Двери, открывающиеся от фонтана пыток, вели в просторную приемную. Там было полутемно. Рассеянный свет казался очень тусклым и серым. Что-то хрустнуло под ногой, я посмотрела вниз и увидела листья. Весь пол покрыт мертвой листвой. Я подняла глаза вверх и увидела стебли, переплетающиеся над головой, сухие и безжизненные. Листья все свернулись или опали.
Я притронулась к стеблям возле двери, и в них не было ощущения жизни. Я повернулась к Дойлу.
— Розы мертвы, — прошептала я, как будто это была страшная тайна.
Он кивнул:
— Они уже много лет умирали, Мередит, — сказал Холод.
— Умирали, но не умерли, — возразила я.
Эти розы были последней линией обороны Двора. Если бы враги добрались сюда, эти розы ожили бы и убили бы их или попытались бы убить — удушением или шипами. У молодых, растущих пониже роз шипы были как у всякой ползучей розы, но выше, в переплетении стеблей, имелись такие, у которых шипы достигали размера кинжала. Но розы были не только защитой, они были символом, что когда-то под землей существовали волшебные сады. Плодовые кусты и деревья погибли первыми, как говорили мне, потом травы, и теперь — цветы.
Я стала искать в переплетении стеблей какие-нибудь признаки жизни. Но они были сухими и мертвыми. Я послала в стебли вспышку силы и ощутила ответный импульс, все еще сильный, но неясный, ничего похожего на теплую сущность, которая должна была отозваться. Я осторожно тронула пальцами ближайший стебель. Шипы мелке, но сухие, как прямые булавки.
— Брось ты гладить розы, — сказал Холод. — Есть проблемы поважнее.
Я повернулась к нему, не выпуская розу из пальцев.
— Если розы умрут, умрут по-настоящему, ты понимаешь, что это будет означать?
— Наверное, лучше тебя, — ответил он, — но я понимаю также, что ничего мы не можем сделать с этими розами или с тем, что мощь сидхе угасает. Но если мы не будем беспечны, то у нас есть шанс в эту ночь спасти себя.
— Без нашей магии мы уже не будем сидхе, — сказала я.
Не глядя, я убрала руку и наколола палец о шип. Рука дернулась, шип сломался у меня в коже. Темную занозу легко было увидеть и легко вынуть ногтем. Ранка даже не очень болела, но появилась капелька крови.
— Больно? — спросил Рис.
— Не очень.
В комнате послышалось тяжелое сухое шипение, будто в темноте ползла большая змея. Звук шел сверху, и мы подняли головы. По стеблям прошла дрожь, и сухие листья посыпались дождем, цепляясь за волосы, за одежду.
— Что это? — спросила я.
— Не знаю, — ответил Дойл.
— Так не перейти ли нам в следующую комнату? — предложил Рис.
Его рука потянулась за мечом, которого не было. Но другая рука взяла меня за руку, и он потянул меня к ближайшей двери, обратно в коридор. Никто из нас не был вооружен, разве что у Дойла еще оставался мой пистолет. А я почему-то была уверена, что пистолет — не то, что нам сейчас нужно.
Остальные встали возле меня живой стеной. Рука Риса легла на ручку двери, и стебли плеснули по двери, как поднимающаяся вода. Рис отпрыгнул, оттолкнув меня от двери и ищущих стеблей. Дойл схватил меня за другую руку, и мы бросились к дальней двери. Мужчины слишком быстро бежали, чтобы я успела за ними на каблуках. Я споткнулась, но их руки не дали мне упасть или остановиться, я едва касалась ногами пола. Холод бежал впереди.
— Быстрее! — бросил он через плечо.
— Спешим, спешим, — буркнул Рис себе под нос.
