Остров встретил их в день после гибели Улэртона. Никто не знал и не думал, что там возможно такое потрясение: природное и человеческое. Буря кружилась лишь над ним, а все за пределами — солнечное и прохладное. Ветер оборачивал круг, точно что-то сдерживало его распределиться по другим городам. Вот, что странно: мелкие деревушки, города — все это осталось невредимым, и ни одна капля не спустилась на эти земли.
Впрочем, пошли они вдоль берега, чтоб обойти опушку леса и остановиться у озера. По пути Афелиса размышляла о рассказах Рэнделл, а именно о поселениях неподалеку. Чернокнижники, те, что отделены густым лесом и оврагом, не знали о их быте; о том, насколько опасными предстанут. Ведь они — разные, совершенно непохожие тем, что о себе не заявляют, и понаслышке о них и слова нельзя говорить, потому сказано в их кодексе: «Все, что тайное и отчужденное от ока, беду принесет». По-прежнему солнце палило, обволакивая лица жаром. Они не до конца понимали, с какой стороны зайти и как стоит явиться. Ведь окольный путь — лучшее решение, но неизведанное: как проявят себя охотники, и повсюду ли они столь востры? Их вела и удерживала слепая надежда, вера в которую неспешно ослаблялась. Элид поравнялся с ними и, заглядывая ей за плечо, спросил:
— А мы как пойдем? Нужно быстрее. Вы еще говорили про замок, и туда зайдем? Это, наверное, будет самое простое… — голос его стих, а сам юноша поникнул в задумчивости.
— Ошибаешься, — ответила Афелиса. — По крайней мере, в то время замок был их точкой для сбора. Командиры приходили туда на переговоры. Не знаю, конечно, как сейчас. Возможно, охрана ожесточилась, или наоборот, охотники поняли, что ни одной нечисти в городе не осталось, и отправились на другие земли. Впрочем, будем осторожны.
— Если их уже нет, то зачем весь этот спектакль с рубином? — проговорил Элид насмешливо в непонимании. — Это бесполезно, и мы потратили время… в ничего, в пустую! Афелиса, или ты, как всегда, действуешь на всякий случай?
— Точно, — она кивнула. — Мы не получали никаких вестей, и не можем быть уверены в чем-то. Мы ничего не знаем. Это не пустая сценка, а то, как могут повернуться события. Сейчас нам нужно лишь осмотреть город.
— И ты забыла рассказать про свои личные дела… — напомнил Элид, и вдруг едва ли не споткнулся об камень. — Как всегда! Только отвернешься, как что-нибудь да случится!
Но ругаться не стал, настроение его не располагало к этому, а сознание представляло картинки разрухи и полного их торжественного величия, когда весь остров вновь возродится, и кости полностью войдут в почву. Но камень выбил его из мечтаний так подло и мерзко. Анариэль помалкивал, однако сполна вовлекся в разговор слушателем. Слышать ее слегка охрипший, нежный голос было занятием куда приятнее, чем без конца напрягать глотку.
— А что ты хотел еще узнать? По-моему, знаешь уже достаточно.
— А нет! — возразил он. — К кому это ты наведаться собираешь, а? Если это опасно, и человек стал уже не таким, каким был? Несерьезно! Докладывай теперь все и нам, мы одно целое. Мне интересно послушать, с кем же госпожа Диамет крутила романы… Тем более, мы будем ждать тебя, сколько угодно, и оставим вас наедине. А если не узнаем, то и не оставим. Палка в двух концах! Так что прошу милости…
— И с чего это ты так заинтересован? Обычное дело, никакой тайны. И, я боюсь, ты сильно промахнулся. Ангарета уже здесь быть не может. Никак, и даже сомнений нет, что я ошиблась. Слишком сумбурная мысль. Увидишь, во что превратился город, и сам от нее отречешься. Я помню, как пришел командир в его комнату и отвел меня, а что случилось дальше, мне и не знать, — она отвела от парня взгляд и нахмурилась. — Я и не приемлю мысли, что он может быть мертв. Хотя вероятность большая.
— И откуда такая уверенность? — вдруг влез в разговор Анариэль. Афелиса посмотрела на него и грустно вздохнула.
— А ты, верно, и не знаешь, из-за чего мы расстались. А уверена я потому только, что смерти его искали. На меня возложили. Теперь понимаешь, почему наша общая судьба была невозможна? Сейчас мне стало легче говорить об этом, время смягчило боль, а тогда и заикнуться не желала. Командир хотел убить его, и, возможно, это сделал. Но хочется знать, в какой промежуток времени это могло произойти. Без сомнения, — говорила она с самой серьезной миной, — когда прошел суд, он был жив. Но письма отсылала только я. Так что вероятность снизилась.
— Подожди, — перебил Элид, который слушал ее в удивлении, раскрыв глаза и губы. — И по какому поводу? То есть, почему ему смерти желали, этому твоему… Ангарету? Ну, продолжай, продолжай. Мне интересно знать, чем это кончится.
— Мне бы тоже узнать, — ответила она шутливым тоном. — А о его смерти думали из-за желания власти. Он — принц, а значит и наследник. Это большая преграда, он может заявиться на престол, потому и убрали его, чтоб легче было. А в бараке жил из-за обстоятельств. Он с погибшим братом делил место на троне, о взаимоотношениях их я не знаю.
— А лет ему сколько тогда было?
— Двадцать четыре, на год старше меня. Это было пять лет назад. Сейчас ему бы исполнилось двадцать девять… Я даже и не знаю, как мне стоит говорить о нем. А то обращаюсь, как к умершему, а вдруг, вдруг, — ударила она вдвойне на это слово, — я ошибаюсь.
— Надеюсь! Мне очень жаль, Афелиса. Извини, что так интересовался, — воскликнул юноша, виновато опуская голову. — Впредь не стану упоминать. Но почему-то ты рассказываешь об этом без чувств. Время так сильно повлияло, погубило?
— Нет, оно, напротив, излечило. Сомневаюсь, что кто-то в городе остался жить. Раньше рядом с ним жили две хорошенькие женщины, уж не знаю, где они сейчас. Они бы помогли мне… А вот и озеро!
