Оставалось одно - вернуться в Шартр. Всю вторую половину дня я провел за чтением романа "Хулиган целится в пах". Книга показалась мне ужасно пошлой. Вечером я включил телевизор и случайно попал на литературную страницу телевизионных новостей. Я узнал жеманный голос Фюльжанса Пипета прежде, чем на экране появилась его физиономия.
- Я бесконечно счастлив, что мое вступление на пост директора издательства "Жанна д'Арк" совпало с таким крупным успехом, но главным образом я горжусь тем, что возглавляемая мною фирма достигла вершины научного прогресса в области литературы. Зрелый талант Леопольда Пулиша опирается на самые современные достижения техники, и "Хулиган целится в пах" - результат смелых открытий в области электроники.
Их было трое на экране: Пипет и Пулиш-рядышком на диване и Жорж Бортоли - лицом к ним и спиной к экрану.
- Вы, конечно, хотели бы рассказать о литератроне? - спросил последний. - Скажите, кажется, совсем недавно появилось еще одно произведение, которое тоже имеет отношение к технике подобного рода?
Презрительная улыбка скользнула по лицу Фюльжанса Пипета.
- Вы, вероятно, намекаете на эту сентиментальную чепуху, под которой поставила свою подпись довольно известная писательница и которую опубликовал один из наших конкурентов? Действительно, рукопись этого произведения представляет собой экспериментальный текст, разработанный литератроном типа "Бумеранг", но он отнюдь не предназначался для публикации. Это, понимаете ли, только опыт, просто набросок, тогда как произведение Леопольда Пулиша в высшей степени оригинально...
Слушать дальше не имело никакого смысла. Все и так было совершенно ясно. Заговор этот готовился издавна. Вертишу или, вернее, те, кто им руководил, пристроили ко мне Фюльжанса Пипета для того, чтобы воспользоваться результатами операции, которой Фермижье рассчитывал исправить дела своего издательства "Сен-Луи". Стае главным редактором издательства "Жанна д'Арк", подлец Пипет получил свои тридцать сребреников по весьма выгодному курсу. К тому же выбор Леопольда Пулиша в качестве автора свидетельствовал о том, что против Кромлека поднята Кампания. Неужели клика Жозефа Бледюра заключила союз с таинственной и неуловимой группой Вертишу?
Последние слова Фюльжанса Пипета, звучавшие с экрана, отчасти подтвердили мою догадку.
- Скромность Леопольда Пулиша мешала ему поведать нам еще еб одной стороне своей чарующей личности. Но я настоятельно хочу подчеркнуть тот факт, что его литературный талант удачно сочетается с глубоким политическим чутьем. Ближайший сотрудник знаменитого парламентского деятеля Жозефа Бледюра, наш друг Пулиш, по всей вероятности, в недалеком будущем будет призван сыграть видную роль в судьбах Франции.
- Смею ли я выразить надежду, - поспешил закруглиться Жорж Бортоли, что все это не помешает ему написать еще множество детективных романов?
Я понял, что меня обвели вокруг пальца. Предательство парочки Пипет Вертишу в некотором роде замыкало круг и превращало меня в единственную мишень гнева Фермижье. С другой стороны, я чувствовал, что с помощью темных махинаций кто-то старается выбить из-под моих ног единственную точку опоры - министерство Кромлека.
В отчаянии и тревоге я решился на шаг, который был мне не слишком по душе. Я отправился к Бреалям. Жан-Жак оказался дома, он выглядел осунувшимся, бледнее обычного, но, как всегда, был очень сердечен. С первых же слов он постарался ободрить меня. Как ни велико его горе, он, однако, прекрасно понимал, что не имеет морального права жертвовать счастьем Югетты во имя своей работы и научной карьеры. Он хотел только иметь возможность поддерживать с нами в будущем дружеские связи, ибо, по его словам, раны, нанесенные дружбе, хотя, как правило, менее зримы, но зато куда глубже, чем раны любовные. Я не знал, как его благодарить, но он вывел меня из затруднения, спросив, что, собственно, привело меня к ним. Он внимательно выслушал мой рассказ, пожал плечами.