Я оглянулась назад, на Галена. Он стоял ко мне спиной, защищая тыл — голыми руками и собственным телом. Но колючки его не трогали. Повсюду ощущалось движение, как в гнезде змей, но тонкие сухие щупальца висели над головой, как осьминожьи, тянулись ко мне. Пока Дойл и Рис тащили меня дальше в комнату, колючки спустились к моей голове, зацепили волосы, тянулись к нам. Когда Дойл повернулся посмотреть вверх, я увидела у него на лице алый мазок — свежую кровь.
Шипы ввинтились мне в волосы, пытаясь утащить меня. Я завопила, дернула голову вниз. Рис схватил мои волосы горстью, и вместе мы смогли освободить их от шипов, оставив несколько прядей.
Холод уже открыл дверь. Оттуда мелькнул яркий свет, лица стали поворачиваться к нам — человеческие и не очень.
— Меч, дайте мне меч! — заорал Холод.
Один из стражников двинулся вперед, кладя руку на меч.
Послышался крик:
— Нет! Держи меч при себе!
Голос Кела.
— Ситхни, дай меч! — рявкнул команду Дойл.
Страж у дверей стал вынимать меч из ножен. Холод протянул за ним руку. Стебли хлынули в открытую дверь сухой шелестящей волной. Был момент, когда Холод мог нырнуть в дверь, мог спастись, но он повернулся к нам. Дверь исчезла под жадной налетающей волной шипов.
Рис и Дойл положили меня на пол, Дойл бросил на меня Риса сверху. Вдруг я оказалась под кучей тел. Волнистым шелком мелькнули перед глазами волосы Риса. Я могла смотреть только в щелку между его волосами и рукавом чьего-то плаща. Меня прижали к полу так сильно, что я не только шевельнуться, но и вздохнуть не могла.
Будь там наверху кто-нибудь другой, а не Дойл и Холод, я бы ожидала криков. Сейчас же я только ждала, когда вес станет легче — когда их стащат с меня колючки. Но вес легче не становился.
Я лежала на животе, прижатая к каменному холодному полу, и смотрела сквозь волосы Риса. Рука, пробившаяся за этот занавес, была без одежды и не такая белая, значит, принадлежала Галену.
Кровь застучала у меня в ушах, я слышала пульс собственного тела. Но шли минуты, и ничего не происходило. Мое сердцебиение стало успокаиваться. Я прижала руки к камням пола. Серый камень был гладок почти как мрамор, истерт за много сотен лет проходящими ногами. Мне почти в ухо дышал Рис. Послышался шорох одежды — кто-то шевелился над нами. Но над всем этим был шорох колючек, низкое постоянное бормотание, как шум моря.
Рис шепнул мне в ухо:
— Можно мне перед смертью получить поцелуй?
— Кажется, мы еще не погибаем, — ответила я.
— Тебе легко говорить. Ты внизу.
Это сказал Гален.
— А что у вас там наверху? Я ничего не вижу.
— Радуйся, что не видишь, — сказал Холод.
— Да что там происходит? — снова спросила я, попытавшись вложить в голос капельку металла.
— Ничего. — Низкий голос Дойла прокатился до дна кучи тел, будто они передали этот бас прямо мне в хребет, как камертон. — И мне это странно.
— Ты разочарован? — спросил Гален.
— Нет, — ответил Дойл. — Но мне любопытно.
Плащ Дойла исчез из виду, и вес вдруг стал меньше.
— Дойл! — крикнула я.
— Не страшись, принцесса. У меня все хорошо.
Еще ослабло давление на спину, но не сильно. Я не сразу сообразила, что это Холод приподнимается, но с кучи пока не слезает.
— Очень интересно, — сказал он.
Рука Галена исчезла из моего поля зрения.
— Что оно делает? — спросил он.
Я не слышала ничьих шагов, но видела Галена, стоящего на коленях. Руками я раздвинула волосы Риса, как две полы занавеса. Холод стоял рядом с Галеном. Только Дойл стоял один с другой стороны. Я видела его черный плащ.
Рис приподнялся, как в позе для отжимания.
— Странно, — сказал он.
Ну все. Я должна видеть.