Сказала девушка рассеянно, указывая на заросший обрыв. На протяжении ближайших ста шагов спуск был слишком крутым, но склон оказался более проходимым. Элид вырвался вперед, и махнув в их сторону, двинулся по холму, оглядываясь на молчаливых магов. Они провожали его взглядом, пока не скрылись за изгибом спуска. Обогнув стволы деревьев, юноша остановился в каком-то исступлении: четыре хижины беззаботно нежились в хвойных зарослях. Кустарник там рос пышный, однако спрятаться в нем — идея сомнительная. Он оглянулся на Афелису и робкими шагами пошел навстречу. Видны лишь те обломки, что не внушали мысли о том, что кто-то живет там. И все ему казалось, что в листве, затаившись, лежит здоровяк на брюхе, да похрапывает. Вдруг раздался резкий и звенящий звук. Звон колокола. Элид вздрогнул и, отступив назад, прижал ко лбу ладонь и зажмурился: двери приотворились, и люди, покрытые черными платками, рядком шли к склону. Руки, скрещенные на грудях, опечаленный взгляд затворщиков, блестящие щеки, налившиеся потом — все это виделось за гранью разумного, и, казалось, в этой дикой среде весь жизненный путь человечества рухнул, погрузился во тьму и не смеет явиться в отрезвевших мозгах. Впрочем, в Афелисе дрогнуло лишь любопытство и рассеянность. Маленькие девочки, идущие в конце всей этой черной линии, понурили молочные лица, не шептались, и следовали по стопам своих сестер. Анариэль задержал ее за руку: порывистое, сдавленное движение ударило ее облегченным разрядом. «Нужно идти,» — вот, что означал сей грубый, но предостерегающий жест. И пустились они, взволнованные плохими предчувствиями, по самому краю, где деревьев не было, а был лишь песочный овраг.
Чернокнижники исчезли из виду. Афелиса знала, что ожидания ее не оправдались, и спросить их о чем-то — сущая глупость. Подтвердилась только вера в отшельничество черных магов, но являлись ли они таковыми? Или это уже другой народ, а значит, другая вера и другие традиции? «Во всяком случае, стало понятно, почему Рэнделл ничего не знала о них, и вряд ли знали жители, кроме вождя». Элид спрыгнул с бугорка, и, точно ужаленный, налился румянцем, веснушки его засверкали на ясном солнце. Издалека чувствовался его порыв, еле сдерживаемый, и сердце чуть не вырвалось, оборвав все каналы.
— Это те? Ну, те самые? — голос его сбивался. Он смотрел на Афелису, точно на одну из них. — Скажи, пожалуйста. Они безобидные, это видно, это чуется. А как шагают! Будто воины! Только скорбящие о чем-то… Как это бывает об убитых там, покалеченных…
— Просто отлученные от мира. Я не слышала о них ничего. Видимо, настолько хорошо скрываются, что и подпуску к ним нет. Нам не стоило бы лезть к ним. Такие люди порой опасны, — маг внимательно посмотрела на него, поймав меткие взгляды, и улыбнулась про себя. — И чего ты так взволнован? Неужели не видел раньше таких народов? Они есть везде, просто мы их не замечаем.
— Да нет… Видел, видел! Я думал, что они там… совсем сумасшедшие. Слишком спокойные. Знаешь, по-моему, сумасшедших три вида: первые, это те, кто нападают на людей, дикари настоящие; вторые те, кто чересчур спокоен и безмолвен, от них чувствуется опасность, и не понять, что в головушке их что-то назревает; и третьи, это те, кто ведет себя приемлемо, но как вспыхнет в них что-то, то туши свет! И все они не знают, что юродивые! Отрицают что ли… — он потер висок, и сомнительно посмотрел в лесную гущу. — Они-то и кажутся людьми. Такими, какие были созданы первозданно. А вообще, я не смыслю в этой филосовщине! Это только мое… мое наблюдение.
— Что значит: «кажутся людьми»? — спросил Анариэль. — Первозданно?
— То есть такими, какими были задуманы. Без всяких этих моральных принципов, вежливости и еще какого-то этикета… Придумали, чтобы себе не навредить, хищники. Так что все мы немного сумасшедшие, если одни одинешеньки! А они, те ребята, насильно из себя сделали стаю. Видно же, что не по желанию! А если по желанию, так радоваться должны. А не ходить, как полумертвые, да не видеть, что вокруг творится. Они же не заметили нас, да? А если и заметили, то ничего бы не сказали, я даже думаю, что не разбежались бы. У них оковы внутри, у таких бедолаг, из-за притеснений и принуждений. Иногда жаль их, невольников. Натерпятся и сорвутся с цепи. Как помните, та передряга рабов? Эх, ладно! — воскликнул Элид, понимая, что пускаться в монолог сейчас бессмысленно, ибо слушать никому его не в сладость. — И как мы озеро перейдем? По мосту? Это же он там, да? — ступив на булыжник, пригляделся, пытаясь дать мозгу пищу для размышлений: цел ли мост, или нет?
— Идти по мосту сейчас опасно, — заключил Анариэль. — Он деревянный, и потемнел весь. Взгляни на эти ручки — совсем тонкие, и нас двоих не удержит, — обратился он к Афелисе. — Одна дорога остается — обходная. Как бы не хотелось, но все равно придется удлинить путь, чтоб в живых остаться.
— Да уж, — вздохнула она, подправляя сумку на плече. — Лучше так. По мосту и в те времена мало кто ходил, и эта часть острова оставалась будто неизведанной. И возможных разведчиков избегать нужно. Я выбираю поволноваться о каждой мелочи, чтоб потом знать, что все действо будет безупречно. Пойдемте.
Склон был усеян выступающими камнями и ветвями, за которые можно уцепиться. Песок и пыль летели в лицо отстающему Элиду, и жмурясь каждый раз, он морщился, когда нужно было напрягать одну ногу. Рана точно раздиралась, кровь хлынула в ботинок. Юноша знал, что на правой пятке у него мозоль, однако все равно решился идти: «Что же, какая-то мелочь, какая-то мозоль мне помешает? — думал он, после тщетной попытки найти тряпочку, чтоб замотать. — Такое дело, а я еще ныть буду… Нет, не пойдет так!» Спустившись, он откашлялся: маленькие бусинки катились по языку и впивались в него. Хоть песок вкуса не имел, но неприятный осадок застрял в горле.
