- Я должна забрать свои пятьсот, сорри. Но останется совсем немного; как же ты заплатишь за квартиру? Придется тебе, наверно, все равно звонить маме. Или в социалку.
- Ничего, что-нибудь придумаю. Спасибо за виски.
- Можешь оставить бутылку себе. По старой дружбе. Мне пора. Береги себя, выглядишь ты не ахти, дорогуша. Чао!
7
Вот! Вот иду я!
Пути мои неисповедимы. Но смотрите-ка, в моей руке ключи в Рай!
Я иду! Вы не знаете, кто я такая, дни слишком тесны для меня, а на бланки мне наплевать, и на все остальное, что понарошку... ДЕНЬГИ! Можно подумать, что все ваше накопительство и расчет и есть действительность ха-ха, говорю я.
Дамы и господа, я открою вам истину. Я всегда хотела невозможного. Мне никогда не было скучно, чуть что, все сразу чешется, я не из тех покорных, что сидят, приклеенные к поверхности, нет, мне нужен настоящий поток, а не эта невозможная выцветшая односторонняя обыденная жизнь. Мне нужен ветер, стук копыт. Дайте мне их, потому что иначе я не выдержу, я не могу ждать, я не такая, как вы, я не вынесу, не переживу медленной рыси, вакуума, удушья будней, я не могу участвовать в этой грязной сделке, в этом потреблении и соглашательстве; потому что я большая, и я свечусь!
В красном с золотом платье, с крестильным сердечком на шее шагаю я. Я настоящая Хрустальная люстра. Я хочу сказать, что мне плевать на ваши возражения. Все (Time Lapse) Как-нибудь (Time Lapse) Образуется! Я беру свои Ключи, подхожу к двери и открываю. Вперед! Прошу вас! Никаких резиновых перчаток. Я плыву в своем золотом облачении. Привет тебе, квартира. Ты должна быть рада, что я пришла, настало время любоваться мной, не стесняйтесь, ведь я ради вас отдала свою плоть и кровь.
Я скажу вам, сэр, я единственная в своем роде. У меня есть интеллект. Иметь его неплохо - примерно, как выставленную на полке корзину с блестящими фарфоровыми фруктами.
Сэр, я знаю почти все, я могу сделать все, что угодно!
Вот только спать хочется. I need sleep, you see*. Ich brauche schlaf!**
* Понимаете, мне необходим сон (англ.).
** Мне необходим сон (нем.).
Послушайте, я нашла вашу избушку в лесу, нашла кашу и постель. О, какая здесь малюсенькая берложка, все пастельных цветов, как много мягких игрушек, их все больше и больше, можно подумать, что они действительно размножаются, невинные созданьица с пустыми глазами, такие доверчивые, что хочется свернуть им шею, нет-нет, простите, вы падаете все на меня, как гладкие зрелые плоды, и совсем незлые. Теперь потянем за веревочку, и зазвучит грустная песенка, грустный мишка косит глазами, сюда ли я собиралась, сюда ли направлялась?
Простите. Я не могу покинуть корабль. Все здесь на самом деле мое.
Отдайте мне то, что принадлежит мне!
Простите еще раз. Я соврала. Я не большая. Я - чудо, потому что я и большая и маленькая одновременно, я видела это в зеркале, пока шла по коридору: мои руки и ноги не длинней, чем бананы, а моя голова огромная и тяжелая, и у меня такой большой рот.
Позаботьтесь обо мне! Я не могу ничего объяснить. Я ваша, берите меня! Мама Медведица, папа Медведь, вот я, теперь я хочу уснуть, хочу зарыться в мягком, пусть мягкое, все это постыдно мягкое упадет на меня, я сдаюсь, возьмите меня, вот, пожалуйста.
ТВОРЕНИЕ
Она ездила бесцельно, просто потому, что нигде не находила себе покоя. Природа была по-летнему великолепна. Она ехала мимо девственных полей, домиков с клочками земли, густых лесных опушек, мелькающих заливов с тихой водой. Когда она увидела море, оно лежало спокойное, похожее на глыбу слюды, ожидающее; оно как будто распростерло свои воды, готовясь встретить летнего бога; и ей уже виделось, как бог шагает по нему - достигающий небес, ленивый Дионис; видение длилось всего секунду и причинило боль, она сама не вполне поняла почему. Может быть, просто потому, что молодость ее прошла.
"Past my prime"*, - прозвучало у нее в голове, полной английских выражений из прочитанных книг.
The woman was clearly past her prime; yes, indeed**.
* Лучшие годы у меня уже позади (англ.).
