- Знаешь, Джим, - сказала она серьезно, - если бы я очутилась там глубокой ночью, я все равно разыскала бы дорогу куда угодно и даже в соседний городок, дальше по реке, где жила бабушка. У меня ноги сами помнят все тропинки в лесу, все корни, о которые можно споткнуться. Я никогда не забуду родные места.
Ветки наверху затрещали, и над краем обрыва показалось лицо Лены Лингард.
- Эй вы, лентяи! - крикнула она. - Здесь столько бузины, а они разлеглись на песке! Вы что, не слышите, как мы вас зовем?
Разрумянившаяся, совсем как в моих снах, она склонилась с обрыва и принялась разрушать наши цветущие пагоды. Я впервые видел ее такой усердной, она даже запыхалась, а на пухлой верхней губе выступили капельки пота. Я вскочил и бегом взобрался наверх.
Уже наступил полдень и стоял такой зной, что листья карликовых дубов и кизила начали сворачиваться, показывая серебристую изнанку, и поникли, будто увянув. Я втащил корзинку с нашими завтраками на вершину одного из меловых утесов, где даже в самые тихие дни дул ветерок. Корявые низкорослые дубы с плоскими кронами отбрасывали легкую тень на траву. Внизу виднелись извивы реки. Черный Ястреб, приютившийся среди деревьев, а дальше равнина мягко холмилась, пока не сливалась с небом. Мы различали даже знакомые фермы и ветряки. Девушки показывали мне, где фермы их родителей, и наперебой рассказывали, сколько земли в этом году отведено под пшеницу, сколько под кукурузу.
- А мои старики, - сказала Тина Содерболл, - засеяли двадцать акров рожью. Ее перемалывают на мельнице, и хлеб из нее очень вкусный. С тех пор как отец взялся выращивать рожь, мать стала вроде меньше тосковать по дому.
- Вот, верно, досталось нашим матерям, когда они сюда переехали и надо было приучаться ко всему новому, - подхватила Лена. - Моя раньше жила в городе. Она говорит, что слишком поздно начала хозяйничать на ферме, так до сих пор и не привыкла.
- Да, многим старикам тяжело пришлось здесь, в чужой стране, задумчиво сказала Анна, - моя бабушка теперь совсем слабая, и в голове у нее мутится. Она забыла, где она, ей чудится, что она дома, в Норвегии. Все просит мать отвести ее к морю, на рыбный базар. И все время требует рыбы. Я, как еду домой, всегда везу ей какие-нибудь консервы - макрель или лосося.
- Фу, ну и жарища, - зевнула Лена. Сбросив туфли на высоких каблуках, которые она имела глупость надеть, она лежала под дубом, отдыхая после яростной атаки на бузину.
- Иди-ка сюда, Джим, у тебя в волосах полно песка, - позвала она меня и начала медленно перебирать мои волосы.
Антония оттолкнула ее.
- Так песок не вытряхнешь, - резко сказала она. Тони задала мне настоящую трепку, а под конец даже слегка шлепнула по щеке. - Не носи ты больше эти туфли, Лена. Они же тебе малы. Отдай их лучше мне для Юльки.
- Пожалуйста, - добродушно согласилась Лена, подбирая под юбку ноги в белых чулках. - Ты Юльку с головы до ног одеваешь, да? Жаль, отцу не повезло с машинами для фермы, а то и я могла бы больше покупать своим сестричкам. Только к осени все равно куплю Мери пальто, даже если мы за этот несчастный плуг не расплатимся!
Тина спросила, почему бы ей не подождать до рождества, когда пальто подешевеют.
- Что же мне-то говорить, - добавила она, - дома без меня шестеро, мал мала меньше. И все воображают, что я богачка, ведь я всегда приезжаю к ним нарядная. - Она пожала плечами. - Но вы же знаете, как я люблю игрушки. Вот я их и покупаю, а не то, что моим нужно.
- Я тебя понимаю, - сказала Анна. - Когда мы сюда приехали, я была совсем маленькая, и жили мы в такой нужде, не до игрушек было. Как я убивалась, что сломали мою куклу - мне подарили, когда мы уезжали из Норвегии. Какой-то мальчишка на пароходе разбил ее, я его до сих пор ненавижу.