— Подождите! — крикнул он и, убрав руку с груди, кинулся к магам.
В глубине лежало озеро, неподвижно сияя. Сосны стояли в вышине, смыкаясь рядами. Оно покоилось во впадине — по ту сторону вновь поднимался холм. Вода плескалась, подбадриваемая ветерком, нежилась в дневных лучах. От моста оставались лишь балки, да доски, давно сгнившие и изуродованные гвоздями. Птицы садились на них, и, кажется, от одного писка они тотчас же обломаются. Впереди просматривались вершины домов, одних каменных темниц. Приходилось проделывать целую дугу, чтоб достичь склона, и неизвестно, что прячется за ним. Надвигались облака, среди них, белых и невинных, грозилась молчаливая туча. Ивы свисали к озеру: листва их осыпалась и ютилась на воде, точно одинокие кувшинки. Чем дальше, тем загадочнее и мрачнее становился остров, будто та туча прижилась над разрушившимися домами, и едва ли сдерживала слезы, или необузданный гнев.
— А так-то ты, Афелиса, под особой опасностью, — проговорил Элид, сторонясь воды. — Тебя же кто-то да знает, или узнает. Мы, конечно, постараемся быть незаметными, но что-то подсказывает, что…
— Промахнемся с догадками, — продолжила Афелиса. Получив его кивок, она ответила. — Это спорно. Всех охотников переправляли в другие государства, а сюда приплывала новая партия. Чтоб встать на место погибших и не путаться в числах. Командиру важно знать, сколько человек в отряде.
— Я не понимаю, — буркнул Элид, сложив руки за спиной. — Почему маги недостаточно защитились? Мы существа более сильные и выносливые. Неужели так внезапно? Хоть и внезапно, но помнить о своих способностях нужно! Это раздражает… И вообще, почему правителем должен был стать обычный человек? Неправильно и глупо. Почему не маг какой-нибудь верховный? Это же наш остров. А людям, таким неприветливым, здесь делать нечего, испортили только все! Как говориться: и не вам, и не нам!
— Наш остров? — спросила Диамет, как бы не веря в его слова. — Маги никогда не были у власти. Возможно, я чего-то не знаю, но им не дозволялось. Низшие существа, черти. Только в своих обществах у нас есть иерархия.
— Но даже при этом, мы равны в своих правах. Колдуны, жрецы и высшие маги — это всего лишь показатель чина. Но у каждого только совершенно другие обязанности, а права, как полагается, уравнены, — говорил Анариэль. — Исключение: никто не в праве переходить из своего круга. Колдун не может стать жрецом, высший маг не может стать колдуном… Хотя способности у ведьм не впечатлительны, но они вольны и вполне уживаются в обществе людей. Порой и рождаются в них, и не знают о себе ровно ничего. А гадалки лишь оскорбляют их, по их же поверьям.
— А что такого оскорбительного? — спросил Элид.
— Они не способны точно предсказать будущее. Если выпала карта смерти, к примеру, то это может, значит долгую жизнь. А они наврут, оттого никудышные из них предсказатели… Конечно, не всегда жизнь, возможно и что-то плохое, но верить в это не стоит. Тем более все они берут деньги, а ведьмы все даром делают.
В половине двенадцатого они добрались до ворот. Домики у окраины ограждались по воле хозяина. Теперь же это потрескавшиеся доски со щелями, маленькими, ни один зверек не пролезет. Прислушались — ни звука. Элид, потрепав Афелису за плечо, указал на тихий дом, от которого тянуло смолистым дымком. «Они там! — прошептал он, не отпуская ее руки. — Нужно обойти». В окошке светилась лампа: и вдруг в нем пронесся темный комочек и исчез за стеной. Голосов не слышалось, однако тени мелькали. Спрятавшись за бетонным забором, они поплелись вдоль деревьев, спустившись по скрипящей лестнице к самому крыльцу хижины. Афелиса схватилась обеими руками за сумку, и, нащупав ножны, держалась за них: страх подталкивал ее поскорее уйти, но и неожиданность ее пугала. Несомненно, она не отрицала, что в городе есть жизнь, только мысль эта мрачна и растеклась по голове, точно яд. С берега слышался чуть внятный лепет прибоя, волны забушевали. Из города тянуло темнотой, и ни огонька больше, ни шевелений. «А точно ли это были охотники? — озадачивалась она, поспешными шагами петляя вдоль стволов. — Не беженцы, не нищие. Может, чернокнижники. Если так, то что тогда? Город… пуст». Внезапно Анариэль выступил вперед. Взглянув за его плечо, Афелиса выжидала его подозрения, но, на счастье, он лишь поворотил головой и сказал тихо, будто боясь пробудить чудовищ:
— Там… в том доме. Или показалось? Ладно, пошли. Не время себя накручивать.
Движения его были порывисты и резки. Ступал он с поднятой головой, не боясь оступиться. Элид плелся позади, и поравнявшись с Афелисой, тоже держал пистолет на готове: «Надо, что ли, про указания спросить?.. Кто знает, может и мирные встретятся, — сполна ощупанный страхом, он едва ли язык мог повернуть. — Лучше держаться рядом. Да. Только рядом. Если надо, то с Афелисой полезу и на чердак. Нужно дождаться». Преодолев маленькую деревеньку, они остановились у края проселочной дороги. Острые камни выступали, будто иглы, требующие случайной крови. В щелях проникла пожелтевшая трава, обвивая тропу — пленника. Анариэль обернулся и командным тоном спросил:
— Точно помнишь?
— Да, — коротко ответила Афелиса, понимая, о чем идет речь. Сдавленному мрачнотой обстоятельств не хватало воздуха: легкие трепетали, заглатывая пыль и страшную духоту. — Помню. Будем держаться у стен, на дороги не выходить. Вот там окна заделаны досками и дома стоят.