— Слезь с меня, Рис. Я хочу посмотреть.
Он опустил голову к моему лицу, так что глядел на меня вверх ногами, приподнявшись на руках, но прижимая меня к полу. В другой ситуации я бы сказала, что он это нарочно. Но платье у меня было достаточно легкое, а у него одежда достаточно тонкой, чтобы ясно было: дело не в этом. От вида его трехцветных глаз так близко и вверх ногами почти кружилась голова; и еще было в этом что-то интимное.
— Я — последнее, что находится между тобой и этой большой плохой штукой, — сказал он. — Я слезу, когда Дойл мне прикажет.
Глядя, как шевелятся его губы выше глаз, я почувствовала, что у меня голова начинает болеть, и закрыла глаза.
— Не говори ты вверх ногами, — попросила я.
— Конечно, — сказал Рис, — ты можешь просто посмотреть вверх.
Он убрал голову, встав надо мной на четвереньки, как кобыла, защищающая жеребенка.
Я не стала подниматься, но закинула шею назад. Мне были видны только змееобразные щупальца роз. Они висели над нами тонкими, пушистыми, коричневыми веревками, тихо покачиваясь туда-сюда, как будто на ветру, но ветра не было, а этот пух — это были шипы.
— Что я должна увидеть помимо того, что розы ожили снова?
Ответил Дойл:
— К тебе тянутся только мелкие шипы, Мерри.
— И что это значит? — спросила я.
Черный плащ Дойла придвинулся ближе.
— То, что я не верю, будто они хотят причинить тебе вред.
— А чего еще они могут хотеть? — спросила я.
Говорить, лежа на пузе, из-под стоящего на четвереньках Риса, — это должно было ощущаться очень глупо, но не ощущалось. Мне хотелось, чтобы кто-то или что-то было между мной и шелестом шипов.
— Я думаю… я полагаю, что они могут хотеть глотка королевской крови, — ответил Дойл.
— В каком смысле — глотка? — спросил Гален, опередив меня.
Он снова сидел на полу, и я видела большую часть его торса. На нем засохла капельками и струйками кровь, но укусы почти зажили, оставив только кровь как свидетельство, что раны были. Перед его штанов пропитался кровью, но двигался он уже лучше, менее болезненно. Все заживало.
Если эти колючки вопьются в мое тело, ничего не будет заживать. Я просто погибну.
— Когда-то эти розы пили кровь королевы каждый раз, когда она здесь проходила, — сказал Дойл.
— Это было сотни лет назад, — возразил Холод, — до того, как мы даже думать стали о переезде в земли запада.
Я оперлась на локти.
— Я тысячи раз проходила под этими розами, и никогда они на меня не реагировали, даже когда еще цвели.
— Ты вошла в силу, Мередит, — сказал Дойл. — Земля узнала тебя, когда приветствовала сегодня вечером.
— Что значит — земля узнала ее? — спросил Холод.
Дойл рассказал.
Рис перегнулся заглянуть мне в лицо в том же неуклюжем положении вверх ногами.
— Класс, — заметил он.
Я улыбнулась, но все равно оттолкнула его голову от себя.
— Эта земля теперь признала меня как силу.
— Не только земля, — сказал Дойл.
Он сел рядом с Галеном, привычным жестом раскинув вокруг себя плащ, будто давно носил плащи до пола. Так оно и было.
Теперь мне было видно его лицо. Он был задумчив, будто рассматривал какую-то серьезную философскую концепцию.
— Все это очень увлекательно, — сказал Рис, — но вопрос о том, является ли Мерри избранным кем-то, можно обсудить позже. Сейчас надо ее отсюда вытащить, пока розы ее не съели.
Дойл посмотрел на меня, черное лицо осталось бесстрастно.
— Без мечей у нас очень мало шансов пробиться к любой двери, протащив с собой Мерри живой. Мы-то переживем самое пристальное внимание роз, а она нет. Поскольку важна ее безопасность, а не наша, мы должны найти ненасильственный способ выхода из этой ситуации. Если к розам применить насилие, они отплатят тем же. — Он взмахнул рукой вверх, неопределенно указывая на вьющиеся стебли. — Они ведут себя по отношению к нам терпеливо, и я предлагаю это терпение использовать, чтобы подумать.
— Земля никогда не приветствовала Кела, и розы тоже к нему не тянулись, — сказал Холод.
Он прополз вокруг меня, чтобы сесть рядом с Дойлом. Кажется, он не так доверял терпению роз, как Дойл. В этом я была с ним согласна. Я никогда не видела, как розы движутся, разве что чуть дергаются. Я слыхала рассказы, но никогда не думала лично это увидеть. Мне часто хотелось видеть эту комнату, покрытую цветущими ароматными розами. Поосторожнее надо быть в желаниях. Конечно, цветов здесь не было, только шипы. Это не совсем то, чего мне хотелось.
— Если на кого-нибудь нацепить корону, это еще не значит, что он способен править, — произнес Дойл. — В старые дни магия, земля выбирали нам короля или королеву. Если магия отвергала их, если земля не признавала их своими, то какова бы ни была их королевская кровь, надо было выбирать нового наследника.
Я вдруг как-то особенно почувствовала, что они смотрят на меня. Я обвела их взглядом. Почти с одним и тем же выражением они смотрели на меня, и я с некоторым испугом подумала, что, кажется, я знаю, что у них на уме. Нарисованная у меня на спине мишень росла и росла.
— Я не являюсь несомненной наследницей.
— Королева тебя ею сделает сегодня, — ответил Дойл.
Я посмотрела в темнокожее лицо, попыталась прочесть выражение глаз — черных, как вороново крыло.
— Чего ты хочешь от меня, Дойл?
— Во-первых, давай посмотрим, что будет, если Рис откроет путь для шипов. Если они отреагируют бурно, больше не будем дергаться. В конце концов, другие стражи нас выручат.
— Мне сдвинуться? — спросил Рис.
— Да, будь добр, — кивнул Дойл.
Я ухватилась за обе руки Риса, удерживая его над собой.
— А что будет, если розы на меня навалятся и постараются разорвать на части?
— Тогда мы упадем на тебя сверху, и розам придется справиться с нами, чтобы добраться до твоего белого тела.
Голос Дойла звучал отстраненно, обыденно и все же заинтересованно. Таким голосом он разговаривал при Дворе прилюдно, когда не хотел, чтобы кто-нибудь догадался о его мотивах. Голос, отточенный столетиями разговора с королевскими особами, которые зачастую бывали не вполне в здравом рассудке.
— И почему мне это так не нравится? — спросила я.
Рис снова опустил лицо вверх ногами.
— А каково, ты думаешь, мне? Я пожертвую этим любимым телом как раз тогда, когда появилась надежда, что кто-то его оценит.
Я не могла не улыбнуться.
Он улыбнулся мне вверх ногами, как Чеширский Кот.
— Если ты отпустишь мои руки, — сказал он, — я обещаю тебе накрыть тебя собой при первом намеке на опасность. — Улыбка стала шире. — Я даже готов накрывать тебя своим теплом — с твоего разрешения — при любой возможности.
Невозможно было не улыбнуться в ответ. Если меня сейчас разорвет на части, то это можно вытерпеть и с улыбкой. Я отпустила его руки.
— Слезай с меня, Рис.
Он нежно поцеловал меня в лоб и встал.
Я осталась лежать на полу одна. Перевернулась набок, глядя вверх. Все они стояли надо мной, но только Рис на меня смотрел. Остальные — вверх, на шипы.
Они покачивались над нами, будто танцевали под музыку, которой мы не слышали.
— Кажется, они ничего не собираются делать, — сказала я.
— Попробуй встать. — Дойл протянул мне руку.
