажет он, когда придут истцы:«Я любил двух женщин как одну.Хоть они совсем не близнецы».Все равно, что скажут, все равно!Не дослушивая ответ,он двустворчатое окнозастегнет на черный шпингалет.

Отцу

Отец, мы видимся все реже-реже,в годок – разок.А Каспий усыхает в побережьеи скоро станет – как сухой морской конек.Ты дал мне жизнь. Теперь спасаешь Каспий.Как я бы заболел когда-нибудь,всплывают рыбы с глазками как капсюль.Единственно возможное лекарство –в них воды Севера вдохнуть!И все мои конфликтовые смуты –«конфликт на час»пред этой, папа, тихою минутой,которой ты измучился сейчас.Поможешь маме вытирать тарелки…Я ж думаю: а) море на мели,б) повернувшись, северные рекиизменят вдруг вращение Земли?в) как бы древних льдов не растопили…Тогда вопрос: не «сколько ангелов на конце иголки?», носколько человечества уместится на шпилеЭмпайр Билдинг и Останкино?

Заплыв

Передрассветный штиль,александрийский час,и ежели про стиль –я выбираю брасс.Где на нефрите бухтпо шею из воды,как Нефертити бюст,выныриваешь ты.Или гончар какойнаштамповал за мигнаклонный частоколста тысяч шей твоих?Хватаешь воздух ртомнад струйкой завитой,а главное потом,а тело – под водой.Вся жизнь твоя, как брасс,где тело под водой,под поволокой фраз,под службой, под фатой…Свежо быть молодой,нырнуть за глубинойи неотрубленнойсмеяться головой!..…Я в южном полушариина спиночке лежу –на спиночке поджареннойваш шар земной держу.

«Проснется он от темнотищи…»

* * *

Проснется он от темнотищи,почувствует чужой уюти голос ближний и смутивший:«Послушай, как меня зовут?»Тебя зовут – весна и случай,измены бешеной жасмин,твое внезапное: «Послушай…» –и ненависть, когда ты с ним.Тебя зовут – подача в аут,любви кочевный баламут,тебя в удачу забывают,в минуты гибели зовут.

Свет вчерашний

Все хорошо пока что.Лишь беспокоит немногоЛамповый, непогашенныйсвет посреди дневного.Будто свидетель лишнийили двойник дурного –жалостный, электрическийсвет посреди дневного.Сердце не потому лисчастливо, но в печали?Так они и уснули.Света не выключали.Проволочкой накалившейсятем еще безутешней,слабый и электрическийс вечера похудевший.Вроде и нет в наличии,но что-то тебе мешает.Жалостный электрическийк белому примешался.

«Теряя свою независимость…»

* * *

Теряя свою независимость,поступки мои, верней, видимостьпоступков моих и суждений,уже ощущают уздечку,и что там софизмы нанизывать!Где прежде так резво бежалось,путь прежний мешает походке,как будто магнитная залежьпритягивает подковки!Безволье какое-то, жалость…Куда б ни позвали – пожалуйста,как набережные кокотки.Какое-то разноголосье,лишившееся дирижера,в душе моей стонет и просит,как гости во время дожора.И галстук, завязанный фигой,искусства не заменитель.Должны быть известными – книги,а сами вы незнамениты,чем мина скромнее и глуше,тем шире разряд динамита.Должны быть бессмертными – души,а сами вы смертно-телесны,телевизионные ушине так уже интересны.Должны быть бессмертными рукописи,а думать – кто купит? – бог упаси!Хочу отреченья простогоот черт, мне приписанных публикой.Монархия первопрестольнаяв душе уступает республике.Тоскую о милых устоях.Отказываюсь от затворничествадля демократичных забот –жестяной лопатою дворничьейрасчищу снежок до ворот!Есть высшая цель стихотворца –ледок на крылечке оббить,чтоб шли обогреться с морозцаи исповеди испить.

«Наш берег песчаный и плоский…»

* * *

Наш берег песчаный и плоский,заканчивающийся сыройпечальной и темной полоской,как будто платочек с каймой.Направо холодное море,налево песочечный быт.Меж ними, намокши от горя,темнея, дорожка бежит.Мы больше сюда не приедем.Давай по дорожке пройдем.За нами – к добру по приметам –следы отольют серебром.