- Да, - проговорил он, - в такой атмосфере я живу более пятнадцати лет. Думаю, что вас не должно удивлять мое стремление вырваться в абсолютную тишь межпланетного пространства. А как вам следует поступить, Югетта присоветует вам лучше.
- Мерику лучше всего не подавать признаков жизни, - сказала Югетта. Все, что бы он ни сделал или ни сказал, будет использовано против него же. Напротив, если он предоставит действовать другим, он, возможно, заставит их открыть свои слабые стороны.
- Югетта права, - подтвердил Жан-Жак. - Ничего не предпринимайте. В отношении Фермижье я мало чем могу вам помочь, но в общем-то он может иметь к вам претензии только личного характера. Главное для вас-это как можно скорее создать институт и получить пост директора. Это дело чисто административное и правительственное. Обещаю вам пустить в ход все связи и поддержать вас.
Стараясь не проявить своего изумления, я во все глаза глядел на человека, чей семейный очаг я разрушил и который, несмотря на все, за пять минут успел предложить мне и дружбу и помощь в столь щекотливом деле. Не могу сказать, чтобы я был растроган. Я просто ничего не понимал, и, как всегда в тех случаях, когда я чего-то не понимаю, меня охватывало смутное раздражение.
- Но я могу все же повидаться с Буссинго?
- С Буссинго-да. Он инженер. Но у него недостаточно длинные зубы, чтобы он мог стать опасным.
Когда Югетга, прощаясь со мной, обняла меня на пороге, глаза ее наполнились слезами.
- Будь осторожен, Мерик.
- Ты боишься?
- Нет... Просто у меня предчувствие... словно я тебя потеряю...
- Но почему, дорогая? Куда бы я теперь ни пошел, ты повсюду пойдешь за мной.
Этот визит вернул мне самообладание. И завтра утром я без колебания позвонил у двери двухкомнатной квартиры, которую занимал Буссинго на улице Вожирар. Человек в сером плаще, отворивший мне дверь, одним рывком втащил меня в переднюю.
- Давай входи, и без скандала...
- Ну что, Бурден, попался? - крикнул из другой комнаты голос, который я тотчас же узнал.
- Да, господин генерал, тот самый тип из Шартра... Два каких-то молодчика потрошили внутренности кресел, а третий, как я успел заметить, шарил в кухонных шкафах. В комнату
размашистым шагом вошел Галип.
- А, мой друг Ле Герн! Оставьте его, Бурден, он не имеет никакого отношения к делу, но он расскажет нам все, что знает. Не так ли, Ле Герн?
Я ничего не знал или, во всяком случае, знал очень немного. Однако допрос длился весь остаток дня и добрую половину ночи, но мне так и не удалось ничего узнать о судьбе Буссинго. На прощанье Галип, не вдаваясь в подробности, посоветовал мне почитать завтрашние газеты.
Остаток ночи я провел без сна в номере гостиницы, поблизости от квартиры Буссинго. На заре я вышел купить газеты. Дело Буссинго было напечатано повсюду на первой полосе. Французскую секретную службу несколько месяцев назад (дата как раз совпадала с запуском "Проекта Арабель") всполошило сообщение о том, что существует несомненное сходство между некоторыми советскими иллюстрированными изданиями и американскими комиксами.
