То письмо стало последним из всех, связанных прочной веревкой. Каждый листок отматывал день на час, усыплял солнце, пока не вобрался в темную каюту лунный свет. Лучи рассыпались по стенам, неспешно съезжали вниз, настигая текст, написанный отрывистым, неровным почерком. Весь стол теперь застелен бумажной скатертью: ни одного деревянного просвета. Афелиса вновь бегала глазами по листкам, стараясь не упускать ни единой черточки, пусть и самой маленькой, каких-то водяных разводов, карандашные, полустертые линии — ничего. Ничего, что могло бы дать куда больше; ничего, что содержало бы в себе то, что нельзя передать словами. Локти ее дергались, из пальцев ссыпались небольшие вставочные листы, даты украдкой сменялись перед глазами. Изо дня в день, из месяца в месяц… Сколько же Ангарет упустил? Сколько не посилился написать? Ведь оно неправда, что все те почти два года прошли так просто, в конце концов, ей не верилось. «Нет, должно быть по-другому. Он намерено писал так, чтобы я, читавшая это, не волновалась так сильно, и чтобы не страшиться самому… Даже за тем его побегом, — думала она, ходя из угла в угол, по устоявшейся привычке: медленно, заставляя каждую доску изнывать под весом. — Да, палач мог отпустить, но как так никто из охотников не заметил? Охрана у них хорошая, как сейчас помню. Особенно во время патрулирования замка. Еще и пир подготовили, молодцы-то какие, только в оба не углядели. Что-то за этим определенно спрятано». Теперь же, раздумывая об этом в похолодевшей, ночной каюте, маг тут же бросилась снова к столу. Бумаги летели на пол, и вдруг грохот: огромное черное пятно распласталось на полу. Чернильница покатилась к щели между полом и кроватью, но скрыться не успела: Афелиса вмиг дернулась и схватила ее. Нахмурившись, прошептала ругательства и с раздражительным видом стукнула сосуд об тумбу. «Шикарно… просто бесподобно…» — шипела она про себя. В руках оказалось письмо с датой отплыва. «И тут с подозрениями! Что же такое этот отплыв? И как ему досталось место? Обычно первых сажают женщин, особенно беременных, а тут и старики, и молодежь. Что-то мне, Ангарет, слабо верится в достоверность. Сам выдумал?» Тут-то и пришла мысль настолько сумасшедшая, что повлекла за собой развитие.
«Не могу исключать, отрицать или, наоборот, подтверждать. Но все его действия, заканчивающиеся неминуемым успехом — странные. Пугающе странные. Но в них верится, а вот в конец — никак нет. Даже если начать с дня, когда он сбежал, — нащупав листок с нужной датой, Афелиса вытянула его и встряхнула. — Вот. Во-первых: когда это особо важных «преступников» или шишек садили в какую-то незапертую комнатку с окнами? Таких только в клетку, если не в подвал. Тут-то он объяснений не нашел. И палач мне кажется чересчур жертвенным. Вся ответственность на нем и его, предполагаю, отрубленной голове. Что тоже сомнительно. Каждый на войне сам за себя, особенно рабы. Плевать они все хотели, что кого-то там хотят убить тотчас; даже в радость, что не они под топором. Посочувствуют, ну и черт с ним. Забудут, если бутылку спиртного выкопают хоть где-нибудь. Да, про лес помню. Только он не прям к ограде примкнут. Пройти нужно, ну… шагов десять. А это какая видимость! Что же он за такой у меня везунчик? А случай с работой и той женщиной — вообще комедия. Люди напуганные, голодные — собаки, кости друг друга грызут, пытаются хоть копейку раздобыть, а тут, видите ли — нашлась богиня-мать с двумя своими ангелочками. Хоть бы нимбы червивыми не оказались. Ладно, может быть, из богатых, что даже комнатку беженцу дали. Ну что, они в нем принца не узнали? Отплыв более правдоподобен, конечно. Но вот то, как людей распределяли, — нет».
Опустившись на стул с тяжелым вздохом, Диамет хлебнула воды из кружки, повертела ее, опустевшую, на указательном пальце. Мысли лезли бесконечным потоком, пугающие и не опровергаемые.
— Куда же ты попал, Ангарет?.. — прошептала она в большом огорчении. — Погубил себя, верно.
«Пугает эта бессмыслица. После того, как меня увезли в тюрьму — многое изменилось? С чего бы? Мне нужно больше конкретики, иначе ни одному слову не поверю. Не исключено, что ему подсыпали какого-нибудь яду, и Ангарет сошел с ума. Выдумал все, как мне представляется. Ведь не может быть так… просто. Все, что он писал — его фантазия. Несбыточная. Настолько отчаялся, что стал фантазировать. Но и это странно: как тогда доставили письма? Где он брал столько бумаги? Мы ведь все письма взяли? Ничего больше не осталось?» Тотчас же все давешние размышления скатились под сомнения: разгадать то, что заложено в письмах, ей не по силам. Тяжело это потому только, что очень многое Афелиса опровергала, искала в этих словах подвох, и не находя совершенно ничего, никаких двусмыслиц, знаков, стала выдумывать, чтоб лишь утешить свои подозрения. Однозначно, витать в мыслях дальше становилось опасно. Благо, не прошло и получаса, как на пороге возник лучик света, затем и вышедшая тень — Анариэль. Он поставил фонарь на стол и, подойдя, обметал его каким-то упрекающим, подозрительным взглядом. «И здесь что-то не то, — все не унималась она, искоса поглядывая на него. — Вот. Ну как так? У них что, кучера на дороге валяются?» Снова листы, и так бесконечно по кругу. Откинувшись на спинку стула, маг посмотрела на порог, на потолок, вновь на стол, а затем и закрыла глаза: жутко болели, хотелось спать, но непозволительно.
— И долго ты собираешься так мучиться? — пренебрежительно и спокойно спросил Анариэль. — Это нехорошо. У нас полно времени для разбора, а у тебя так тем более. Оставь и иди отдыхать.
— Который час? — будто не слыша его, спросила между тем Афелиса, складывая руки на груди.
— Да вот, первый час минул. Я говорю, что все это зря. Ты теряешь бдительность, и наверняка пропускаешь многое. Пойдем. Скоро в каюту придет Яромил, и сомневаюсь, что он уснет под шелест бумаг. Сколько уже их смятых?.. — оперевшись рукой об спинку ее стула, мужчина взял один лист и повертел на свету. — Слишком тонкие. С ними бы получше обходиться.
— Да… — лениво пробурчала она. Потянувшись, Диамет выгнулась, ударяя носком об ножку стола. — Пойду. Сам-то чего не идешь? Или своих сторожишь? Как бы они весь народ усыпили? Это, наверно, хорошо, раз все спят. Соберусь и я, пожалуй… Кстати, — вдруг она вся встрепенулась и, положив ладони на колени, пристально посмотрела на него. — Так что там? Никого нет? Огня не видно? А-то мало ли нам добра, — саркастичный тон. — Ну, ладно, это я не всерьёз. После всего этого чтения голова кругом. Тебе взглянуть не советую. Потеряешься, — ладони ее поползли по столу, собирая в стопку разбросанные письма. — Тут все я ставлю под сомнение. Мне, конечно, хочется верить, но это невозможно.