- Ну зато здесь на тебя, как и на меня, живые куклы посыпались - только успевай нянчить, - насмешливо заметила Лена.
- Да уж, младшие рождались один за другим. Но мне это нравилось. Я в них души не чаяла. Самый маленький, которого мы так не хотели, теперь у нас любимец.
Лена вздохнула.
- Вообще-то дети ничего, если только они не зимой родятся. Наши почти все как раз на зиму угождали. Прямо не знаю, как мать выдержала. Вот что я вам скажу, девушки, - она вдруг решительно села, - хочу забрать мать из нашей старой лачуги, где она живет уже столько лет. Мужчины ничего не сделают. Джонни - старший брат - надумал жениться, так он будет строить новый дом, но уж не для матери, а для невесты. Миссис Томас говорит, что я скоро смогу переехать в другой город и начать там собственное дело. Ну, а если не обзаведусь мастерской, возьму и выйду замуж за богатого игрока!
- Нашла выход, - ехидно сказала Анна. - А я бы хотела учить в школе, как Сельма Крон. Подумать только! Сельма, первая из скандинавских девушек, станет здесь учительницей! Мы должны гордиться ею!
Сельма была прилежная, и ей не слишком нравилось легкомыслие Тины и Лены, но обе они всегда восхищались ею.
Тина заерзала на траве, обмахиваясь соломенной шляпой:
- Если бы я была такая способная, я бы от книг день и ночь не отрывалась. Сельма родилась способной, да еще и отец ее учил. Он был какой-то важный человек у себя на родине.
- Отец моей матери тоже был важный, - тихо сказала Лена, - а что толку! И у отца отец был способный, только непокорный очень. Взял и женился на лапландке. Вот, верно, почему я такая - говорят, лапландская кровь всегда скажется.
- Как, Лена? - поразился я. - Твоя бабушка - настоящая лапландка? И ходила в шкурах?
- Не знаю, в чем она ходила, но лапландка она самая, настоящая, и родня деда просто взбесилась! А дед влюбился в нее, когда его отправили на север по службе. Ну и женился!
- А я всегда думал, что лапландки толстые, уродливые и раскосые, как китаянки, - заметил я.
- Может, так и есть. Только, видно, чем-то эти лапландские девушки к себе притягивают. Мать говорит, что норвежцы, которые живут на севере, всегда боятся, как бы их сыновей не окрутили лапландки.
К вечеру, когда жара стала спадать, мы поиграли на плоской вершине уступа в веселую игру "уголки"; уголками нам служили низкорослые деревья. Лена так часто оставалась "без угла", что в конце концов отказалась играть. Запыхавшись, мы бросились на траву отдохнуть.
- Джим, - мечтательно сказала Антония, - расскажи девушкам, как сюда пришли первые испанцы, вы с Чарли Харлингом когда-то столько об этом говорили. Я пробовала сама рассказать, да половину не помню.
Они уселись под низким дубом, Антония прислонилась к стволу, другие прилегли возле нее, а я стал рассказывать им то, что сам знал о Коронадо [Франциско Васкез де Коронадо (1510-1554) - испанский исследователь юго-западной части Северной Америки; в своих путешествиях достиг реки Арканзас; в 1539 году возглавил экспедицию, снаряженную на поиски Семи Золотых Городов, якобы виденных, но на самом деле описанных со слов индейцев-проводников итальянским монахом-путешественником Маркосом де Ница (1499-1558); Коронадо обнаружил эти города на севере Мексики и доказал, что слава об их несметных богатствах - миф], и о том, как он искал Семь Золотых Городов. В школе нам объясняли, будто так далеко на север - в Небраску - Коронадо не добрался, а повернул обратно еще из Канзаса. Мы же с Чарли Харлингом были уверены, что он дошел до нашей реки. Один фермер, живший севернее Черного Ястреба, распахивал целину и нашел металлическое стремя тонкой работы и шпагу с испанской надписью на клинке. Он отдал эти реликвии мистеру Харлингу, а тот привез их домой. Мы с Чарли начистили их до блеска, и они красовались у мистера Харлинга в конторе все лето. Священник Келли нашел на шпаге имя испанского мастера и сокращенное название города, где она была сделана - в Кордове.