Элид, будучи жертвой давления отвратительного колорита картины, поник головой, смотря на темную, отравленную землю, и едва ли поднимал ноги. Определения такого местные «красоты» не достойны: шаткие стены чуть ли не впечатались в каменную кладку дороги, в разбитых стенках виднелись следы от выстрелов и черные пятна. Иногда казалось ей, что из какого-нибудь окна выглянет охотник с помазанной рожей и улыбнется во все зубы, чуя смерть.
— А нам долго идти? — спросил Элид тихо. — Как-то настораживает…
— Не совсем. Но покажется дорога долгой. Будем срезать. Придется переходить дороги, если хотим быстрее прийти.
— Ладно… — юноша огорченно вздохнул.
Много тупиков заставало их и разразило злость, особенно в Афелисе: тоска сильно давила на нервы. Хотелось все бросить и умчаться — неважно, что кругом опасность и за каждым неверным шагом стояла смерть. Однако, как же они промахнулись! Ни души лишней не было. Гроунстен поник в серую, холодную разруху, исключая из себя что-то живое и дышащее. Все дома были похожи друг на друга: одни пошарпанные стены, одно разбитое стекло у крыльца, стертые надписи и адреса. Эти таблички у входных дверей стали ориентиром. Точно игра, в какой нужно напрячь все извилины и пробраться сквозь воспоминания. Дороги сделались широкими и неровными, песок накрывал вывески кабаков на земле, двери нараспашку, а из них — вечный холод. Облегченный вздох пробрался в их души: риск значительно спал, только бдительность покоя не давала. «Десятая или двенадцатая… — а дума верная все не отзывалась. — Точно не одиннадцатая. Все же двенадцатая, да!» Предстали перед ней конверты и адрес: точно двенадцатая улица! Элид, увидев ее осветлившееся лицо, встал у крыльца и посмотрел наверх, на самый чердак.
— Да, здесь, — проронила она и едва ли дернула ручку.
Щели, паутина и бетонные стены — все скрывалось в заботливой тени, оберегающей от опасного солнца. Из окон повеяло чернотой, каковой и ночью не сыскать. Афелису не волновало ни состояние лестниц, ни развалившегося пола, все перестало иметь значение при мысли, что, вот, наконец, она на прежнем месте, у прежнего крыльца, и ее там ждут, не гонят и встречают как родную, любимую. Все в прошлом, но ничего не забыто. Целые года протекли в подавлении чувств, в жутких пытках, терзающих нервы, в резком исчезновении его, Ангарета. «Я не забыла, никогда бы не забыла, — в груди забилось беспокойство. — Мне нужно что-то. Что-то такое, похожее на след. Предусмотрел ли ты это?» Дверь отворилась. Тихо, не торопясь, она поднималась по доскам, точно в лихорадке, не вполне осознавая необъятного ощущения вдруг прихлынувшей волной настоящей жизни. Доски эти, видимо, поставили после ее последнего прихода. Будто все то время внезапно замерло, проскочило назад так бесследно, и будущее казалось таким светлым и многообещающим под действием роковой идеи. Впрочем, сильных изменений лестничные пролеты не потерпели. На половине пути нагнал ее Элид. Он обернулся и остановился ступенькой выше.
— Ну, Афелиса, надеюсь не зря! — сказал он, торопясь, задыхающимся голосом. — А то так подниматься… Сейчас, наверно, все обвалится.
— Здание не деревянное, — сказал Анариэль, поднимаясь позади. — Не развалится, по крайней мере, сейчас.
— А городе-то никого нет. Или они прячутся? А те люди, не показалось же вместе? А не показалось, потому только, что и вы видели, — Элид шаркал пятками, неспешно переставляя ноги. — Я не могу сомневаться. А вот, кажется, и конец. Куда нам идти?
Он обернулся на Афелису, обогнавшую его. Это был последний, четвертый этаж, как насчитал Элид. Дальше, в углу, вилась спиральная лестница: металлическая, с тонкими ручками. Тусклый свет проходил со двора через маленькие окошечки. Диамет осторожно стала на ступень, подняла голову вверх: сплошная темнота. В той комнатушке было лишь одно окно, в то время перепачканное и блеклое. «Не пробраться, да и жутко в темноту идти, — думала она, остановившись у прохода. — Огонь нужен». Тотчас же коридор поник в невообразимую синеву. По пальчикам бегали щекотящие огоньки, нежась в разжатой ладони.
Тот самый чердак, мрачневший прохладой и пустотой. Дверца совсем с петель съехала, ручка отвалилась. Потная ладонь ее прикоснулась к потемневшему дереву: нетерпение накалялось в схватке со страхом. Что же она хочет увидеть? Обрушившийся пол, старую мебель, выбившиеся подушки, но только не Ангарета. Мысль эта наливала жгучей кровью сердце: «Он не мог прожить столько лет здесь. Это невозможно. Даже если он в другой стране, совсем вдали, это будет куда лучше». Прежде всего, для него. Утешение, несравнимое с душевной мукой отозвалось, пробудилось отголоском более сильным и режущим. Скрип пробил по ушам: дверь медленно отворилась под ее слабым толчком. Анариэль оказался подле Диамет, и, чуть ли не оступившись о порог, маг прошла вовнутрь. И правда ведь, все было как прежде, лишь пыль рисовалась на маленьком столике и кровати. Серое покрывало комком лежало у кровати, подушка, сбившаяся, прислонена к стене. В раздвинутых ящиках вилась паутина. Элид стал ходить из угла в угол, скрестив руки и сжав губы, изредка спрашивая у девушки о Ангарете, но получал лишь краткие ответы, по каким и задуматься невозможно. Анариэль часто вглядывался в нее, на один миг, и тут же отводил глаза. Разговорам не было места. Афелиса отчаянно рыскалась по шкафам, ища хоть что-то. Несомненная зацепка в одной вещице — вот, в чем счастье! А как усердно она искала, однако, в конце концов, ничего не нашла. Все ящики пусты, только книги остались со стертыми чернилами. Каждый вздох ее оставался тяжестью в стенах. Еще и еще, а спокойствия ни капли.