— Поэтому лучше посмотреть на них трезвым взглядом завтра. Какие огни? — задал он вопрос и тут же ответил. — А-а… нет. И как же их можно увидеть? Столько лесов, озеро и такое расстояние. Пусть лучше так, чем все будет просматриваться. Нам так выгоднее.
— Да, конечно, господин Анариэль! Выгоднее, выгоднее… — вдруг послышался знакомый громкий голос. С порога выскочил Бозольд: встревоженный чем-то, он говорил повторами, ухмылялся и кивал своим же словам. — Как иначе? А как рады были! И Вам, прежде всего, госпожа! Всех на ноги поставили. Но чую, не к добру, не к добру… Охотники вас заметили. Они будут искать, будут! Что делать? Корабль никак назад. Нам некуда. Не лучше ли разузнать? Отправить кого-нибудь? Притвориться? Госпожа… Вы ведь знакомы многим. Так может?..
— Нет, — твердо сказала та. Резко поднявшись, да так, что стул скользнул по полу со скрипом, Афелиса взяла стопку, не запечатывая ничего в конверты. — Что мне там делать? У меня нет экипировки соответствующей. Ничего нет. Мы останемся в проигрыше. Думайте, Бозольд, прежде чем предлагать такое безумие.
— Ничего безумного! — с жаром подхватил он, разводя руками. — Это только спасет нас. Нужно всегда быть предусмотрительными, чем так все пускать на черти что! Прислушайтесь. Пусть их и немного, но беженцев они не трогают. Никогда не пойму: как они людей различают? Видел охотников только издалека, не смыслю в том, в чем они идут расстреливать. Но Вы, госпожа Диамет, были и видели все. У Вас знакомства. Если повторите, то теперь мы точно узнаем, как обстоят дела в это время, — тяжело дыша, Бозольд продолжил. — Я вот с капитаном обсуждал. Он сказал, что пусть с Вами поговорю, чем мешаться буду. Что с меня, в самом деле, нечего взять? Вот, теперь предлагаю свое… Прислушайтесь, или… я вправду не знаю, что делать.
Кончив тираду и, видимо, собираясь ее продолжать, мужчина бессильно опустился на лавку, обтер платком лоб и, встряхнув тот, обратно положил в карман штанов. Минуту Бозольд смотрел в никуда и не задумывался ни о чем: выжидал, точно приговора, ответа кого угодно. Афелиса остановилась в ступоре, явно не ожидая такого откровения. Рассуждать сейчас здраво не выходило, потому вновь села на стул и насторожено стала смотреть на Анариэля. «Все равно это глупо, — твердила она. — Меня узнают. Все они знают о моем вранье и сожгут на костре, как только увидят предательницу. Нужно тогда совсем в другого человека перевоплощаться». В ее помутневшем взгляде Бозольд становился безумцем, помешанным на странных идеях, вызывающих у него убивающую тревогу. А кому хорошо? Все должны страдать, раз уж есть причина. Даже он, ее спутник — Элид — превращался в чрезмерно непоседливую шарманку, а Илекс — что о ней говорить? Она-то одна и неизменна. Ибо не видать ее нигде, может, и переменилось в трепещущей душонке что-то.
— А Вы явно не понимаете, как обстоят дела, — ответил Анариэль. Язвительная и гневливая нотка прозвучала в этих словах. — Занимайтесь своим делом. А если они закончились, так что ко мне не подошли? Знаю я понаслышке, как Вы пытаетесь договориться. Но что-то договора я не слышал. Смотри-ка, да любуйся, неприступные. С такими людьми не двинемся. Идите протрезвитесь, Бозольд. Правды Вы не знаете.
— Какой такой правды? — что-то истерическое зазвенело в его голосе. В руках вновь появился платок — предмет для выброса злости. — Обычный народ всю правду-то и знает, как живется на свете! Не то, что… Ссориться с Вами не хочу. И не способен сейчас на это. Многого натерпелись, много переждали, а теперь… теперь ничего! Сидим здесь, как затворники, ни выглянуть, ни пройтись! Когда уже свобода наступит? — его лицо тут же перекосилось: слова выплескивались со слюнями. — Ответьте, не медлите. Нельзя так народ испытывать.
— Мы не освещаем никого постороннего. Только сообщаем то, что будет наверняка, — совершенно спокойно мужчина глядел на его скривившееся от злобы губы, на горящий взгляд, трясущееся, будто в судорогах, тело. — Мы подумаем над этим предложением. Не нужно так раздражаться. Завтра утром мы проведем собрание. В одиннадцатом часу. Прошу известить всех раньше.
— Известим-то, известим… Куда денемся? И что вы там говорить будете? Тему хоть дайте, чтоб люди заинтересовались.
— Да они, как услышат что-то подобное, — пролепетала Афелиса, — так из кожи вон лезут. Знают прекрасно, что будет. Это лишнее — сообщать тему.
— Как знаете, как знаете, — услышав ее голос, он стих и понурил голову. — Но уж помните, что люди требуют перемен!
С этими словам его словно ветром унесло. Афелиса внимательно смотрела на мужчину, точно первый раз этого человека видела. Было в нем что-то раздражительное, не выспавшееся. Очевидно, что пьян не был. Порядочный такой, он бы не позволил себе и полрюмки. На лице его изображалась, во время ухода, наглость, но при этом видимая трусость. Странное было зрелище. Тотчас же ей подумалось, что Бозольд — натерпевшийся человек, не готовый еще заявить о себе. В речах его и в интонации слышались робеющие, злые ноты, почти срывающиеся. Изредка она поглядывала на Анариэля — тот будто установил невидимую стену, через которую никак пробиться. Все крики стремительно летели, закручивались, набирали скорость и тут же разбивались о преграду. Маг хорошо знал, что Бозольд хотел его ударить, но до ужаса боялся ответного удара.
На том и закончилась ночь. Конец ее наступил на рассвете. Вчерашние события до сих пор хорошо уживались в памяти, ничего не проскочило мимо. Афелиса проснулась в гамаке, и как бы не хотелось понежиться в легких объятьях, совесть тянула ее на ноги — все же, дело торжественное и не требующее больше никаких откладываний. На тумбе лежали письма, а рядом веревка. Оглядевшись, она уселась и, подправив рубашку, затянула пояс покрепче. Ноги не пригвоздились к доскам, на счастье. Перед выходом наспех накинула на плечи накидку и, навалившись всем телом на дверь, отворила ту. Сверху доносился шум, но крика не было: всего лишь разговоры, песни, да топот. Дойдя до капитанской каюты, Диамет заглянула вовнутрь: пусто. Значит, все уже собрались на палубе. Точного теперешнего времени она не знала, всегда надеясь на свой организм: никогда не подводя, он пробуждался в нужное время. Но теперь тут-то можно засомневаться: какая-то неожиданность настораживала, пропускала гнилые нити сквозь доверие. На самом верху, у лестницы наткнулась на Илекс, прижатую к углу и наблюдавшую за всем действом. Состояние духа ее было подавленным еще больше, чем давеча. Ум, как и мысли, был разбросан, раскромсан на не клеящиеся ошмётки. Что-то предвещало отчаяние, чего доселе не случалось с ней. Теперь Афелиса была тому свидетелем. Она повела в ее сторону глазками, кивнула в знак приветствия и стиснулась еще больше. Но интерес возбудило совершенно другое: люди толпами примкнули к шканцам с высоко поднятыми головами, затихли, чуть ли не все до единого. Лишь дети скулили да поплакивали, утирая покрасневшие носы. На шканцах же никого не было: у штурвала показалась рыжая макушка — Элид, скачущая из угла в угол. На ее вопрос о том, все ли в порядке, Илекс ответила: «Все хорошо. Тебя ждут, Афелиса». И опустила голову. На больший расспрос времени не оставалось.