- Я видела надпись своими глазами, - с торжеством вставила Антония, выходит, правы Джим с Чарли, а не учитель.
Девушки затараторили наперебой. Для чего испанцам понадобилось забираться так далеко? Какими были в те времена наши края? И почему Коронадо не вернулся в Испанию к своему королю, богатству и замкам? Этого я не мог им объяснить. Я знал только то, что говорилось в учебниках: "Умер в пустыне от разрыва сердца".
- Не он один так кончил, - печально сказала Антония, и девушки, вздыхая, согласились с ней.
Мы сидели, глядя вдаль и любуясь заходом солнца. Кудрявая трава кругом словно огнем горела. Кора дубов стала медно-красной. Коричневая вода в реке золотилась. Ниже по течению песчаные отмели блестели, как стекло, а в зарослях ивняка от игры света будто вспыхивали огоньки. Легкий ветерок совсем стих. В лощине печально жаловалась горлинка, а где-то в кустах заухала сова. Девушки сидели молча, прижавшись друг к другу. Солнце длинными пальцами касалось их волос.
Вдруг мы увидели странное зрелище: облаков не было, солнце спускалось в прозрачном, будто омытом золотом небе. И в тот миг, когда нижний край пылающего круга слился с вершиной холма, на фоне солнца возникли очертания какого-то огромного черного предмета. Мы вскочили на ноги, пытаясь разглядеть, что это. И через секунду поняли. Где-то вдали, на взгорье, фермер оставил среди поля плуг. Солнце садилось как раз за ним. Потоки горизонтального света увеличили плуг в размерах, и он вырисовывался на солнечном диске во всех деталях - рукоятки, лемех, дышло - черные на раскаленно-красном. Словно гигантский символ, запечатленный на лике солнца.
Пока мы перешептывались, глядя на него, видение стало исчезать; раскаленный шар опускался все ниже и ниже, пока верхний багровый край не ушел за горизонт. Поля сразу потемнели, небо начало бледнеть, а забытый кем-то в прерии плуг снова уменьшился и стал совсем незаметным.
15
В конце августа Каттеры на несколько дней собрались в Омаху, а Антонии поручили караулить дом. После скандала с прежней служанкой-шведкой Уику Каттеру никак не удавалось выпроводить куда-нибудь жену.
На другой день после их отъезда Антония пришла к нам. Бабушка заметила, что она расстроена и озабочена.
- Что-нибудь случилось, Антония? - спросила она с тревогой.
- Да, миссис Берден, я почти всю ночь не спала.
Она поколебалась, а потом рассказала, как странно вел себя перед отъездом мистер Каттер. Он сложил все серебро в корзину и спрятал ее у Антонии под кроватью, туда же засунул коробку с бумагами, предупредив, что им цены нет. Он взял с Антонии слово, что она никуда не уйдет на ночь в их отсутствие и не будет поздно возвращаться. Строго-настрого запретил приглашать кого-нибудь из подруг ночевать у нее. Сказал, что ей нечего бояться, ведь он недавно поставил на парадную дверь новый замок.
Каттер так настаивал на всех этих мелочах, что теперь Антонии было не по себе одной в доме. Ей не понравилось, как он то и дело появлялся у нее в кухне с новыми распоряжениями, как смотрел на нее.
- Боюсь, не задумал ли он опять какой-нибудь фокус, еще напугает меня.
Бабушка сразу заволновалась.
- Нечего там оставаться, раз ты тревожишься. Но уж коли дала слово, то бросать дом без присмотра тоже нельзя. Может, Джим не откажется переночевать у Каттеров, а ты приходи сюда. Я вздохну спокойно, если буду знать, что ты под моей крышей. А их старое серебро да его несчастные закладные и Джим постережет.
Антония радостно повернулась ко мне: