- Я не могу ждать, - пробормотал Леонардик. - Я истомился без тебя...
- Ты мне лучше вот что скажи! - отвлекла я его и вдруг неподдельно обрадовалась: - Если ты явился, ну, раз ты явился, значит. Он есть? Есть?
- Значит, я есть, - горестно усмехнулся Леонардик.
- Нет, погоди! А Он?
Леонардик упрямо молчал.
- Неужели ты там Его не чувствуешь? - поразилась я.
- Нет, почему? - безо всякой охоты молвил Леонардик. - Чувствую. Чувствую и каюсь, сгораю от стыда. Но ничего не могу с собой поделать. Ты притягиваешь сильнее.
Он затравленно посмотрел на меня с диванчика.
- Нам с тобой нужно утолить эту страсть, чтобы вернуться к Нему.
- Значит, Он есть! - возликовала я.
- Чему ты радуешься?
- Как чему? Вечной жизни! Леонардик скривил многоопытный рот.
- Нашла чему радоваться... Чтобы ее обрести, нужно очиститься от себя, расстаться со своим дорогим "я", которое чем больше мечтает и волнуется о своем бесконечном продолжении, тем скорее обречено на гибель и переплавку... Законы материи тяжелы, как сырая земля, - вздохнул он.
- Тебя послушать, так нет никакой разницы, есть Он или нет!
- Я говорю про тяжесть материи, - возразил Леонардик. - Его лучи почти не согревают землю. Казалось бы, отличие между верующим, перед которым открыт путь, и неверующим, который прах и лопух, должно быть гораздо больше, чем между человеком и амебой, но ведь на самом деле разница микроскопическая...
- Люди действительно живут так, будто Его нет, но они потому и живут, что Он есть.
- Ишь ты как бойко рассуждаешь! - удивился Леонардик.
- А ты думал! - польщенно улыбнулась я.
- Тем не менее... - тускло произнес Леонардик. - Что ни возьми... Даже гордость по поводу удачного рассуждения зачастую перевешивает ценность самого рассуждения. Это входит в состав культуры той самой неизбежной примесью, что никогда не допустит ее высокой истинности... Проклятая тяжесть! - опять вздохнул он.
- Неужели от нас ничего не останется?
- Здесь - кости, там - смутная память о прежних воплощениях... Целая колода воплощений. Дурная, в сущности, игра. Мы только маска витального сгустка, но пока мы любим...
- Какой-то он неблагостный, этот твой бог! - поежилась я. - Может быть, ты его неправильно чувствуешь? Может быть, это и есть Твое наказание?
Он побледнел, хотя вовсе не был розовощекий.
- Может быть... - пробормотал он.
- И ты еще зовешь меня к себе! - возмутилась я. - Что же ты можешь мне предложить, кроме этой тоски и холода?
- Любовь отогреет нас обоих. Художник и героиня. Дар и воля. Мы должны слиться!..
Я уже немного освоилась с ним разговаривать, потому что разговор был интересный и касался разных предметов, и смотрела на него с любопытством, я много о них слышала, всегда боялась, мимо кладбища ночью идти не могла без дрожи, потому что с раннего детства чувствовала, что здесь что-то не так, что есть что-то такое, что заставляет бояться, даже если я и не собиралась бояться, но иду мимо кладбища и думаю, что не буду бояться, но начинаю непроизвольно, стало быть, здесь нечисто, не потому боялась, что самой туда страшно, под землю, это другой страх, а что они окликнут меня, то есть, может быть, я их влекла к себе больше, чем другие, хотя другие тоже жаловались, а я не из пугливых, и потом он сидел вполне скромный, в серых фланелевых брюках и черном клубном пиджаке с серебряными пуговицами, только очень грустный, и говорил очень грустные вещи, а мне хотелось, чтобы он меня утешил добрым словом, потому что я и так больна и у меня тяжелый период жизни, а он вместо того навел пущую грусть, но наконец мы были с ним квиты, то есть он меня простил, и я украдкой перевела дух, то есть я подумала, что он за этим и пришел, чтобы мне сказать, что не в обиде на меня, хотя я, конечно, его не убивала, но так могло ему показаться, потому что я там присутствовала, когда он умер, но как только он увидел, что я поменьше стала его бояться, то, надо сказать, сделался более развязным, и это меня насторожило.
- Ирочка... - сказал он. - Называю тебя по инерции Ирочкой, хотя это имя тебе не очень идет...
- Какое же мне идет?
- То, с которым ты по полю бежала, выворачивая мне душу наизнанку.
- Я не для тебя бежала.
- Знаю. Потому и выворачивала.
- И ты хотел бы кросс в свою честь?
- Ты когда-нибудь любила меня?
- Я любила тебя, - убежденно ответила я.
- А теперь?
- Что делать, если ты умер...
- А я с новой силой тебя полюбил... Я только и думаю о тебе... Я так истосковался, что все время рвался к тебе, но я боялся тебя испугать, но когда ты побежала по полю, я подумал, что ты бесстрашная, и позволил себе...
- Да, - вздохнула я. - Лучше бы я не бегала!
- Как ты красиво бежала!.. Я больше не могу без тебя!
- Страсти какие! - несмело хихикнула я. - Влюбленный призрак!
- Ирочка... Разве ты не видишь? Я изнываю, я хочу тебя!
- Ну, вот! - огорчилась я. - Вели философский разговор, о метафизике и прочих вещах, и что? Все кончается пошло и банально.
Он закусил губу.
- Ну, если это сильнее меня! - вскричал он. - Ирочка! Заклинаю тебя нашей земной любовью: отдайся мне!.. Ну, хотя бы разочек...
Я просто охуела. Я говорю:
- Ты с ума спятил? Кому я буду отдаваться? Ведь тебя даже, по совести сказать, нет. Так, одна фикция...
Он возражает, полный дрожи в голосе:
- У меня серьезные намерения. Я готов жениться. Ты - моя! Я не понимал этого раньше, но теперь это ясно как день. Пока не наслажусь тобой, пока не утолю свою страсть, я буду маяться и слоняться никчемной фигурой страдания. Ну, пожалуйста...