Я посмотрела на эту абсолютно черную руку с бледными, почти молочно-белыми ногтями. Потом посмотрела на Риса:
— Значит, ты бросишься на меня при первом же намеке на опасность?
— Быстрее кролика, — ответил он.
Я перехватила взгляд, который бросил на Риса Гален. Не слишком дружелюбный взгляд.
— Я слыхал, что про тебя такое рассказывают, — сказал он. — Что ты быстр.
— Если хочешь в следующий раз оказаться внизу — прошу, — ответил Рис. — Я лично предпочитаю сверху.
В этих игривых словах был какой-то яд, и Рис тоже не был особо дружелюбен.
— Дети! — произнес Дойл с легким предупреждением.
Я вздохнула:
— Объявление еще не сделано, а уже начинаются петушиные бои. А ведь Рис с Галеном еще из самых разумных.
Дойл слегка поклонился, его рука оказалась в дюймах надо мной.
— Будем решать проблемы по одной, принцесса. Поступать по-другому — значит рухнуть под их грузом.
Глядя в его черные глаза, я подала ему руку. Уверенной и невероятно сильной рукой он поднял меня на ноги чуть ли не быстрее, чем я встала сама. Я даже покачнулась, и пришлось ухватиться за него покрепче, чтобы не упасть. Другой рукой он поддержал меня за руку выше локтя. Какой-то миг это было очень близко к объятию. Я посмотрела на Дойла. На его лице не было даже намека, что он поступил так нарочно.
Колючки над головой яростно зашипели. Вдруг оказалось, что я смотрю вверх, цепляясь за Дойла двумя руками, но не для поддержки — от испуга.
— Может быть, тебе следует отдать нам ножи, которые у тебя с собой, чтобы двинуться дальше? — спросил он.
Я глянула на него:
— Насколько дальше мы собираемся двигаться?
— Розы желают отпить твоей крови. Они должны коснуться тебя на запястье или еще где-нибудь, но обычно — на запястье.
Мне это не понравилось.
— Я не помню, чтобы снова предлагала дать кровь.
— Сначала ножи, Мередит, пожалуйста, — попросил он.
Я посмотрела на нависшие колючки. Один тонкий стебель спустился ниже других. Я отпустила Дойла и запустила руку под лифчик, чтобы вытащить нож. Вынула, раскрыла. Холод был удивлен, и не слишком приятно. Рис тоже был удивлен, но приятно.
— Я не знал, что можно спрятать такое оружие под такой легкой одеждой, — сказал Холод.
— Может быть, нам не придется защищать ее в таком объеме, как я думал, — заметил Рис.
Гален достаточно хорошо был со мной знаком и знал, что при Дворе я всегда вооружена.
Отдав нож Дойлу, я задрала юбку. В этот момент я почувствовала общее мужское внимание как тяжесть на коже. И подняла глаза на них. Холод отвернулся, будто смутившись. Но остальные таращились на мою ногу, на лицо. Я знала, что они видали и больше голого тела, и более длинные ноги.
— Если будете так внимательно на меня смотреть, я застесняюсь.
— Мои извинения, — сказал Дойл.
— Почему вдруг такое внимание, джентльмены? Вы видали придворных дам еще более обнаженными.
Я подняла юбку выше, до подвязки. Они следили за каждым движением, как кот за птицей в клетке.
— Но придворные дамы для нас недосягаемы. Ты — другой случай, — сказал Дойл.
А, вот что. Я вынула нож из-за подвязки и отпустила юбку на место. Они проводили подол глазами. Я люблю мужское внимание, но такое пристальное несколько нервировало. Если я доживу до утра, мы с ними об этом поговорим. Но, как сказал Дойл, будем решать проблемы по одной, чтобы не рухнуть под их грузом.
— Этот нож кому?
Три бледные руки протянулись одновременно. Я посмотрела на Дойла. В конце концов, он же капитан стражи. Он кивнул, будто одобряя мое решение предоставить выбор ему. Я знала, кто мне здесь больше других нравится, но не знала, кто лучше владеет ножом.
— Отдай его Холоду, — сказал Дойл.
Я протянула нож рукоятью вперед. Холод взял его, слегка поклонившись. Я впервые заметила, что у него на красивой рубашке видны следы крови. Наверное, прижался к ранам на спине Галена. Рубашку надо замочить, или пятна останутся.
— Я понимаю, что Холод сегодня стоит пристального взгляда, но ты отвлекаешься, Мерри, — сказал Дойл.
— Да, ты прав, — кивнула я.
И посмотрела на нависшие лианы. Под ложечкой засосало, руки похолодели. Я боялась.
— Протяни запястье самой нижней лозе. Мы тебя будем защищать до последнего нашего вздоха. Ты это знаешь.
Я кивнула:
— Знаю.
Я действительно это знала. Я даже в это верила, и все же…
Мой взгляд, следуя по лианам, уходил вверх, в полумрак. Переплетения стеблей толщиной с мою ногу извивались и сплетались, как узлы морских змей. Были там и колючки размером с мою ладонь, поблескивающие в тусклом свете.
Я опустила глаза на тонкие маленькие шипы лианы прямо над головой. Они были маленькие, но их было много — как щетинистая броня из иголок.
Я вдохнула, выдохнула. Потом стала медленно поднимать руку, сжатую в тугой кулак. И едва успела поднять ее на уровень лба, как лиана нырнула вниз, точно змея в нору. Обвила мне руку, и шипы впились в кожу как крючок в рыбью пасть. Боль была резкой и немедленной, она опередила первую струйку крови. Кровь потекла по руке прикосновением ласкающих пальцев. Мелкий алый дождичек полился вниз по руке густо и медленно.
Гален навис надо мной, руки его трепетали, будто он хотел до меня дотронуться, но боялся.
— Этого хватит? — спросил он.
— Явно нет, — ответил Дойл.
Я посмотрела туда, куда смотрел он, не отрываясь, и увидела второе тонкое щупальце над головой. Оно остановилось, как остановилось первое, — ожидая. Ожидая моего приглашения подойти ближе.
Я посмотрела на Дойла:
— Ты шутишь!
— Эта штука очень давно не ела, Мередит.
— Тебе приходилось выдерживать боль похуже, чем несколько колючек, — сказал Рис.
— Тебе даже это нравилось, — напомнил Гален.
— Контекст был другой, — возразила я.
— Контекст — это все, — произнес он тихо.
Что-то было в его голосе, но у меня не было времени разбираться.
— Я бы на твоем месте дал вторую руку, но я не наследник, — сказал Дойл.
— Я тоже пока что.
Лиана придвинулась ближе, щекоча мне волосы, как любовник, лаской подбирающийся к земле обетованной. Я протянула другую руку, сжав кулак. С голодной быстротой лиана обернулась вокруг запястья. Шипы вонзились в кожу. Лиана сдавила сильнее, и я зашипела сквозь зубы. Рис был прав — я выдерживала боль посильнее, но любая боль — совершенно оригинальна, не похожая на другие пытка. Лианы натянулись, увлекая мои руки вверх. Колючек было столько, будто какой-то зверек пытался прогрызть мне руки насквозь.
Кровь стекала по рукам тонким непрерывным дождиком. Сперва я ощущала каждую струйку отдельно, но потом кожа потеряла чувствительность. Все внимание отвлекалось на боль в запястьях. Лианы подняли меня на цыпочки, только их хватка не давала мне упасть. Резкая боль начала сменяться жжением. Это не был яд, это мое тело реагировало на раны.
Издали я услышала голос Галена:
— Дойл, хватит.
Только когда он заговорил, я поняла, что зажмурилась. Зажмурилась и отдалась боли, потому что только приняв ее, я могла подняться над ней, пройти сквозь нее, туда, где нет боли, где я плаваю в море черноты. Голос Галена вернул меня в реальность, в мучительный поцелуй шипов и ручейки собственной крови. Тело дернулось от внезапности, и колючки ответили на этот рывок, дернув меня вверх, оторвав от пола.