Илекс проводила ее погрустневшим взглядом, взмахнула платком и утерла им пот на переносице. Народ, завидев Диамет, встрепенулся, прижался плечом к плечу и застыл, наконец, в стихшем ожидании. «Видимо, все только собрались, — думала она, встречая Яромила. — Где же Анариэль? Даже Элид здесь, почему-то». Пожав крепкую руку, Афелиса обратилась к нему, сияющему и напомаженному:
— Что, похвастаться захотелось? Ты не переигрывай, не поверят.
— Да ладно тебе! — засмеялся Элид, приглаживая сюртук. — И перед кем мне хвастаться? Перед теми олухами? — кивок в сторону толпы. — Они уже и так локти сгрызли, на меня смотря.
— А сюртук-то ты у кого такой стащил? — Афелиса усмехнулась, похлопав его по плечу. — Вот, здесь уже грязь. Не совестно тебе в таком появляться на глазах у всех? — он и вправду выглядел забавно: лицо, измазанное темными пятнами, взлохмаченные волосы, улыбка до ушей. И вдруг мальчик такой появляется в сюртуке! — Ты бы причесался, только смеяться с тебя будут.
— Ну и пусть смеются, если им легче станет! — воскликнул Элид, хмурясь. — Смех лечит и продлевает жизнь, слышала? И ни у кого я не крал. Мне сам Арсент дал поносить на сегодня. Друг мой. Но что-то его не видно. Прячется, наверное. А грязь где? — он попытался заглянуть через плечо. — Ничего и нет. Это ты стерла, спасибо!
Он вновь улыбнулся и, пригладив свои кудри, отошел в сторону. Вскоре взошел и Анариэль. Тишина исчезла на палубе: народ взвизгивал и требовал. Девушки, обласканные прибрежным ветром, закутались в платки, переговаривались, а детки играли с сеткой и камнями: где только взяли? Мачты стали обступать, прислоняться к ним в выжидании, пускать удрученные вздохи… Солнце тогда уже обжигало всех, впивалось в кожу, оставляя жгучие порезы. Об борта разбивались тихие волны, образовывая пену. Афелиса медленно и невозмутимо оглядела палубу: все до единого, кажется, собрались. Если и не всех видно, то прятались остальные по углам, как Илекс. Тянуть время не было сил, тем более что Анариэль осведомил, что уже как пять минут назад пробил одиннадцатый час. Встав на середину шканцев, маг сложила руки за спину и, в ожидании всеслушанья, раздумывала о том, как бы начать мысль: «Нужно кратко и по делу. Это очевидно, но иногда случается так, что заносит совсем не туда. Тем более со мной». Речь она обдумывала еще ночью, перерывами между чтением, так что собраться на одном было невозможно.
— Вчера мы совершили первый поход в город. И, надо сказать, без двух сторон не обошлось, — толпа замолчала. Услышав ее громкий, собранный голос, они замерли, лишь дети шумно всхлипывали. — В Гроунстене сейчас тихо, хотя, как после выяснилось, охотники еще патрулируют загородные районы. Охотничьи смены еще в силе, к сожалению. Но, идя по городу, мы не накнулись на них, кроме как в замке. Ситуация на острове неоднозначна. Но не будет смысла ждать, ничего не изменится. Замок не пустовал, и информация о нас, неизвестных, донесется до командиров. Именно сегодня мы возродим силы магического рубина, чтоб нанести урон охотникам и огородить себя от внешнего мира. Так будет безопаснее. Рубин — единственное наследие, что оставили для нас предки. У нас прямая обязанность восстановить свое государство из пепла и отстоять честь. С давних времен нам завещали, что мы, как люди, которых подавляет и принижает общество, должны держаться вместе, или мы — могила. Если не последуем этому правилу, то предадим других магов, и чернокнижники никогда не были исключением. Предательство не изменяет родства. Они — наши братья и сестры, — ее речь прервал шум. Люди загалдели: очевидно, их вывело на спор заявление о единстве их с чернокнижниками — демонами, какие оклеветали их имя навеки. — Это неоспоримо! Вспомним, что и мы не ангелы совсем: они — истинные, спустившиеся с небес — давно мертвы. А мы, маги, лишь серая масса, и как бы вы не сердились и не отрицали мое высказывание, но в каждом из нас есть, хоть и малая, частичка черной магии.
— Что станет с предателями? — выкрик из толпы. Бородатый мужчина вырвался к самым шканцам. — Сколько себя помню, они всегда оставались подлецами! Не сгубит их великая сила?
— Нет. Они сильнее нас. И возмездие понесет за собой последствия: наше здоровье ослабеет. Рубин требует большого заряда энергии, и если не удовлетворить — ничего не выйдет. Это временно, так что переживать не стоит. Чернокнижники, возможно, даже не заметят той волны, которая пройдется по острову.
— Нам потребуется каждый человек здесь на палубе, — вдруг заговорил Анариэль. — Если камень напитается большей силой, мы будем твердо уверены, что он погубит каждого охотника.
Народ снова забушевал: некоторые тянули руки, выкрикивали вопросы, но они тут же смешивались в гулком сумбуре, что ничего не возможно разобрать. Яромил, покуривая папиросу, оперся спиной о штурвал и наблюдал из угла; фуражка слезала на лоб, и подправляя ее указательным пальцем, он переговаривался с Элидом: тот гордо улыбался, поглаживая бока штанов, и изредка показывался на виду. Шагал он беспрерывно, свысока глядел на толпу, да ухмылялся, точно шутку вспоминал. Но одно обстоятельство заставило его вздрогнуть и оступиться. Из группы выступил мальчик, будто выгнанный остальными. По росту лет тринадцати, не больше — с болезненными, но сверкающими глазами. Он пытливо глядел на Элида, утирая ладони платком и, получив пинок он другого своего товарища, чуть ли не примкнул к шканцам. Тот же, немного постарше, лет пятнадцати — белокурый и в зеленой курточке, оперся на борт и залился безудержным смехом. Элид сразу же узнал своих забияк: они, помнится ему, и Арсента донимали, пугали до ужаса. «А этот-то, черненький, откуда вылез? — смотрел он на мальчишку так же внимательно, пока не заметил в его ладони маленький камень. — Послали его! Заставили! Ну, заставлю одуматься. Нечего со мной такое дело иметь!» Мальчик ждал его, не двигаясь с места. Тоненькие бровки изогнулись, и выражение лица переменилось на какое-то обидчивое. Шагнув к нему, на самый край, Элид сел на корточки и спросил:
— Ты чего лупишься? И ты это, камень выкинь, или при себе держи. Опасно тебе, такому маленькому.