— Совсем ничего нет, — отозвался Элид, поднимаясь с колен. — Я тоже просмотрел все. Может, есть другое место, где сохранились вещи? Даже если он сбежал или еще чего, то не мог же все в руках потащить. Какой-нибудь чердачный чердак, или вроде того…
— Не должно, — в голосе ее слышалась грусть. — Я предполагала, что так и произойдет. Этого исключать нельзя было. Может и есть, мне-то откуда знать? Я приходила сюда, как гость.
— Почему ты не оставалась у него? Вы ведь парой были… — задумчиво спросил Элид, опираясь о ручку кресла. — Странно как-то. Жили бы вместе, видели бы друг друга каждый день.
— Обстоятельства не позволяли. Я тогда была в ряду охотников, а они и за своими хорошо смотрят. Заподозрили бы. Я бы навлекла на него беду, но и без этого отлично получилось. К сожалению… чердак пуст. А комнаты снизу совсем пустые. Не нужно время терять, пойдемте…
Она махнула рукой и пошла к двери. Оставаться здесь хоть еще на мгновении — жесткая пытка, окончившаяся срывом. Тоска сдавливала сердце в груди: от потери, от истраченного времени, от невозможности. Элид, пожав плечами, нырнул в проход. Дверь не закрыли, никому и дела не было. Всех занимали мысли: «И куда теперь?». Особенно у сбившегося Элида. Он ясно понимал, что творится страшное, и прочувствовал, но хотелось поскорей на корабль и снять натиравшие ботинки. Мозоли каждый раз отдавались болью, и на лестнице она все увеличивалась, что силы иссекали. Огонь медленно потухал в ладони Афелисы. Известное дело, вся энергия сошла на грусть. Шла девушка еле-еле, понурила голову, и вдруг резкий шум вынудил ее поднять взгляд. Удивление, не описываемое в картинах. Элид склонился и, потирая макушку, оскалился. Деревянная коробка пошатнулась и свалилась прямо на его носок. Вскрик, болезненный и протяжный. Звучные ругательства посыпались и осеклись. Он сел на пол, и, потирая носок ботинка, опрокинулся головой об стену.
— Опять! Все опять! Все не то! — вскричал он, измученный двойным ударом. — А говорили же… Говорили! Эх, я, что ли, виноват? Этой паршивости вообще здесь не было… не было. Появилась будто. В тень упряталась! Ну почему все не хорошо?.. Что там? — грубый вопрос. — Афелиса, посмотри! Осторожно только, а то по случайности, как бывает…
Она спохватилась, и в тот же миг уже сидела на корточках рядом с Элидом. В душу вселился страх, и каждый жест был ужасен, каждое слово, что было, несомненно, стеснительно для человека, полагавшегося на себя и себе доверявшего. Подле оказался и Анариэль, со всей серьезностью смотрящий на коробку. Поставив ее, он посмотрел во внутрь и перевернул: из нее полетели синие, желтые и совсем белые конверты. У их ног оказались… затерянные письма. Афелиса сомнительно глядела на парящие листки, не смея прикоснутся. И мысль ярко вспыхнула: «Нужно все унести. Там могут оказаться и его письма. Но тогда, с чего бы ему их писать, зная, что почта не действительна? А вдруг это просто конверты? Глупая шутка. Или их уничтожили…» Момент, когда в голове витают лишь бессвязные и забавные мысли, что усмехаешься после эмоционального накала, вспоминая, что так кипело внутри. Анариэль спешил ее ободрить и сунул под ноги конверты — одни из немногих, где чернила не подтекли. Она посмотрела кругом — на Анариэля, на конверты, на отброшенную коробку к входной двери, на Элида, которого занимали исключительно свои муки, и опять на письма, точно взгляд приковался к ним.
Едва касаясь, она провела пальцами по ним и, наконец, взяла в руки. Попадалось много писем от одной женщины, некой Далмон Друист, и адресаты были разные. Они не волновали Афелису, но, признаться, хотелось ей черпнуть больше и узнать, как проходили последние годы здесь, в Гроунстене.
— Вот, — вдруг вскликнул Анариэль, подавая ей стопку бумаг. — Кажется, оно, — он пригляделся к конверту и прочитал. — От Ангарета Магнес… Афелисе Диамет. Разбирай.
Анариэль подал ей тяжелую стопку толстых конвертов. Руки ее задрожали под тяжестью, а взгляд метался в исступлении. «Наконец-то! — раздался внутренних возглас. — Не зря… Все не зря. И сколько же он терпел, сидя над написанием?..» Она развернула первый конверт и, будто не веря, разглядывала свое имя. Два скомканных листка вывалились из него. Афелиса хотела забрать все письма с собой, чтоб после, на корабле, уединиться и читать каждую строчку, вглядываться в подчерк, искать чувства, но ей не удалось совладать с желанием. Первое письмо небольшое, и писалось, видимо, по прошествии тех времен:
«9. 05.
Я не знаю совершенно, сколько осталось терпеть. Да, ты права, точно права! И мне известно, что твои соотрядцы плохие типы… Как таких земля носит? Но ты все терпишь, и не пойму, зачем так мучиться? Ночью я перечитывал твои письма, и как же больно читать, зная, что каждый день ты видишь этих людей! Надеюсь и верю, что это закончится так же быстро, как и началось… Наведывайся ко мне почаще, прошу. Волнуюсь, что времени не хватит. Прячусь здесь, на чердаке, как запуганный кот. Но мне это и лучше, все потому, что они ищут меня. Охотники. Если появлюсь, то набросятся толпой, и спасения нет. Не упрекай меня, прошу, такого. Однажды ты обвинила меня в излишней трусости, в робости… Неужели ты вправду не понимаешь?
10. 05.
