— Ну вот, — с сожалением забурчала Нина, — мне ведь тоже интересно. Помог бы — потом вместе бы пошли. А теперь, — и вздохнув, сама собрала все покрывала и невесело поплелась в дом.
Пек спешил на Каменную площадь не один — со всех улиц и закоулков, из подъездов и подворотен, торопились мужчины и женщины, богатеи и бедняки, стар и млад, чтоб узнать, какая тревога взбудоражила их город.
Последний раз — юноша помнил — набат звучал года два назад, поднимая илидольцев посреди январской ночи. Тогда случился пожар на дровяных складах: ревущее, безжалостное пламя вздыбилось до небес, и было светло, как днем.
Тушить пожар, казалось, весь Илидол сбежался. Люди по цепочке передавали ведра с ледяной водой, но от этого было мало толку. Последствия оказались ужасны: сгорели не только склады с содержимым, но и несколько соседних кварталов — почти четверть Илидола. Погибло много людей, еще больше остались без крова и имущества. В городе все строения, кроме городских стен, храма, ратуши и пары-тройки особняков знати и купечества, были деревянными, поэтому пожары всегда приносили огромные разрушения.
'Что ж теперь-то? — думал Пек, спеша на площадь. И, конечно, такой вопрос задавал себе каждый илидолец.
Там уже собралось множество людей — несколько тысяч, не меньше. Встревоженный народ шумел, гудел, а набатный гул, что несся с башни главного храма, не прекращался. Пеку удалось пропихаться почти к самым ступеням белой ратуши. Дальше не получилось — толпу сдерживали солдаты городского гарнизона, рослые крепкие парни в круглых шлемах и синих накидках с белыми башнями в зеленых кругах — гербами Илидола — поверх блестящих кольчуг. В их руках были длинные шесты, и они ими, как забором, сдерживали массу людей, что волновалась, словно морской прибой.
— Мэра! Мэра! — дружно начали требовать илидольцы.
Пек уже давно считал себя полноправным горожанином, поэтому с готовностью влил свой молодой и зычный голос в этот общий крик:
— Мэра! Мэра!
Рядом возникла белобрысая голова Ларика. Он был одет кое-как: видимо, очень торопился.
— Во! Так и знал, что сюда примчишься! А как же папаша Влоб? Как же бой? Через час начало, а тебе еще размяться надо…
— Ты думаешь: кто-то пойдет на бой, когда звучит набат? — ухмыльнулся Пек. — Посмотри: весь Илидол на площади. Как считаешь, сколько людей сейчас в 'Тумачино'?
Ларик почесал затылок, медленно, но соображая:
— Фу ты, ну ты. Прав, братишка, — и став плечом к плечу с другом, заорал вместе с ним и тысячами других горожан:
— Мэра! Мэра!
Тут набат затих, и на белое, высокое крыльцо ратуши вышли члены городского Совета старейшин во главе с мэром. Все они были седовласыми мужчинами, явно перешедшими полувековой рубеж, вид имели важный и степенный: в длинных, темных, бархатных одеяниях, отороченных по воротам ценными мехами, с золотыми цепями на плечах, с белыми тростями власти в руках.
Мэр выделялся среди старейшин, и не ростом или величиной живота (надо сказать, отцы города все были заметно упитаны), а самой толстой цепью. Ее к тому же оттягивал вниз массивный золотой медальон с гербом Илидола.
— Ишь, какая цацка, — не сдержал восхищения Ларик и пихнул Пека локтем в бок.
— Это тебе не цацка, — ухмыльнулся парням один из солдат с шестами.
— А ну тихо! — рокочущим басом крикнул на толпу закованный в сияющие доспехи капитан гарнизона, крутившийся за рядами своих воинов на горячем рыжем жеребце. — Господин мэр говорить будет!
В самом деле, градоначальник выступил вперед и поднял руку, также призывая к тишине и вниманию.
Глава девятая
— Жители славного Илидола! — заговорил мэр, и на Каменной площади воцарилась тишина. — Это я приказал бить в набат. Потому что беда нависла над нашим городом — надо решать, что делать.
— А что за беда? — тут же бросили в него вопросом из толпы. — Пожара нет, и врагов у ворот не видно. Чего народ растревожили?
— Земляки мои! — продолжил мэр. — Все вы знаете лорда Гая Гоша — владетеля земли, на которой стоит наш город, — и тут же на эти слова понеслось со всех сторон:
— Кто ж этого пса не знает?
— Жлоб он!
— Муравьев ему в штаны!
— Перцу в глаз!