Понаслышке он знал о нем лишь некоторые факты, и теперь Элиду удалось рассмотреть беднягу: был он из малорослых, еще не созревших и не вытянувшихся ребят; слабое, бледное тело, но такие озлобленные обидой глаза! Карманы его торчали в разные стороны. Показав вторую руку, до этого спрятанную за спиной, он поднял ее, готовый бросить: на ладони были маленькие царапины от острых камней. Элид отшатнулся, охнул и, не успев увернутся, получил в лоб небольшой осколок. Удар пришелся сильным и довольно метким: боль текла к вискам, гудя и будто горя на солнце. «Кто научил? — подумал он, приложив ладонь ко лбу. — Ппять, чертенок, замахивается!»
— Эй! — выкрикнул он, чем привлек внимание белокурого мальчишки. — Ты прекращай!
Второй замах оказался неудачным: камень ударился об пол и покатился прямо к ногам Афелисы. «Ага! — ликовал Элид, но радость эта быстро прошла. — Сейчас она на меня подумает, ну да…» Едва ли не оступившись, она пнула его. Грозный взгляд впился в него жестокой обидой. Раскрыв рот и чуть было не оправдавшись, он понял вдруг, что навлечет на себя еще больше проблем. Жгучая боль отзывалась на лбу. «Придется теперь извиняться. А если не получится, то все, я точно труп».
— Смотрите, — крикнул он предупредительно. — Сейчас я вам как…! Сейчас пырну вас. Вы попадаете у меня, шкоды!
Бедняга, покраснев от чего-то, понурил голову и поспешил слиться с толпой, увидев, как тотчас же со шканцев Элид спрыгнул на палубу и угрожающе потопал к нему. Рука потянулась к штанам: карманы оказались пусты, так еще и вывернуты. Оставалось лишь ему ждать того, как Элид набросится на него и побьет беспощадно, а глаза его точно кровью наливались, ноздри раздувались, и кулаки сжимались — точно поплатится! Мальчишка оглянулся по сторонам, ища помощи, но в спину ему полетели лишь камни, и ребячий смех: «Чего стоишь? — упрекали они его. — Ты знаешь, что будет сейчас!» Но он будто их не слушал; слезы брызнули из глаз, щеки налились кровью. Потирая кулаками глаза, виновник всего происшествия шагнул вперед, добровольно отдавая свою плоть на растерзание зверя — Элида. Он-то и взгляда не повел, потирая ушиб на лбу, и, примкнув чуть ли ни всем телом, точно вытянулся на носки и произнес угрожающе свысока: «Где камни нашел, негодник? Тебя те послали?» Не удовлетворившись ответом, он сомкнул губы и вдруг встряхнул младшего за плечи. Глазки его раскрылись, в них пылала мольба о пощаде и по-детски невинное: «Я не виноват! Меня подставили!» Так и поверил Элид! Но кулаками размахивать он не собирался, ибо не нужно ему выставлять себя негодяем при всех: важных и не очень. Тот отдал ему маленькие осколки, и перед тем как убежать, прошептал еле слышно извинения, сквозь град слез и пота. Элид проводил его с самодовольной усмешкой, подкидывая мелкие камни: «Так то! — ликовал он, вспоминая его, раскаивающегося. — Вот, как нужно все эти перестрелки решать. Но где они камни взяли?» Первая мысль, конечно — спустились с борта, но кто позволил? Пришлось ему стать доносчиком, и по дороге неведомо сколько раз поразмыслить о том, как же подло обвинять мальчишку, вынужденного бунтовать лишь под угрозами старших ребят. «А я на них доложу, — подумалось ему. — Господин Анариэль будет не в восторге. Тем более, что их имя ни раз мелькало в такого рода новостях…»
Речь, кажется, уже подходила к концу. На него смотрели лишь крайние девочки, хихикали — точно язвы, и все разнесут быстрее Элида. Скрывали раскрытые губки платком, метали колкие взгляды, звали маленьких мальчиков и указывали им на всяких, ровно стоящих. Тут то и ударила его мысль, будто молния: «Может, они приказали им? А те, глупенькие, только повеселиться хотят. Кому не скучно на корабле? Видят цель, не видят преград — это точно!» Кроме них никто не сверлил насмешливыми глазами: вся толпа протягивала руки к небу, прижимались друг к другу, и ни одного человека, на чьем лице было бы одобрение. Народу слабо верилось, что возмездие наступит сегодня, и никто абсолютно не знал, как стоит вести себя, что ожидать, ведь магический рубин — легенда, в чье свершение вынуждены они слепо надеяться. Но вот, показалось юноше шустрое движение впереди: маленькая фигурка прошмыгнула к капитанской каюте и следа не оставила. Спрятав камни в карман, на всякий случай, Элид осторожно подкрался к порогу и замер. Руку его вдруг схватили сильной хваткой и поволокли вниз. Темнота — она прятала человека, но по торчащему острому воротнику он, кажется, признал ее, хоть и не ждал никак. Зрачки расширились; снизу сквозь тоненькую щель проникал свет.
— Илекс! — выкрикнул он, пытаясь разжать ее ладонь со своего запястья. — Что творишь? Убить меня хочешь? Я заслужил, да, но…
Та и взглядом не повела. Лишь до ужасной боли сдавила его руку и повлекла вниз по ступеням. Тогда предел раздражения рухнул, и Элид едва ли держался, чтоб не выпустить весь жар наружу. Последним толчком к этому стала ступень: споткнувшись, он чуть было не полетел в поглощающую темноту, и свободной от всех мук ладонью оперся в ее спину. Пошатнувшись, Илекс все же удержала равновесие и, фыркнув, замерла на месте:
— Тише, — мягкий, дрожащий шепот.
— Чего тише? — кричал Элид, что есть мочи. — Зачем схватила так без предупреждения? Что, и на тебя донос нести? Рассказывай все, ведьма!
— Я покажу тебе кое-что. Только не кричи, прошу.
— Ты уже показала, как такая невинная можешь человека убить! Отпусти уже, я сам в силах на ногах стоять.
— Это не то… В общем, пойдем, — но, вопреки его словам, девчонка только встряхнула друга и неспешно повела по лестнице.
Он сдался: «Есть ли смысл бороться с ней? Все равно добьется своего, — думал Элид, скучая. Интрига, ею наведенная, не произвела в нем взрыв терпения. — Если и убьет, я отмахнусь. Или поугрожаю, как тому мальчишке. Но ведь Илекс не способна на такое. Зло и она — вещи несовместимые». Пройдя мимо капитанской каюты, они спустились на нижнюю палубу. Всю дорогу девочка молчала, боясь, что кто-то услышит или увидит их, и тогда он понял ясно, что серьезное дело ожидает, а может, и опасное. Маленькие хвостики ее — пушинки, забавно тряслись, и потихоньку, с каждым шагом, ленточки развязывались. По лицу же ничего не угадать — губы, как всегда, опущены, взгляд пуст, словно прочищен от эмоций многолетней тоской, шла она медленно. Вся сила ее перешла в сжимающую руку. Наконец-то дверь отворилась: место отдыха. Теперь эта каюта пустовала, и именно уединения так искала Илекс, рвущаяся что-то показать. Притянув к себе Элида, тихо затворила дверь за засов и отпустила вымученное запястье. Он издал лишь облегченный вздох, посмотрел на краснеющие опечатки ее пальцев и в бессилии опустился на гамак. На мгновение глаза закрылись: темнота и тишина умиротворяли, манили его в сладкий сон, создавали светлые картины, вот только, ужасно дело, — поспешный шорох и боль возвращали его назад и заставляли одуматься, ведь, в конце концов, не зря сюда его насильно уволокли. Илекс, повернутая спиной к нему, стояла на коленях, и запустив руки в какой-то мешок, стала в нем рыскать, да бровки хмурить. Вдруг раздался стук. Подняв голову, он вгляделся: в пальцах ее блестел серебряный кулон. Темно-синий камень и длинная цепочка показались на свету, исходящем из фонаря. «И это то, что она хотела показать? — подумал он с сомнением. — Пхвастаться какой-то безделушкой? Серьезно, что ли? Она, конечно, та еще девчонка, но от нее такого не ожидал». Медлить Элид не решался, тут же спросил:
— И что это? Кулон? — без доли энтузиазма он продолжил: — Да, очень красивый. Ты молодец, краса девица! Теперь то я пойду?
— Зачем? Оставайся. Я не зря тебя привела сюда, — поднявшись на ноги, сказала Илекс. — Или ты испугался обычного украшения? — колкая улыбка, не предвещающая ничего хорошего. Повертев на пальце цепочку, она уселась подле него. — Извини, что я тебя так… резко схватила. Но я должна была, ради этого. Не злись, прошу.
— По Вашему велению! — с наигранной интонацией воскликнул он, глядя на кулон. — И что, правда обычную безделушку покажешь? Я в таких вещах не смыслю, иди себе подружку ищи.
— Нет, я пошутила. Я не глупая, чтобы звать тебя только ради этого. И нашла его случайно. Все это время видела, как ты скалился на мальчика, как его подбадривали, и это было… смешно. Немного, — тут же поправилась она, не без улыбки. — Как раз таки девочка мимо пробежала. А у нее с кармана выпало это. Я, как увидела, хотела ей отдать, но она убежала уже далеко. Взяла себе, не помешает.
«Ну-ну. Хотела отдать. Такое-то богатство не каждый раз под ногами появляется. Все бы себе взяли, без раздумий, — Элид никак не верил ее признанию и критично скрестил руки на груди, выпрямив ноги. — На жалость не буду давить, а то еще меня обвинит в чем-нибудь. И обвинять ее глупо».
— И не обычный кулон этот, кажется, — еще раз повертев его на свету, она перестала. — Я его потерла сильно, из-за волнения, и оно… заговорило. Не веришь мне, да? — спросила Илекс, увидев друга смеющимся. — Ну и пусть. Вот сейчас же проверим опять. Может, нам ответят другие маги. В тот раз шум какой-то был, и искорка на мгновение вспыхнула.
— Какие чудеса-а-а! Слушай, может, оно еще и колыбельную споет? Мне спать хочется. Сама видела, что мне пришлось терпеть, — потирая раскрасневшийся лоб, он постарался спрятать его за кудрями. — Кажется, что волосы быстрее отрастут, чем ушиб заживет. А кидал мальчишка… нехило. Но крайней мере, попал один раз. Второй — я ему не дался. И то, в первый раз я и не понимал, что он так смотрит на меня… Набедокурит себе проблем. Думаешь, не расскажу, да? — Илекс не ответила. Вздохнула тяжело, понимая, что новость о кулоне его совсем не занимает. — Еще как. Анариэль сам меня порой пугает. Я, конечно, не разбираюсь в этих всех романах, любви, женщинах, но думаю, что он то и нужен был Афелисе, если бы ее не главная позиция. А не тот… Ангарет. Хотя, чего мне знать? Только предполагаю… Ну так, споет колыбельную? — прибавил он с усмешкой, раскачиваясь в гамаке, да так, что из рук Илекс чуть ли не выскользнул кулон.
— Будь немного серьезен хоть сейчас, — пробурчала Илекс, подавляя раздражение. — Когда ты еще такую штуку увидишь? Так попробуем? А если какой-нибудь колыбельщик попадется, так он тебе споет с радостью, что не проснешься больше никогда.
— Ну давай, заводи. Или три, что угодно. А все же хочется послушать твои песенки, хоть шум. Все сгодится. Вот, здесь тихо, буду только сюда приходить спать. Там никому покоя нет. Ты везучий человек: похлопаешь глазками, проронишь слезинку, и все к твоим ногам. Обучишь, соблазнительница этакая?
Илекс ничего не ответила. Он ожидал увидеть на ее лице злость или обиду, чего и добивался, понимая, что душа у нее чувственная и насмешек не терпит. Теперь же ничего, и это было к лучшему. «Тогда бы она прогнала меня. Вот, сидит, губки бантиком, бровки домиком. А что, вещица и вправду дорогая. Жаль, что здесь, на корабле, никто таких денег не имеет. И на Гроунстене тоже, наверняка». Но добавлять ничего не стал. Разлёгшись, мальчишка слегка покачивался и глядел на то, как большой ее палец с остреньким ноготком быстро скользит по камню, а губы вздрагивают что-то шепча. Слова разобрать был не в силах. И не удивительным это казалось, вспоминая, как Милада — скончавшаяся мать Илекс — заставляла ее под розгами сутулиться часами над книгой, и вместо еды поглощать знания, хотя она как была пустышкой, так и оставалось ею после каждого такого действа. За ее невозмутимостью наблюдал с улыбкой, поражаясь, что что-то в этой головушке осталось — что-то, не выбившееся розгами. Изредка он понимал некоторые слова, только отрывочно, так что смысл терялся. «Призывает, что ли, кого? И когда это закончится?» Будучи в темнице, их разделили друг от друга, как несовместных противоположностей. Их маленький отчужденный мирок мыслил, как все, приземленно, и то, что параллельные линии никогда не соприкоснуться, устоялось с самого их прихода. Но для Элида это было почти что безумием, ведь где-то далеко, в других вселенных, эти линии обязательно соприкоснутся и будут иметь общий конец. Впрочем, такие высказывания подвергались одному последствию — голодовкой. «Вот, как воспитывали нас. И бежал я, наверное, из-за этого одного. Чтобы насилия не терпеть. Никто бы такого не выдержал,» — сейчас он думал об этом, как об утерянном прошлом, а тогда — как о мечте, недостойной его. Из раздумий вывела яркая вспышка, едва ли достигшая его носа. Даже закрыв глаза, Элид чувствовал болезненное ощущение на веках, жгучее и покалывающее. Илекс что-то крикнула, кажется, от испуга и отбросила кулон в сторону, прикрыв свое лицо руками. Снова визг. Свет потух, в глазах потемнело. Встретил их резкий шум, терзающий уши. Илекс прищурилась, глянула — и ничего. Кулон лежал между ног Элида, лишь сверкал: в камне игриво переменялись света, грозящие вновь вырваться ослепляющим потоком. Потянувшись, она взяла его: к тому времени камень остудился и уже не горел, как щепка с костра. Кончики пальцев ее согревались, а глаза глядели недоумевающе: «И все? — мысль застыла в воздухе. — Это… конец? Но был же шум. Были, кажется, и голоса». Тут то и пробрала ее догадка, что ей попросту показалось — ничего не было на самом деле. Но Элид? Он тоже слышал и видел, что чуть ли не ослеп».