Все обдуманно. Забавно получилось, не докончил письмо, и хотел было отправить в твои руки, под твои очи. И что бы ты подумала, Афелиса? Точно, в чудачестве бы меня уколола, в ребячестве. Но что же мне поделать с этой болью? Голова гудит. Ужасно, что мысли еле складываются. Надеюсь, милая, ты найдешь что-нибудь! Помню твое обещание и берегу его в памяти. Все о плохом пишу, а в этот день солнышко проглянуло! Погода умиротворяющая, лето наступает. А может, мне кажется. Сколько бы не намывал окно — все тщетно! Так хочется выйти наружу, вдохнуть воздуха… Так как я не долго здесь, то и не знал, что рядом со спиральной лестницей есть люк! Это я случайно, по обстоятельству так получилось… Удивительно, но замка не оказалось! Правда, и не знаю, как туда взобраться.
Снова выстрелы. Никакой ребенок не достоин этого жестокого мира. Одна слеза стоит куда дороже, чем все, что успели натворить люди. Мне страшно писать об этом, ведь на моих глазах ребеночка застрелили. Совсем крохотную девочку. Повезло тебе, милая моя! Не видела ничего! Хотя пора перестать обманывать себя, ты видела жертв более несчастных и пытки более скверные. До того времени, когда жизнь шла своим чередом, я старался видеть яркие краски. Полюбил детей и, в конце концов, котов, особенно лесных. У меня была сестренка, и, кажется, она сделала меня таким, какого сейчас презирают и стыдят. Я ясно понимаю, чего от меня хотел отец. Хотел видеть во мне грозного правителя. Но я избегаю такой ответственности лишь потому, что хорошо знаю: ничуть не справлюсь. А брат мой более хорош и бесстрашен. Именно Вальгард взял бы в свои руки весь Гроунстен. Злость берет от мысли, что отец мой мог так просчитаться, хоть сам и твердил нам, что любая ошибка страшна и стоит дорого. Теперь же ему все равно, ему спокойно там, в земле. Никогда не питал к этому человеку любви, и он отвечал взаимностью. Оправданий ему не найти: все потеряно!
Нынешнего Гроунстена больше нет! Его и в помине не будет.
Ты ведь знаешь, что с прошлого письма я отвечаю на твои вопросы в самом конце. Так вот, я сдержал обещание! Что насчет переселения… Ты хорошо знаешь меня, Афелиса. Может когда-нибудь мы и сбежим, но далеко не получиться. Разыщут.
Очень хорошо, что ты нашла компас! Теперь будет куда легче, особенно в лесах. Я рад за тебя, только впредь ориентируйся и по природным знакам. Но я ведь говорил, что бежать пока опасно. И вот, что думаю: нужно исследовать карту острова. Как зайдешь ко мне, то принеси ее!
Я часто стал думать, что многого требую от тебя, точно на шею сел. Иногда так стыдно… Но я понимаю, что это забота и очень, впрочем, нужная и приятная. Да, пожалуйста, принеси.
Вроде бы все. Что же, буду ждать ответа! А лучше приходи сама и все расскажи. Мне в радость видеть и слышать тебя! Помни об этом каждый день.
А. М».
Афелиса прочитала лишь отрывки всего написанного. Буквы скакали, перепрыгивая через строчки. Она давилась бушующим волнением, и воспоминания нанесли тяжелый удар: в то время они действительно рвались к убеждению, что обмануть охотников несложно, главное — знание о их распорядке, к чему у нее была возможность. И, вот, все готово, но внезапно прогремел удар. Командир собирал войска и направлял их к озеру, переходя через мост. Среди тех людей, идущих из-под палки, оказалась и Афелиса. Намерение распалось, всему виной — срочное дежурство на западной части острова. Пока Анариэль собирал остальные письма и просматривал их, вдруг чего упустил, а Элид несчастно поскуливал, она потянулась ко второму листку:
«21. 05
Я был так опечален новостью, что почта задерживается, что решил положить и это письмо в один конверт. У меня их маловато, а хотения писать тебе — много. Но, о, Господи, я был так счастлив! Счастлив, что ты наконец-то постучалась и я тебя увидел! Такую воинственную и уставшую, что мне до боли стало жаль. Ты аж заснула, и я уверен, что моя кровать оказалась мягче, чем та, в твоем домике. По твоим рассказам он такой ужасный, что желание жить пропадет. Всегда хотелось увидеть его. Но к сожалению…
Так печально, что наша мечта не сбудется. Мы желали искренне и ничего не получили. Зачем все так усложнять? Наверное, и погибнем здесь, и вместе не побудем. Нет, такого не случится! Не должно… Меня тяготит такая мысль. О том, что кто-то из нас умрет на этом поле битвы. И вдруг о смерти не узнаем? Это еще страшнее! Не переживай так, твое волнение ударяет по мне. Вчера было так прекрасно, прекрасно тебя видеть и ощущать. А разговоры были грустными, затосковали мы. Но я все равно верю, что когда-нибудь прибудет мир, и мы его застанем. Правда, я до сих пор впечатлен и не могу отойти от чувства: оно единственное, что радует до безумия! Все еще вижу тебя, голодную и уставшую, и так хочется накормить и приласкать. Хорошо, что я выпросил у соседа немного молока. У них не далеко есть дача, и скот весь заперли. Теперь он совсем негоден стал, но я постарался и добыл для тебя хоть что-то. И пропадал я так долго, лишь потому, что на крыше у меня сушился пододеяльник. Сперва я пришел за ним, а потом уже к соседу… Однако, ты уже в полудреме была и счет времени потеряла. Подоткнул тебя им, и ты уснула.
А вода к нам поступает чистая. На счастье. Так бы я точно не выжил. И на чердаке у меня есть кран, если ты не видела, Афелиса. Холодная правда, и теплое молоко никогда не помешает. Еще до моих рук добралась газета, очень странная. Там о Блоквеле и срочном переселении охотников. Будто бы там магов куда больше.
Что ж… Я всем сердцем надеюсь, что почта доставит письма. Буду писать тебе, когда случится что-то необычное. А иначе… скучно ведь, не так ли? Когда-нибудь ты увидишь всю мою писанину, даже если слишком поздно…
Целую!
А.М».