И прочие приятности в адрес благородного лендлорда. Не пользовался он любовью илидольцев. А все потому, что был Гай Гош, владетель обширных земель Гош, в свои сорок лет вполне оформившимся жадным, наглым и жестоким человеком. Со своей многочисленной дружиной он часто приезжал в Илидол, где вел себя полноправным, но плохим, хозяином. Его рыцари и слуги пьянствовали, дебоширили в трактирах и не платили по счетам. Правда, хозяева питейных заведений и харчевен бывали счастливы и тем, что просто оставались целы.
Закончив с попойками, дружинники Гоша не успокаивались. Они слонялись по улицам Илидола, орали непристойные песни, задирали парней, обижали девушек, заскакивали в лавки, где брали все, что хотели и сколько хотели. Если же кто-то самонадеянно пытался давать отпор разбойникам, побои были самым легким наказанием дерзкому. В общем, вели себя, как захватчики.
Так что теперь горожане получили небольшую возможность выразить теплые чувства лендлорду и старались вовсю.
— Каблуком по яйцам! — смело и громко внес свою лепту в общее слово Пек, и тут уж развеселились все — даже солдаты гарнизона, а их капитан хоть и погрозил юноше хлыстом, но при этом сам заухмылялся.
Мэр, тоже улыбаясь, подождал, пока народ выскажет все, что наболело, и успокоится, затем продолжил речь:
— Мне отрадно знать, что вы едины в своих порывах и желаниях. Вдвойне отрадно, потому что испытание ждет нас и наш город, но я уверен — мы выстоим. Лорд Гай Гош объявил, что желает получить плату за землю, которую занимает Илидол…
— Мы уже платили в этом году! — снова ответила толпа. — И монетой, и натурой!
— Лорду Гаю мало! — развел руками мэр. — Он считает, что Илидол получил хорошие прибыли и должен уплатить еще раз. Угрожает пойти войной на нас, разграбить, сжечь город, если откажемся. Рыцари его всегда были хороши — что в войне, что в разбое… Так что мы должны вновь собрать налоги.
— Пусть купцы идут в складчину! — заволновался простой люд. — У них золото всегда есть! Медяки не спасут Илидол! Купцы, пускайте шапку по кругу!
— Тише! Тише! — мэр поднял руки, вновь требуя тишины. — Мы все можем спасти Илидол! Раз и навсегда!
— И как же? Как же? — народ продолжал волноваться.
— Мы можем выкупить наш город у лендлорда. Заплатить полную стоимость земли, на которой он выстроен. Это будет большая сумма, но это меньше, чем платить Гошу из года в год. Один раз мы опустошим кошельки и получим свободу — для себя, для Илидола! Вольный город — так мы будем зватся! Будем платить налоги только королю — и никаких поборов от лорда Гая. Он больше не сможет приезжать в город и устраивать пьяные дебоши, грабить, избивать горожан, портить наших девушек. Илидол станет богатеть, и вместе с ним каждый станет богаче! Даже милостыня будет больше! Разве не так?
— Неплохо они там в ратуше соображают, — шепнул Ларик Пеку. — Что скажешь?
— Скажу, что идея неплоха, — кивнул юноша. — Наш город каждый год платит налоги лорду Гаю и королю, а после откупа Илидол станет платить лишь королю. Откуп — дело нужное…
— Эх, парни, — покачал головой стоявший рядом пожилой горожанин в кожаном фартуке сапожника, — знали б вы, какие деньжищи придется собрать для этого откупа. Каждый кошель в городе, даже кошель нищего, сильно похудеет.
— Да какие б ни были эти деньжищи! — отозвался с другой стороны высокий плотный парень в белой одежде, сам румяный, с волосами, запорошенными мукой — пекарь. — Это ж раз и навсегда! Лорд Гай и бумагу особую подпишет — грамоту откупную. Ну, подтянем пояски, годок другой на хлебе да капусте посидим, зато детям вольный город оставим — хоть они пожируют.
— Что ж, вольный город — хорошо звучит, — согласился-таки сапожник. — Только по сколько монет сбрасываться будем?
Мэр, тем временем, как раз повел разговор о размере выкупа:
— Совет старейшин не берется устанавливать жесткие размеры взносов. В каждом квартале Илидола есть староста. Пусть они — старосты — составят списки жителей и займутся сбором денег. Каждый же из нас, — мэр указал на себя и мужей-управителей города, — даст по сотне золотых. Мы ждем не менее солидных взносов от торговых и ремесленных гильдий. Каждому в Илидоле пойдет лишь на пользу то, что город станет вольным…
— Ох, боюсь я: сколько ни дай лорду Гаю, а будет мало, — вновь засомневался сапожник.