— Что-то не такого я ожидал… — прошептал юноша, думая, что вот-вот послышится голос. — И ничего нет. Может, нужно подождать? Там, еще что-нибудь сказать. Как ты делала, и что ты там шептала?
— Заклинание, — ответила Илекс, положив кулон на тумбу. Страх все же разъедал полное убеждение, что ничего больше не случится. — Оно для призыва, но тут резко подумала, что и оно сойдет. Ограничений нет и привлекает… я не совсем знаю, кого. Не упоминалось в книге. Но не злых духов.
— Ага, не злых. И придет сейчас какой-нибудь черт — добренький, конечно. А этому кулону, по-моему, энергии не хватает. Надо, что ли, напитать его. Я чуть без глаз не остался! Вот это подарочек, — проворчал Элид, потирая покрасневшее запястье. — Больше не приглашай на такое зрелище, пожалуйста, потому что смотреть невозможно, — он запнулся. Глаза его округлились, и губы раскрылись в каком-то восклицании. — Вон! Посмотри! Да не на меня смотри, на кулон! — дернул он подругу за плечо и развернул.
Он вновь засиял, но тусклее. Синие огоньки витали, кружились и вдруг стали распространяться, как чума, по всей каюте. Мелькали среди темной пелены и белые искры, точно снежинки, но мгновенно испарялись, разъеденные большими огнями, что становились черными. Элид вцепился в ее плечо, все еще потрясывая в искреннем удивлении, указывая ей, будто не видящей, на небо, разливавшееся над ними. «Сработало… — зашептал он Илекс на ухо. От шепота она поежилась, стиснула подол платья, и выжидающе молчала. — Оно, кажется, опять…» Новый яркий поток вырвался с камня, рассыпался в воздухе: выстроились темные спирали, круги и непонятные фигуры. Все это немыслимое чудо вдруг прервалось; хриплые отрывистые фразы раздались из камня, прожигая их сердца до дыр. Илекс замерла, стиснутая его напряженными ладонями.
— Черт… опять, — девичий, раздраженный голос. — Я… когда…
Связь прерывалось. И вправду, кулон мог истратить всю энергию. За столько-то десятков лет, каких он мог существовать. Послышался какой-то крик, затем звон.
— Не получилось! — отчетливая фраза.
Элид насторожился и, пододвинувшись ближе, громко сказал:
— Извините..? А Вы… кто? — язык сплетался и ничего путного выговорить не удалось. Но это его ни малость не смутило.
Внезапно шум замер: даже отголоски, похожие на эхо, не слышались. Девичий голос исчез, точно никогда его и не было. Он тяжело вздохнул и повторил раздельно:
— Слы-ши-те?
Но из камня ответа не последовало. Треск и какой-то скрип — единственное, что они услышали. Илекс вздрогнула, хотела уж потянутся к камню, но передумала: а вдруг скажет что-нибудь? Если ей нужна помощь? Не будет хорошо отступать при первой же попытке. Опасливо она поглядела на Элида, но тот лишь пожал плечами. Не прошло и минуты, как он снова сказал эту фразу с извинением. Из той стороны послышалось томное, чем-то взволнованное:
— Слышу…
— А кто Вы, и как мы… связались?
Тут же он ощутил на себе грозный, немигающий взгляд Илекс: «Что такое? — хотел спросить Элид, но промолчал. — Что не понравилось?» Именно тот вопрос о связи она видела глупым и не стоящим ответа: хоть и не многое ей было известно о такой связи, но одна вещь впечаталась в память — если не думать об определенном человеке, отвлекаться на посторонние мысли, то камень свяжет мага с другой нитью, какая исходит от любого источника. Вот, кажется, наткнулись они на сбившуюся душу. «Ему и это неизвестно? — удивлялась Илекс, уже не шутя. — Разве они не популярны, эти кулоны? И устройство их простое…» Молчание разбил очередной треск.
— С кем Вы пытались связаться? — исправился он, замечая ее попытки тяжело дышать. — Мы Вас прервали?
— Что? Нет, господа, извините, — пролепетала девушка. — Я хотела посмотреть за кое-кем. Теперь… это… важно, — фраза оборвалась.
— Вы кто? — некстати спросил Элид, довольно кивнул Илекс. — И за кем Вы хотели посмотреть? Или хотя бы… откуда Вы?
— А сами кто? — раздался ответный вопрос. Голос стал серьезен, и не дрожал уж больше.
— Мы — маги. Вы, если судить о том, через что мы разговариваем, тоже. И откуда звоночек то? — Илекс дернула его за рукав, то тот отмахнулся. — Расскажите… пожалуйста.
— Из Улэртона. А Вы, боюсь спросить? Мы одни? — последний вопрос вырвался тревожно, шепотом.
— А мы вот, на днях, в Гроунстен прибыли! Ну, не совсем. Позади моя подруга, но она хорошая. Она то и сообщила мне о кулоне этом. В общем, запутанная история.
«Запутанная история! — воскликнула Илекс про себя. — Ну да, очень. Сколько еще успеет наврать? Нам бы поторопиться и не распускать разговоры о лишнем. Без вранья. Но разве Элид послушает? Придется тогда взять все в свои руки… Я смогу. Смогу сказать и ответить, если меня о чем-то спросят». Илекс пыталась собраться, задать вопрос между их словами, но замкнутая воля никак не отпускала. Завистью пылал ее взгляд, устремлённый на товарища, которому запросто удавалось наладить контакт, так еще пускать несносные, глупые шутейки. Теперь он улыбался, ликовал про себя и более не обращал на нее, помрачневшую, и малейшего внимания.
— Что? Гроунстен?.. Не шутите? О таком стыдно шутить! Прекратите, скажите правду… Не может быть Гроунстен.
— А я и не шучу, — захохотал Элид. — Нет, правда. То есть, это все правда. Да, мы здесь. Только не в городе, а на корабле, в каюте.
— Если не шутите, то я и не знаю, что думать… А кто еще с вами, двумя, на корабле?
— Да много кто! — в голосе зазвучала пренебрежительная нотка, что Илекс, помедлив на одно мгновение, решилась подняться и принялась ходить из угла в угол, для того, чтобы держать свою волю в руках. — На любой вкус и цвет. И высокие, и низкие, и глупые, и еще глупее… Не описать всех. Но ребята тут есть и подлецы. Только такие мне и попадаются. Весело у нас тут. А в Улэртоне что?
Илекс громко затопала, царапала ногтями руку от раздражения, вырывавшегося наружу. Элид и взгляда не повел, улыбался и шутил, совершенно не обращая внимания на конкретику ответа: разговор становился для него шуткой, от которой он чуть не отмахнулся, идя сюда, в каюту. Закручивал прядь на палец, тянул и, уже нежась в гамаке, ожидал ее голоса. «Они сейчас все время проболтают в пустую, — думала она, сжимая ладони в кулаки. — Мы ничего не узнаем, и немало нужно энергии для того, чтобы зарядить кулон. Нужно как-то перевести тему. Сейчас я точно… — но собраться так и не удавалось: страх душил глотку, что даже писка не вырывалось. — Вот, они замолчали. Кажется, связь уже становится плохой. Вот, я… иду». Однако возможность такого подвига тут же оборвалась. Голос вновь появился, взволнованный и резкий.