Пасата

Купаться в шторм запрещено.Заплывшему – не возвратиться.Волны накатное бревнорасплющит бедного артиста!Но среди бешеных валовесть тихая волна – пасата,как среди грома каблуковстопа неслышная босая.Тебя от берега влечетне предрассудок бесшабашный,а ужасающий расчет –в открытом море безопасней.Артист, над мировой волнойты носишься от жизни к смерти,как ограниченный дугойлатунный сгорбленный рейсфедер!Но слышит зоркая спинасреди безвыходного сальто,как зарождается волнас протяжным именем – пасата.«Пасата, возвращающая волна, пасата,запретны мои заплывы, но хлынула тишинавозврата,я обожаю воду – но что она без земли? Пустая!Я обожаю свободу – но что она без любви,пасата? Неси меня, пока носишь, оставишь на берегу, –будь свята! Я встану и, пошатываясь, тебя поблагодарю,но ты растворишься в море, не поглядев, пасата…»

«Память – это волки в поле…»

* * *

Память – это волки в поле,убегают, бросив взгляд, –как пловцы в безумном кроле,озираются назад!

«Ты поставила лучшие годы…»

* * *

Ты поставила лучшие годы,я – талант.Нас с тобой секунданты угодливоразвели. Ты – лихой дуэлянт!Получив твою меткую ярость,пошатнусь и скажу как актер,что я с бабами не стреляюсь,из-за бабы – другой разговор.Из-за Той, что вбегала в июле,что возлюбленной назвал,что сейчас соловьиною пулейубиваешь во мне наповал!

Охотник

Я иду по следу рыси,а она в ветвях – за мной.Хищное вниманье высиощущается спиной.Шли, шли, шли, шли,водит, водит день-деньской,лишь, лишь, лишь, лишья за ней, она за мной.Но стволы мои хитры,рыси – кры…

Олень по кличке «Туманный Парень»

Ты отвези меня, Туманный Парень,к оленям вольным от недотык!Почти до наста, объятый паром,дымится вывалившийся язык.Безмолвье тундровое фарфорно.И слева вздрагивает бегом,как сбоку зеркальце у шофера,опальный воздух над языком.Как испаряются, дрожат рогамистада оленьи издалека!..Так жук на спинке сучит ногами,цепляя воздух и облака.Олени вольные, примите с ходу!Въезжаем в стадо, взрыхлив снега.Четырехтысячная свободатебя обнюхает, как сынка.И вдруг умчатся, ружье учуя…Туманный Парень – опасный гость.Пахнет предательством избыток чувства.Не зря есть в сердце оленьем кость.Как солнце низко, Туманный Парень!Доисторическая тоскастоит, как радуга, испаряясь,немою музыкой с языка!Жизнь не туманна – она железна.Нам мотонарты кричат в снегу,будто оранжевые жилетылюдей, работающих в пургу.

Стихи о чистоте

Целуется при народес танцором нагая подруга…Ликуй, порнография плоти!По есть порнография духа.Докладчик порой на лектории,распарившись как стряпуха,раскроет аудиториисвою порнографию духа.Искусство он поясняет,лишенный и вкуса и слуха.Такого бы постесняласьлюбая парижская шлюха!Подпольные миллионеры,когда твоей родине худо,являют в брильянтах и нерпахсвою порнографию духа.Напишут чужою рукоюстатейку за милого друга.Но подпись его под статьеювисит порнографией духа.Когда на собрании в заленеверного судят супруга,желая интимных деталей,ревет порнография духа.Как вы вообще это смеете,как часто мы с вами пытаемсяглядеть при общественном свете,когда и двоим – это таинство…Конечно, спать вместе не стоит,но в скважине голый глаззначительно непристойнеетого, что он видит у вас.Клеймите стриптизы экранные,венерам закутайте брюхо.По все-таки дух – это главное.Долой порнографию духа!

Кемская легенда

Был император крут, как кремень:кто не потрафил – катитесь в Кемь!Раскольник, дурень, упрямый пень –в Кемь! Мы три минуты стоим в Кеми.Как поминальное «черт восьми»или молитву читаю в темь –мечтаю, кого я послал бы в Кемь:1…2…3…4…5…6…7…Но мною посланные друзьяглядят с платформ, здоровьем дразня.Счастливые, в пыжиках набекрень,жалеют нас, не попавших в Кемь!«В красавицу Кемь новосел валит.И всех заявлений не удовлетворить.Не гиблый край, а завтрашний день».Вам грустно? Командируетесь в Кемь!