Я закричала.
Кто-то поймал меня за ноги, поддерживая мой вес. Я заморгала, увидела, что держит меня Гален.
— Дойл, хватит!
— Из королевы они никогда столько не пили, — заметил Холод. Он подошел к нам, держа в руке мой нож.
— Если перерезать лианы, они на нас нападут, — сказал Дойл.
— Что-то надо делать! — воскликнул Рис.
Дойл кивнул.
Рукава жакета у меня пропитались кровью. Я смутно подумала, что лучше было бы надеть черное. На нем не так выступает кровь. Голова кружилась, в ушах звенело. Надо бы остановить кровопотерю, пока не начало тошнить. Ничего нет хуже тошноты от потери крови. Двигаться невозможно от слабости, а хочется, невыносимо хочется вывернуть содержимое желудка на пол. Страх постепенно сменялся легким, почти сверкающим ощущением, будто мир заволакивало туманом.
Я была опасно близка к обмороку. Хватит с меня этих шипов, Я попыталась сказать "хватит", но звука не получилось. Я сосредоточилась, пыталась заставить губы двигаться, и они двинулись, образовали слово, но звука не было.
Потом звук появился, но это не был мой голос. Лианы зашипели и зашевелились над головой. Я посмотрела вверх — голова беспомощно откинулась. Лианы клубились надо мной черным морем веревок. Колючки вокруг запястий с резким шипением потянулись вверх. Только руки Галена удержали меня, не дали втянуть в гнездо шипов. Лианы тянули, Гален держал, кровь текла из запястий.
Я завопила. Вопила единственное слово:
— Хватит!
Лианы затряслись, затрепетали у меня на коже. Вдруг комнату заполнили падающие листья. Сухой коричневый снег полетел по воздуху. Послышался резкий острый запах, как от осенней листвы, а под ним, второй волной, густой аромат сырой земли.
Шипы опустили меня на землю. Гален взял меня на руки, принял, когда лианы медленно опустили меня. И руки Галена, и лианы были странно нежны, если могут быть нежными зубы, пытающиеся отгрызть тебе руку.
Удар о стену распахнувшейся двери был для меня первым признаком, что розы отодвинулись от дверей.
Гален держал меня на руках, а лианы еще держали мне руки над головой, когда мы все повернулись на свет от двери.
Он казался ярким, ослепительным, с легкой дымкой на краях. Я знала, что свет кажется ярким только после мрака, и подумала, что дымка — это мое ослабевшее зрение, но тут из этого дыма вышла женщина, и из пальцев ее поднимался дым, будто каждый бледно-желтый палец был задутой свечой.
Ффлур вошла в комнату, одетая в непроглядно-черное платье, от которого ее кожа приобретала оттенок желтого нарцисса. Соломенные волосы развевались вокруг платья сверкающим плащом, который трепало ветром ее собственной силы.
По обе стороны от нее ввалились стражи. У некоторых было оружие, другие бросились с голыми руками. Было двадцать семь мужчин в страже королевы и столько же женщин в страже короля, которые сейчас подчинялись Келу, так как короля не было. Пятьдесят четыре воина, и менее тридцати ворвались в двери.
Даже на грани обморока я попыталась запомнить лица, запомнить, кто поспешил на помощь, а кто отсиживался в безопасности. Любой страж, который в эту дверь не вошел, потерял все шансы на мое тело. Но я не могла разглядеть лиц. Поток новых фигур хлынул из-за спин стражи, и все они были намного ниже и куда меньше похожи на людей.
Пришли гоблины.
Гоблины не принадлежат Келу. Это было у меня последней мыслью перед тем, как все поглотила темнота. Я провалилась в благословенную тьму, как проваливается в глубокую воду камень, который может только падать и падать, потому что дна нет.