** Да, лучшие годы у этой женщины и вправду были уже позади (англ.).
Она сняла дом у морского залива, чтобы отключиться, наконец избавиться от телефонных разговоров, обязанностей, лекций, стресса в себе самой и во всем, что ее окружало, бессонницы - избавиться от этого бесконечного хождения по кругу. И вот теперь она ехала, безучастно повторяя про себя: "Как красиво!", а между тем внутри у нее не переставала пульсировать какая-то тревога, как будто приглушенные колебания охранной сигнализации все время отдавались там; ее преследовала тоска, которую никак не удавалось призвать к ответу.
Она что-то искала среди этой зелени - не известную достопримечательность, но какой-нибудь укромный уголок, который бы принял ее к себе: давно не езженную дорогу, заброшенный дом или, может быть, позабытый сад, среди воспоминаний которого нашлось бы место и ее смутной печали.
Вовсе не декоративный крестьянский домик, музей под открытым небом искала она. Не гончарную лавку и не кафе с шелковыми цветами на окнах.
Узкая дорога уводила в глубь набухшего соком орешника. Изгородь сильно покосилась. Трава на обочине пробивалась сквозь гравий, поглощая его, словно медлительный, но прожорливый морской прилив. Очевидно, частное владение, но таблички нигде не было видно.
"Никто ничего мне не запретит", - подумала она угрюмо и свернула на ухабистую дорогу. Зелень должна принять меня, отдать, вернуть мне то, чем я владею по праву.
Сразу за поворотом она увидела лесную лужайку, на которой, между двух кустов, неподвижно возвышалось какое-то существо в серых разводах, украшенное рогами. Кто-то сделал на пригорке лося!
Медленно она подъехала ближе и увидела, что тут были и другие звери; очевидно, они были сделаны из цемента. Внутри у нее защекотало от какого-то детского, невольного предвкушения чуда. Она проехала мимо дома, который наполовину скрывала высокая живая изгородь из елей. Чуть подальше в лесу нашлось место для парковки. Затем она потихоньку вернулась по дороге обратно. Дом не подавал никаких признаков жизни. Должно быть, хозяев не было.
Она достигла небольшой отлогой лужайки, на которой раньше заметила лося, и уже скоро стояла в окружении зверей. Они и вправду оказались из цемента и, по всей видимости, когда-то были раскрашены, но теперь почти вся краска слезла. (The animals were clearly past their prime *.)
* "Лучшие годы у зверей были явно позади (англ.).
Лось был самым большим зверем. С негнущимися ногами, но по-своему величественный, он стоял там и охранял дорогу. Однако самое замечательное в нем было то, что он улыбался. И все звери улыбались: слегка покосившаяся лиса с треснувшей передней лапой и обнажившейся арматурой, настороженный заяц, нерешительный олень, готовящийся переступить через траву, - все улыбались одинаковой застывшей, но кроткой улыбкой. Архаичной улыбкой, подумала она, и это слово "архаичная" наполнило ее каким-то блаженством, и внутри у нее снова защекотало, будто при виде чего-то таинственного.
Но когда она взглянула еще раз, улыбка показалась ей уже другой. "В ней есть что-то тоскующее, запрятанное внутрь", - подумалось ей.
Она подошла к лосю ближе и всмотрелась в его глаз, который чудесно сохранился. Глаз был нарисован тщательно, видны были лучики радужной оболочки, в зрачке белел блик. Но было что-то особенное в этом глазе. У лосей не бывает таких глаз. Вдруг она поняла, что это глаз человека; может быть, создатель зверей смотрел на собственный глаз в зеркало.
"Как Лигабю", - подумала она и представила, как нищий художник топтался в кустах и на шее у него болталось зеркало; как он стоял под серым небом и разглядывал свою глотку, чтобы изобразить рычащих тигров и львов.
- Эй, там, на пригорке! - послышался снизу мужской голос, и она вздрогнула. Мужчина появился совсем незаметно.
- Добрый день! - откликнулась она, старясь придать голосу приветливость. - Я тут никого не нашла, чтобы поговорить.
Он стоял, уперев руки в бока.
- У вас что, мотор заглох в лесу?
Она спустилась вниз по отлогому склону и протянула ему руку - задолго до того, как он мог до нее дотянуться.
Он вытер свою руку о куртку и только потом нерешительно подал ей.
- Я копал картошку, - сообщил он, и его деревенский выговор показался ей наигранным, чем-то вроде насмешки над ней.
- Пиа Мелькерссон, - представилась она.
- Торе Стенссон, - ответил он, и ей показалось, что он лжет и его зовут иначе. - Так что с вашей машиной? - спросил он с напором. - Шина прокололась? Или мотор перегрелся?
- Я просто хотела посмотреть на скульптуры, - сказала она.
- Скульптуры? - Он усмехнулся. - Страшилища, вот это что. Вот когда они были раскрашены, то назывались "Творение", а сейчас они называются "Страшилища", так и никак иначе. Мне уж даже стыдно должно быть.