Спальные ангелы

П. Вегину

Огни Медыни?а может, Волги?Стакан на ощупь,Спят молодыена нижней полкев вагоне общем.На верхней полкене спит подросток.С ним это будет.Напротив мать егокусает простынь.Но не осудит.Командировочныйзабился в угол,не спит с Уссури.О чем он думаетпод шепот в ухо?Они уснули.Огням качаться,не спать родителям,не спать соседям.Какое счастьев словах спасительных:«Давай уедем!»Да хранят ихангелы спальные,качав и плакав, –на полках спаренных,как крылья первыхаэропланов.

Слеги

Милые рощи застенчивой родины(цвета слезы или нитки суровой)и перекинутые неловковместо мостков горбыльковые продерни,будто продернута в кедах шнуровка!Где б ни шатался, кто б ни базарило преимуществах «ФЭДа» над Фетом –слезы ли это? линзы ли это? –но расплываются перед глазамимилые рощи дрожащего лета!

Кольцо

Лоллобриджиде надоело быть снимаемой,Лоллобриджида прилетела вас снимать.Бьет Переделкино колоколамина Благовещенье и Божью мать!Она снимает автора, молоденькаяфотографиня. Автор припадетк кольцу с дохристианскою эротикой,где женщина берет запретный плод.Благослови, Лоллобриджида, мой порог.Пустая слава, улучив предлог,окинь мой кров, нацель аппаратуру!Поэт полу-Букашкин, полу-Бог.Благослови, благослови, благослови.Звезда погасла – и погасли вы.Летунья слава, в шубке баснословной,Как тяжки чемоданища твои!«Зачем Ты вразумил меня, Господь,несбыточный ворочать гороскоп,подставил душу страшным телескопам,окольцевал мой пальчик безымянныйегипетской пиявкою любви?Я рождена для дома и семьи».За кладбищем в честь гала-божествабьют патриаршие колокола.«Простоволосая Лоллобриджида,я никогда счастливой не была».Как чай откушать с блюдца хорошо!Как страшно изогнуться в колесо,где означает женщина начало,и ею же кончается кольцо.

Озеро Свитязь

Опали берега осенние.Не заплывайте. Это омут.А летом озеро – спасениетем, кто тоскуют или тонут.А летом берега целебные,как будто шина, надуваютсяольховым светом и серебряными тихо в берегах качаются.Наверное, это микроклимат.Услышишь, скрипнула калиткаили колодец журавлиный. –все ожидаешь, что окликнут.Я здесь и сам живу для отзыва.И снова сердце разрывается, –дубовый лист, прилипший к озеру,напоминает Страдивариуса.

Липечанские болота

Памяти И. Филидовича,

белорусского Сусанина

I

«Филидович, проведешь в логова́?» –«Да, „Мертвая голова“ – накатаны рукава». –«Филидович, а оплата не мала?» –«Жизнь, Мертвая голова, была бы семья жива». –«Филидович, кто в залог остался за?» –«Внук, Мертвая голова, голубенькие глаза…»Под следочком расправляется трава.Филидович, проклянет тебя молва!

II

«Филидович, от заката до восходасправа, слева, сзади, спереди – болота,перед нами и за нами, как блевота,и под нами…» – «А точнее говоря,и уже над нами – болота,Мертвая голова!»

Песня

«Как погибла ты, матерь Мария?» –

«Мимо нас осужденных вели.

Я датчанку собой заменила.

И меня в душегубке сожгли».

Называли ее – мать Мария.Посреди Елисейских полейвасильковые очи царилиукоризной своей!Белоснежная поэтессався в потупленной синевене испытывала пиететани к политике, ни к войне.«Вы куда, молодая монашка?Что за сверток вы бросили в пруд?Почему кавалеры в фуражкахвас к жестокой машине ведут?»«Так велит моя тихая вера.До свидания. Я не приду.Я гестаповского офицеразастрелила у всех на виду.За российские наши печали,за разор Елисейских полейте же пальцы гашетку нажали,что ночами крестили детей.И за это меня, мать Марию,русый пленник, в бреду, может быть,назовет меня „Матерь Россия!“и попросит водой напоить».