— Нет, нет! Я не про это совсем. Кто у вас там… Командует? Главный, может, главная… Вот, что мне нужно. Скажите, пожалуйста.
— А Вам зачем? — с подозрением нахмурился Элид, подпирая подбородок об костяшки. — И что Вы — маг? Почему мне стоит доверять Вам, а?
— Я искала этого человека. Афелиса, знаете такую? Она очень мне нужна, — дрожь слышалась в нотках. — Я так рада, что, наконец, смогла связаться… Мы знакомы. Она меня знает, пожалуйста, позовите ее!
— Афелиса? — спросил он, переглянувшись с Илекс. Та стояла и кивнула ему, но он так и не понял посыла, — А… Афелис много. Вам какую именно?
— Диамет, прошу, поспешите! Мы больше так не свяжемся. Я попробую, конечно, но навряд ли получится. Поэтому…ите! — связь прервалась, и вновь раздался ее умоляющий голос сквозь потоки шума. — Же… ну же!
— А, да! Сейчас! Илекс, чего стоишь, не моргаешь? Беги скорее! — с серьезным удивлением сказал он, смотря на нее обвинительно. — Быстрее, ну, Илекс! Человеку помочь нужна, а ты…
— А я? — прошептала она и тут же опустила голову. — Но Афелиса занята, я помешаю… Там люди, там страшно. Я не взберусь на шканцы, ни за что!
Только подняла она голову, как тут же увидела его обозленного, что обида подкатила к горлу и замерла, выжидая, что дальше случится: сам ли пойдет? Или ее заставит? Сердце сжималось от боли: прижав руки к груди, она отступила к стене и стала быстро моргать, что слезы постепенно размывали его напряженное, упрекающее лицо, камень, медленно гасящий, и последний вздох донесся из него, и тут же стихнул. Кажется, это конец. То и предвещало начало — что-то должно было случиться, что-то страшное. Илекс зажмурилась, стыдливо вытерла скатывающуюся слезу на щеке и всхлипнула, омывая себя позором: «Это я… точно я. Если бы я догадалась, нет! Я знала, что нужно говорить кому-то, а не оставлять в секрете. Ненавижу… ненавижу… Я виновата. Элид не простит, а я себя тем более». Но тот лишь фыркнул и потряс кулон: ничего. Никакого шума, голоса, вздохов — сплошная тишина, уносящая Илекс все глубже в переживания. Шепча что-то про себя, Элид поднялся и искоса поглядел на подругу, сжавшуюся от страха.
— Ты чего ревешь? Ну, не успели… Вот зарядим, и..! Все. Афелисе расскажем, как было, а ты не плачь. Мало ли тебе страданий, а тут еще такая мелочь… Хватит из-за всякой чепухи так переживать. Она, может быть, и претворялась магом, а на самом деле охотница. Так что это не достойно твоих слез…
— Не достойно! — выкрикнула она хриплым голосом. — Нет, ей нужна была помощь, нужна! А мы… а я… Я не могла. Нельзя скрывать такое, не позволено. И это не мелочь, ни что не мелочь, если она кому-то вредит. А ты всегда, всегда все ради себя! И разговаривал с ней несерьезно, а по тону понятно, что она чуть ли не захлебывается — так мы ее обрадовали, и тут же огорчили. Нам нужно срочно зарядить, — без промедлений бросилась она к кулону и, схватив его мокрыми пальцами, прижала к груди. — Я восполню его энергией… потом. Я попробую представить ее голос, хоть бы увидеть, но… Элид! Расскажи Афелисе, ради нее, ради меня. Девочка не может остаться без помощи, ну же…
Илекс примолкла. Уши и щеки ее поалели, а глаза глядели недоверчиво, вызывающе. Через минуту ее вдруг пробил озноб. Большое возбуждение накрыло ее, взбудоражило, что Элид все еще считал до ужаса странным: «И к чему так кричать? Я что, глупый, что не пойму сказанное спокойным тоном? Бес в нее вселился, видимо, и периодически не оставляет беднягу одну. Рассказать-то расскажу, но что будет, если прямо сейчас я уйду?» Румянец внезапно исчез: лицо стало бледно от неприятной мысли. Дело в том, что она всем существом требовала разрешения загадки, мучавшей ее с того мгновения, когда по ту сторону послышались тревожные вздохи. Элид, медленно подходя к двери, замер и обернулся:
— Я скажу только Афелисе. Но сейчас будет трудно, ибо ее, наверняка, окружили с вопросами. Но стоит подождать, я вытяну ее, и мы вместе скажем. Хорошо? — проговорил он с какой-то надеждой. — Вместе ведь лучше, тем более ты мне совсем не рассказала, что думаешь о ней, о нашей собеседнице. А вообще… Иди со мной. Знаю я, что можешь натворить с собой в одиночку. Все, идем, — приблизившись, юноша взял ее за руку, но Илекс вмиг выдернула ее из хватки. — Ты чего?
— Я не пойду. Без меня, пожалуйста, — буркнула она, отвернувшись. — Не хочу.
«Нет, я хочу, очень хочу, — думала она между тем. — Но не могу. А не могу из-за стеснения. Если она разозлится и тут выяснится, что я не донесла до нее вовремя? Возненавидит меня, а дальше… Нет, страшно представлять. Пусть как-нибудь без меня, мне так спокойнее. Все же, я бы спасла ту девочку. Вдруг она в плену и ищет свою знакомую — Афелису? — мысль эта пустила по спине мурашки. — Так, наверное, и есть…»
— Ну, не хочешь, как хочешь. Значит, скажи, почему так разозлилась? Я видел, как ты смотрела на меня, не спроста же, — он пожал плечами и краем глаза уловив мгновенный блеск на камне, но не решился говорить.
— Потому что мы могли узнать больше, не будь ваших бессмысленных разговоров. Где конкретика? Элид, тебе нельзя доверять такие дела.
— Нельзя? — сказал он с негодованием. — А что ты сама не заговорила? Даже не попробовала остановить меня! Но какие пустяки я мог сказать? Только спрашивал, и по делу. А если ты о смехе, то это всего на всего дружелюбный тон, чтобы не спугнуть девочку. Сама-то… Дрожала, как лист на ветру, и все-то тебя устраивало, Илекс. Одумайся, пожалуйста. Кто прежде всего виноват?