Этот листок не был выведен на чистовик. Много опечаток и поправок, зачеркивание — все это не сделало его «писанину» хуже. Афелиса любила, и даже просила его отправлять так, как есть, потому что те чувства, тот порыв мыслей, движения руки резкие или мягкие — они отражали его настроение, его натуру. Такую некрасноречивую на словах, но яркую в письме. Ангарет был человеком необщительным и порой заикался, когда рассказывал длинную историю. Все расписывал в листах, стыдясь своей речи. Не получал какие-либо упреки или усмешки: Афелиса и не делала жалеющий вид, не осмеивала. Разве разумный человек поступит так невежественно и нагло? Настоящее унижение — этакое поведение! Безразличие становится лучшим выбором. Элид склонил голову к плечу, и прислонился к девушке. Взгляд его бегал по письму, и, увидев это, она тут же убрала лист, раскрыла сумку и стала складывать вовнутрь всю стопку.
— Эй, — недовольно пробурчал он, — я не дочитал. Там маленько осталось.
— Не для тебя это писалось, — отрезала Афелиса, вдруг переменяя тон. Мелкая злоба накипала в ней, а подавить не могла.
«Лучше делать все втайне ото всех. Нечего ему вмешиваться в мои дела, — промелькнуло в ней. — Мне будет о чем подумать этим вечером. Может, и ближайшие дни».
Вскрывать чужие конверты не стали. Один листок выпал из кучи, Элид его просмотрел, да помотал головой, говоря: «Все болезнь… Все скучно». Поднявшись с колен, они собрали все письма в коробку: от мысли, что кто-нибудь возьмет, такие же, как и они. Анариэль примкнул к двери, выглядывая из щели. По-прежнему пусто. Серая тишина стала особенно умиротворять, закачивая в колыбель безмятежности. Страшила и действительность, царящая на этой земле: никого нет. Разве этого ожидали она: та, кто видел весь ужас. Что же случилось с охотниками? Неужели Гроунстен уже завоеван, и он принадлежит им? Вся эта беспрерывная тревога и душевная мука прошли с последствиями. Напоследок Диамет обернулась, посмотрела на разваленную лестничную клетку, точно в последний раз. К сожалению, глаза не могли уловить каждой детали. Какая-то необыкновенная тоска начала сказываться на ней от едких и жгучих эмоций. Девушка чувствовала что-то вечное, предчувствующее беспросветные годы мертвящей тоски, что-то холодное, совсем не согревающее душу, и, странно, но прохладой веяло от писем, от него самого, Ангарета. Ноги ее шли по дороге, а сама она давно витала в раздумьях, едва ли смотря вперед.
Солнце заходило за тучами, но вновь появлялось, такое яркое и лучезарное, что легче становилось. Дойдя до перекрестка, Афелиса опомнилась и сказала свернуть направо, чтоб срезать путь. Анариэль упорно пытался заговорить с ней, но все сводилось в кивки или кратчайшие ответы, за какие и уцепиться нельзя. А Элид, воодушевленный своим походом, шел чуть ли не в припрыжку, нагоняя их.
— А замок-то в этой стороне, да? — спросил он. — Что-то мне кажется, что охотники там и столпились. Ну не может так быть, чтоб никого не было. Если у них и были цели, они прогремели бы во всех газетах и, в конце концов, дошли до нас.
— Дошли до нас, — Анариэль неловко усмехнулся, особенно смотря ему в глаза. — Не один год мы жили в пещере, не имели никакой внешней связи, и после этого нам должны были газеты приносить? Конечно, мы ничего не знали. И чернокнижники, наверняка, тоже. Гроунстен вдали ото всей цивилизации, здесь нет своей политики. Возможно и будет, но очень нескоро. Так что цели у них быть могут, а может, уже сбылись.
Элид осознал всю глупость своих слов, но гордо промолчал. Замок возвышался у берега, так что необходимо было применить всю осторожность. Мало ли им хлопот и опасностей? Вдруг кто-то и пожалует. «А если и увидят, — думала Афелиса, сворачивая с улицы, — то нарвутся. Если им не поступает новость, что это из их же отряда, то те люди — враги».
— Даже если на острове никого нет, мы будет возрождать рубин?
— Конечно, — без промедлений ответила маг. — Нам нужно, прежде всего, избавиться от возможных людей и поставить защитный барьер на весь остров.
— На всякий случай? Да, понимаю. А вон и тот замок, — он возвел палец на купола. — Я ожидал, что что-то побольше будет. Там и правитель жил, или у него имелась резиденция? Как в таком замке уместиться?
Среди пошатанных домов, мусора и гнили, так же величественно стремились острые купола, не достигшие небес. Нетронутые каменные стены, черные отворенные ворота и окна — фрески высших все же блестели под тусклым солнцем. Замок стоял далеко от центра города, но и не совсем на окраине. Наружностью был тверд и грозен, обвитый сухими ветвями усопших деревьев. Афелиса ясно помнила, как слуги толпами шли во флигель, а как наступал нужный час, выносили кушанье через двор и в мороз, и в жар. Хоть кухонька была и в замке, но ее вскоре переделали в комнату для слуг. Флигель этот, из кирпича, стоял на заднем дворе и дверью выходил в сад. Сучья хрустели под ногами, листва накрыла камни и отступы. Анариэль отворил ворота и пропустил во двор Афелису с Элидом. Он разглядывал замок, но восторга в его глазах не было.
— Да… Другие у меня были ожидания. Но хорошо, что это здание все еще стоит. А то бы никакого достояния от магов не осталось, — неохотно промямлил Элид, остановившись на месте. — И что нам там делать? Удостовериться, что охотников точно нет, да? Это и так понятно! Замок не внушает присутствия кого-либо. Даже пусть и таких-то злых духов. Они не здесь водятся…
— И откуда тебе знать, где они есть? — прервала Афелиса. — Видел, что ли?
— Нет! И не хочу никогда видеть. Не надо мне такого добра. Ладно, пойдемте, — юноша двинулся по проложенной широкой дороге прямо к дверям. — Я все думаю, что зря мы посторонились и не ворвались в тот домик. Посмотрели бы, кто там бродил, а хотя, чем больше думаю, тем больше кажется, что все это было нечто вроде иллюзии. Я знаю, что чернокнижники занимались подобным и призывали злых духов, чтобы испугать жертв. А на деле они бессильны, всего лишь сгусток темной энергии, не умеющий даже передвигаться самостоятельно. А вот Рэнделл твоя, — он обернулся, смотря на Жиамет, — совсем доверия не внушает.