Обстановочка

«Это мой теневой кабинет.Пока нет:гардеробаи полн. собр. соч. Кальдерона.Его Величество Александрийский буфетправит мною в рассрочку несколько лет.Вот кресло-катапультавремен борьбы против культа.Тень от предстоящей иконы„Кинозвезда, пожирающая дракона“(обещал подарить Солоухин).По слухам.VI век.Феофан Грек.Стол. Кент.На столе ответ на анкету:„Предпочитаю Беломор Кенту“.Вот жены акварельный портрет.Обн. натура.Персидская миниатюра.III век. Эмали лиловой.Сама, вероятно, в столовой…Вот моя теневая столовая –смотрите, какая здоровая!На обедвсе, чего нет»(след. перечисление ед).Тень бабушки – салфетка узорная,вышивала, страдалица, вензеля иллюзорныеОсторожно, деда уронишь!Пианино. «Рениш».Мамино.Видно, жена перед нами играла РахманиноваОдна клавиша полуутоплена,Еще теплая.(Бьет.) Ой, нота какая печальная!Сама, вероятно, в спальне.Услышала нас и пошла наводить марафет.«Уходя, выключайте свет!»«Проходя через пороги,предварительно вытирайте ноги.Потолки новые –предварительно вымывайте голову».Вот моя теневая спальня.Ой, как развалено…Хорошо, что жены нет.Тень от Милы, Нади, Тани, Ниннет+ 14 созданийс площади Испании.Уголок забытых вещей!№ 2-й,№ 3-й,№ 8-й – никто не признается чей!А вот женина брошка.И платье брошено…наверное, опять побегла к Аэродромовуза димедролом, и…Актриса, но тем не менее!Простите, это дела семейные…(В прихожей черен и непрост,кот поднимал загнутый хвост,его в рассеянности Гость,к несчастью, принимал за трость.)Вот ванная.Что-то странное!Свет под дверью. Заперто изнутри.Нет, не верю! Эй, Аэродромов, отвори!Вот так всегда.Слышите, переливается на пол вода.(Стучит.) Нет ответа.(От страшной догадки он делаетсянеузнаваем.)О нет, только не это!..Ломаем!Она ведь вчера говорила –«Если не придешь домой…»Милая! Что ты натворила!(Дверь высаживают.)Боже мой!..Никого. Только зеркало запотелое.Перелитая ванна полна пустой глубины.Сухие, нетронутые полотенца…Голос из стены:«А зачем мне вытираться,вылетая в вентиляцию!»

«Признаю искусство…»

* * *

Признаю искусствои «Полет валькирий»,но люблю кукушкуи Ростов Великий.Жду за кинофабрикойеле-еле-елезвон ионафановскийи полиелейный.Не само искусство,а перед искусствомсхожее с испугомпраздничное чувство.Перед каждым новымвам не шелохнуться.Между каждым словомс жизнью расстаются!

«Стихи не пишутся – случаются…»

* * *

Стихи не пишутся – случаются,как чувства или же закат.Душа – слепая соучастница.Не написал – случилось так.

Бойни перед сносом

Памяти чикагских боен

I

Я как врач с надоевшим вопросом:«Где больно!»Бойни старые приняты к сносу.Где бойни?

II

Ангарообразная кирпичагас отпечатавшеюся опалубкою.Отпеваю бойни Чикаго,девятнадцатый век оплакиваю.Вы уродливы, бойни Чикаго –на погост!В мире, где квадратные виноградины Хэбитага[2]собраны в более уродливую гроздь!Опустели, как Ассирийская монархия.На соломе засохший навоза кусочек.Эхом ахая,вызываю души усопших.А в углу с погребальной молитвоюпри участии телеокабреют электробритвоюпоследнего живого теленка.У него на шее бубенчик.И шуршат с потолков голубыхкрылья призраков убиенных:белый бык, черный бык, красный бык.Ты прости меня, белый убитый.Ты о чем наклонился с высот?Свою голову с думой обидной,как двурогую тачку, везет!Ты прости, мой печальный кузенчик,усмехающийся кирасир!С мощной грудью, как черный кузнечик,черно-красные крылья носил.Третий был продольно распилен,точно страшная карта страны,где зияли рубцы и насильячеловечьей наивной вины.И над бойнею грациознослава реяла, отпевая,словно дева туберкулезная,кровь стаканчиком попивая.Отпеваю семь тощих буренок,семь надежд и печалей районных,чья спина от крестца до лопаткипровисала, будто палатки…Но звенит коровий сыночек,как председательствующий в звоночек,это значит: «Довольно выть.Подойди. Услышь и увидь».