С этими словами он вышел. Дверь с грохотом затворилась. Словно сквозь пелену девочка слышала, как разъярённо он ступал по лестнице, да так, что, кажется, доски прогибались под его пылкостью. «Кто прежде всего виноват? — эхом зазвенел вопрос Элида. — Сама-то… Дрожала, как лист на ветру. Да! Я виновата, и должна была остановить его. Но разве он не понимал, что делает только хуже? Неужели мне суждено всегда оставаться виноватой? Все из-за меня, хотя я ничего-то и не делаю… Само мое существование — и есть вина?» Она долго колебалась, чтоб не сорваться с места и не броситься вслед за ним, но мерзкое ей чувство останавливало — страх. Из-за раздраженных нервов голова закружилась, руки задрожали, нащупывая опору. Но неужели это правда? Неужели это юное создание сознательно втягивается в смрадную яму? Илекс с упорством остановилась на мысли о вине. Этот исход ей не нравился, но он был более привычным, чем всякий другой. Пристально присмотревшись к двери, уловила звук; прислушалась — показалось. Народ топтался на верхней палубе, и наверняка Элид сейчас отбивается за малейшее внимание Афелисы. «А что наговорит! — воскликнула она про себя. — Если скажет, что я заплакала, то Афелиса сорвет собрание и понесется ко мне на всех порах. Нужно ли это? Из-за меня? Нет, нет, нет, того не станет!» Сжимая в покрасневшей ладони камень, она опустилась на гамак. Болезненный стон — последнее, что издалось в стенах каюты.
***
Между тем собрание подходило к концу — это вывел Элид из того, что главным лицом публики стал Анариэль, раздававший команды. Метнув взгляд на штурвал, он увидел Яромила, теперь уже некурящего, и Афелису, на чьем лице играла странная улыбка. «Анариэлю я еще на тех проказников нажалуюсь, — заключил он, поднимаясь по ступеням к шканцам. — Им мало не покажется. Будут драить палубы, или еще чего похуже им устроят. А как узнают, откуда у них камни взялись, то совсем уж… Я бы посмотрел на эту расправу. Сразу все выплывет… Все их тайны. И все узнают, что они сходили на землю, а иначе, откуда у них камни?»
— Афелиса! — тут же выкрикнул он, подбегая к ней. — Афелиса… Там дело было такое непонятное. Впрочем, не сложное, просто необычное. Нигде такого не видывал. А ты-то должна знать… То есть, наверняка знаешь. Вот… — вздохнул Элид, навалившись боком на борт. — Илекс, она стояла там, — направил он указательный палец вниз. — У капитанской каюты была. Рассказывает, что девица какая-то пробежала и обронила кулон, не простой, а говорящий… Мы попробовали, и он вправду работает! Не сам камень говорит, а кто-то по ту сторону. В этот раз нам девичий голос ответил. Знаешь, я сначала как-то и не предал значения — это Илекс вся перепугалась, и теперь такая же, только еще хуже.
— И кто вам ответил? — улыбка вдруг спала. — Не охотница ли случаем?
— Да нет, вроде бы. Говорит, что очень хотела посмотреть за одним человеком… И знаешь, за кем? — с интрижкой проговорил Элид.
— Откуда мне знать? — пожала она плечами. — Это ты должен сказать, раз был свидетелем.
— И ни одной мысли? Кто бы это мог быть?.. Я очень был удивлен такому повороту.
— Элид, говори уже! — воскликнула она угрюмо. — Или это опять твои проказы?
— Какие проказы? На носу серьезное дело, и даже мне не до них. Сразу же… в прочем, ладно. Это была какая-то девочка, которая искала тебя. И назвала еще тебя по фамилии… Диамет. Афелису Диамет сюда подавайте. Мы, конечно, удивились, и говорила она восторженно. Сказала, что вы знакомы, и что она очень в тебе нуждается. Сейчас связь оборвалась, мы не успели сказать тебе, прости уж.
— Знает меня? — как бы не веря вполне, спросила Афелиса. — И имя назвала? — Элид кивнул. — Что же это… Вы, наверное, вышли на связь с той девочкой, какая была со мной на острове. Розалинда… Где она сейчас?
Отрывисто и сухо прошептала она что-то, но он не расслышал. Отвернувшись в сторону, она осмотрела шканцы, точно ища то, что ей не позволит сойти на палубу. В тот миг губы ее вновь расплылись в улыбке, теперь уже искренней. Поднялся опять, как вчера, ветер, и высокие сосны мрачно зашумели на опушке, когда она спустилась к толпе. Никто не зажимался, не лез; все стояли в напряжении, и детки, хлопая ресницами, озирались по сторонам, дергая взрослых за рукава. Великое недоумение тут же стихло: Афелиса и тогда предполагала, что надолго останется в памяти Розалинды, но пронесется ли это смутное, двоякое воспоминание сквозь года? Однозначно, да. Тому были доказательства, которые хотела она всем сердцем услышать сама, а не понаслышке узнать. Элид, увидев это резкое движение, без промедлений кинулся вслед за девушкой, подправив сюртук. «Ух, произойдет что-то! — с нарастающим азартом уминал юноша сладкую мысль. — Она насытит кулон энергией и снова заговорит с той… Розалиндой. И Илекс увидит, что ничего криминального не натворила!» Коридор пролетел перед ним, как мгновение. Оказавшись в той же каюте, посмотрел на Афелису: она согнулась в три погибели над упавшей без памяти Илекс и, подхватив за плечи, потрясла ее. Глазки ее сомкнулись; бледные, бесцветные губы приоткрыты. Лежала она у стены, пораженная страхом, перенесшая еще один сильный удар по сердцу. Афелиса, будто иступленная, усадила ее и, водя ладонью по лицу, тихо шептала что-то невнятное, чтоб не спугнуть. Безобразно и жалко было смотреть на Илекс, медленно пробуждающуюся и чуть ли не бившуюся в дрожи. Туманный взгляд ее слепо глядел на Афелису; всхлипывая, Илекс ударилась макушкой об стену и безудержно простонала. Элид до того был сбит и запутан, что несколько раз порывался то вперед, то назад. И, наконец, воскликнул в волнении:
— Я говорил, что до добра не доведет! Может, ей водички?
Диамет его будто не слышала, продолжала, сидя на коленях, трясти девочку, как куклу. И он скрепился изо всех сил, приготовляясь к неведомой катастрофе. «А она должна случиться! — выдалось у него смелое утверждение. — Как проснется, так начнет бред всякий несуразный нести. С ней это в темнице ни раз случалось… И всех перепугает». Элид, еще входя сюда, этого зла боялся. Чувствовал, как губы пересохли, требуя какой-либо влаги, сердце колотится, точно тотчас же выпрыгнет. Уже на повторе маг кивнула, метнув на него упрекающий взгляд, и прижала к себе ее податливое тельце. Дверь хлопнула: Элид умчался. Грохот этот вывел Илекс уже окончательно и привел в чувства. Подле них, под гамаком, лежал кулон, и камень на нем уже давно потух, что выглядел, как поддельный. «Неужели она истратила все силы на это? — мигом пронеслась догадка. — Выглядит так изнеможённо, словно работала где-то».
— Илекс… — нежно прошептала девушка, робко притрагиваясь к ее щеке. — Плохо себя чувствуешь? Что случилось?
— Да… немного, — поежившись, выдохнула она. Теперь же глаза глядели в потолок, видимо, стыдясь ее вида.
— Сейчас Элид воды принесет. Не делай резких движений, — остановила маг ее руку, заметя, как та хотела подняться. — Нельзя. Только навредишь себе.
— Афелиса, я видела…
— Кого?
— Ее.