— Ты ее не видел ни разу, а уже столько выводов понаделал, — поравнялась с ним, поднимаясь по ступеням. — Не стоит. Даже если она и опасна, то из-за влияния извне.
— И нужна она тебе? — упрекающим тоном воскликнул Элид, хватаясь за ручку. — Я совсем не понимаю. Но будь твоя воля. Никто не возражает: ни Анариэль, ни я, ни Илекс, вообще никто. Я хочу уберечь тебя, и он тоже хочет, — кивком указал на Анариэля. — Прислушивайся, пожалуйста, к нам.
— Как скажешь, — коротко ответила она, облокотившись о косяк. — Открывай.
Элид дернул ручку, но дверь не открылась. Еще и еще — все напрасно. Наконец, на четвертый раз, ручка проскрипела и одна из дверц отворилась. Его спина удалилась вглубь большого зала, облицованного темным камнем. Из проема окон лился свет. Элид остановился посередине, дожидаясь остальных. Шаги эхом раздались в арках. Малейший шум был большим потрясением. Дверь Анариэль не закрыл и остановился подле насупившегося Элида.
— Разделяться не стоит, — сказал мужчина тихо, обдумывая лучший ход. — Я не знаю устройство замка, есть ли здесь потайные коридоры. Если разбежимся в разные стороны, то, боюсь, опасения наши сбудутся.
— Будем смотреть в оба. В подвал спускаться не будем, это уж точно. И там наверняка замок. Всего четыре этажа. Даже если кто-то есть, мы услышим. Здесь, кажется, гостиная, — проговорила она, чуть ли не шептав, положа руку на широкий дверной проем.
Маг осмотрелась издалека, и вот, что кинулось взгляду немедленно: большой круглый стол, стоящий наперекос из-за сломанной ножки, резные стулья вдоль стен, раскрытые полки и разбитое стекло на ковре. Ничего примечательного — разгром, какой приносили когда-то местные варвары. Картины самые обыкновенные, с заливами и живописными горами. Элид, глянув через ее плечо, всхлипнул и бросился к другой двери, не поодаль: там был кабинет. Все эти комнатки совершенно похожие по прошествии времени и под шкоднишеством. И вот, дошли до кухни. По полу стелилась обсыпанная известка, краска и старые, почерневшие доски. Белая ткань укрывала длинный стол, колыхаясь на поднявшемся ветру. Анариэль каким-то наитием чувствовал, что в замке далеко не все обчищено, тем более, что из кухни и обеденной сквозило дурным запахом. Это настораживало и не позволяло необдуманных вольностей. Он разглядел нож, воткнутый острием в доску, и, вытащив, подивился: «И какой дурак оставит такое добро здесь. Новый, так еще и заточенный». Положив его на ладонь, чтоб получше разглядеть, Анариэль хотел было обернуться, но взгляд его зацепился за два проблеска в тени. Невыразительным стало его лицо; губы сжаты. Тяжелый, еле подвижный взгляд тянулся к углу. Что-то сместилось тогда в его душе, но лишь на мгновение — взор снова застыл. Долгое молчание пробивало нервы, щекотало их и истерзывало. Афелиса, махнув рукой, и поманив его идти дальше, позвала по имени, странно и подозрительно. Он оступился и, отводя нож за спину, посмотрел на нее, а затем кивнул на два женских трупа. Неуверенно и будто не веря, в глазах на миг потемнело. Краем глаза она замечала эти очертания, вовсе не зная, что это, от навязчивого мистицизма.
Афелиса отвела его в сторону, наскоро шепнув на ухо: «Идем». Потянула мужчину за рукав, не желая оборачиваться, но испуг подбадривал ее посмотреть еще раз: те тела уже разлагались. Лица, обтянутые сухой, потемневшей кожей, смотрели в потолок, глаз не рассмотреть. Пара проблесков седых волос, раскрытые рты, скрюченные руки — все, что уловила маг, и поскорее хотела избавиться от увиденного. Анариэль молчал. Оосознав те сцены, которые могли твориться здесь, гримаса немого удивления вмиг слегла.
— Я думала, что от тел избавились… — Афелиса подала голос только в коридоре, недалеко от лестницы. — И как такое упустили? Или убийство произошло недавно?
— Что случилось? — спросил он заинтересованно.
— Резня. Не один замок потерпел такое. Почти каждый дом. Охотники не только обстреливали, но и резали людей.
Анариэль раскрыл губы, чтобы добавить, но шум издалека поверг его в больший ступор. Внезапно потолок задрожал под торопливыми, резкими шагами. Выкрики: «Быстрее!», заряд оружий — все это пролетело так быстро, что, не успев осознать до конца, Афелиса вгляделась на лестницу. Поддавшись сильной хватке Анариэля, кинулась назад, за угол. Элид отскочил от ступеней к порогу кухни, и понимая, что не успеет добежать, нырнул в комнату, забился в угол между шкафом и стеной. Надеясь на темноту, он закрыл рот руками, боясь издать малейший звук. Выстрел, еще один. Пули впились в стену. Афелиса, продрогнув, метнула взглядом на незапертую дверь и утащила его за собой. Здесь, в тесной, прозябшей комнатушке, они утопали в холодном поту. Теплое дыхание, щекотящее нервы, прекратилось, как только размеренные шаги приблизились. В помещении был проход в кладовую, и, затворив дверь, они были в шаге от настоящего ужаса, не сыскавшего нигде намеренно. Мрак капал ядом в глаза: Анариэль выглядывал из маленькой щели, придерживая дрожащую Афелису за плечи.
— Упустили чертей! — послышался громкий мужской голос. — Да ну, здесь они, в окна не могли убежать.
— Смелости бы не хватило, — добавил второй, вновь звон ружья. — Ладно, командир не узнает. Смена не долгая. Пойдемте. Бдительны будем. На втором этаже останемся, оттуда все слышно.
И ушли, кажется, нехотя. Тишина снова облачилась, снова все утихло, замерло в сильном трепете.