III

Бойни пусты, как кокон сборный.Боен нет в Чикаго. Где бойни?

IV

И я увидел: впереди менястояла Ио. Став на четвереньки,с глазами Суламифи и чеченки,стояла Ио. Нимфина спина,горизонтальна и изумлена,была полна жемчужного испуга,дрожа от приближения слепня.(Когда-то Зевс, застигнутый супругой,любовницу в корову превратили этим кривотолки прекратил.)Стояла Ио, гневом и стыдомполна. Ее молочница доила.И, вскормленные молоком от Ио,обманутым и горьким молочком,кричат мальцы отсюда и до Рио:«Мы – дети Ио!»Ио-герои скромного порыва,мы – и. о.Ио-мужчины, гибкие, как ивы,мы – ио,ио-поэт с призваньем водолива,мы – ио.Ио-любовь в объятиях тоскливыхобеденного перерыва,мы – ио, ио.ио-иуды, но без их наива,мы – ио!Но кто же мы на самом деле? Илинас опоили? Но ведь нас родили!Виновница надои выполняла,обман парнасский вспоминала вяло.«Страдалица!» – ей скажет в простотедоярка. Кружка вспенится парнаяс завышенным процентом ДДТ.

V

Только эхо в пустынной штольне.Боен нет в Чикаго. Где бойни?

VI

По стене свисала распластанная,за хвост подвешенная с потолка,в форме темногоконтрабаса,безголовая шкура телка.И услышал я вроде гласа.«Добрый день – я услышал – мастер!Но скажите – ради чегоВы съели 40 тонн мяса?В Вас самих 72 кило.Вы съели стада моих дедушек, бабушек…Чту ваш вкус.Я не вижу вас. Вы, чай, в „бабочке“,как член Нью-Йоркской Академии Искусств?Но Вы помните, как в кладовке,в доме бабушкиного тепла,Вы давали сахар с ладошкизадушевным губам телка?И когда-нибудь лет через тридцатьвнук ваш, как и Вы, человек,провожая иную тризну,отпевая тридцатый век,в пустоте стерильных салонов,словно в притче, сходя с ума, –ни души! лишь пучок соломы –закричит: „Кусочка дерьма!“»

VII

Видно, спал я, стоя, как кони.Боен нет в Чикаго. Где бойни?

VIII

Но досматривать сон не стал я.Я спешил в Сент-Джорджский собор,голодающим из Пакистанамы давали концертный сбор.«Миллионы сестер наших в корчах,миллионы братьев без корочки,миллионы отцов в удушьях,миллионы матерей худущих…»И в честь матери из Бангладеша,что скелетик сына неслас колокольчиком безнадежным,я включил, как «Камо грядеши?»,горевые колокола!Колокол, триединый колокол,«Лебедь», «Красный» и «Голодарь»[3],голодом, только голодомправы музыка и удар!Колокол, крикни, колокол,что кому-то нечего есть!Пусть хрипла торопливость голоса,но она чистота и есть!Колокол, красный колокол,расходившийся колуном,хохотом, ахни хохотом,хороша чистота огнем.Колокол, лебединый колокол,мой застенчивейший регистр!Ты, дыша,кандалы расковывал,Лишь возлюбленный голос чист.Колокольная моя служба,ты священная моя страсть,но кому-то ежели нужно,чтобы с голоду не упасть,даю музыку на осьмушки,чтоб от пушек и зла спасла.Как когда-то царь Петр на пушкипереплавливал колокола.

IX

Онемевшая колокольня.Боен нет в Чикаго. Где бойни?

Хэбитаг – построенное в Монреале жилое сооружение нового типа из отдельных квартир, сгруппированных, как кубики.
Знаменитые ростовские колокола.