Следствие позволило установить, что источник и тех и других gags находится во Франции. Позднее, когда те же органы секретной службы занялись расследованием научно-исследовательской деятельности литератрона, было обнаружено, что и в России и в Америке пользовались исчезнувшими экспериментальными комиксами литератрона "Бумеранг". Подозрение незамедлительно пало на Буссинго, и он был взят под секретное наблюдение. Разоблачить его помогла телевизионная передача о литератронике. Когда один из участников дискуссии подал мысль о конструировании автоматических литератронов, способных производить продукцию по заказу читателей путем простого поворота диска телефонного типа, Буссинго поторопился записать в свой блокнот предложение оратора. Один из инспекторов это заметил. Осмотр корзины для бумаг показал, что он действительно занялся этой проблемой и начертил схему аппарата, отвечающего новым пожеланиям выступавшего. А десять дней спустя один из наших агентов похитил в Москве планы одного аппарата, предназначавшегося для ГУМа и носящего имя самолитчик. Одновременно из Нью-Йорка Месси [ крупнейший универсальный магазин ] сообщил о выпуске нового аппарата лит-о-мата для нужд своей клиентуры, Схема установки самолитчика полностью соответствовала чертежам, захваченным у Буссинго.
Арестованный на Аустерлицком вокзале в ту минуту, когда он садился в поезд "Париж - Брив", Буссинго тотчас же "раскололся". С двенадцати лет он состоял членом американского клуба любителей комиксов, с конца войны переписывался с одним советским астрономом из Пулковской обсерватории, одержимым той же страстью. Между членами клуба обмен книгами считался в порядке вещей, и Буссинго дал возможность пополнить коллекцию своему советскому другу. Разведчики обоих лагерей, воспользовавшись этой лазейкой, добрались до Буссинго и превратили невинный поначалу обмен в настоящую торговлю конфиденциальными и даже секретными сведениями. Страсть к комиксам возобладала у Буссинго над чувством долга. Полученное им первое издание "Тарзана" и редчайший экземпляр советского плаката 1922 года на текст Маяковского были платою за планы самолитчика и двойника лит-о-мата.
Буссинго утверждал, что никогда не пускал в ход книг, полученных в качестве гонорара, но как писала одна из оппозиционных газет: "Когда представишь себе, что человек, который более пятнадцати лет был наставником государственной риторики и считался, так сказать, вдохновителем красноречия наших правителей, оказался отравленным литературой самого низкого пошиба, то вполне закономерно возникает вопрос: какие подрывные идеи, какие нарочитые ошибки, какие, наконец, нелепости имел он возможность изрекать десятками официальных уст, не будучи ни разу схвачен за руку?"
Позвонив по телефону в Шартр, я узнал, что помещение моего института занято полицией. По-видимому, то же самое происходило и с лабораторией в Нейи. Я понял, что всему пришел конец. Галип, правда, старался не впутывать меня в это дело, но как долго это будет ему удаваться? Какой вес будет иметь его поручительство, если властям необходим козел отпущения? У меня осталась только одна надежда, правда весьма слабая: попытаться встать под защиту Кромлека и положиться на добрую волю Гедеона Денье.
Сила отчаяния помогла мне прорваться в кабинет Денье, несмотря на строгий приказ не пускать меня на порог. Денье принял меня, не предложив сесть, и демонстративно глядел на часы.
- Ле Герн, - начал он, - в том, что с вами произошло, вините только себя одного. Если бы вы не пытались меня очернить в глазах Кромлека, просовывая это ничтожество Ланьо, вы бы не докатились до теперешнего положения. Я сотни раз предупреждал вас относительно Буссинго, но вы всегда и во всем действовали мне наперекор. Очень сожалею, но ничем не могу быть вам полезен... А теперь прошу извинить, но я очень занят в связи со сменой руководства.
- Какой сменой?..
- Разве вы ничего не знаете? В связи с этим крайне неприятным делом Буссинго господин Кромлек счел нужным подать в отставку. Его просьба будет удовлетворена в среду на совете министров.
Я начинал понимать.
- Полагаю, - сказал я, - что его заменит господин Бледюр.
- Совершенно верно. Господин Бледюр согласился возложить на себя эти тяжелые обязанности.
- Значит, и вы покидаете министерство?
-Я, конечно, нет. Ведь нужен человек, который сумеет обеспечить преемственность. Господин Бледюр просил меня выполнять в его секретариате те же обязанности, которые я нес при Кромлехе.
Денье - Бледюр, четвертое предательство. Я был побежден. Оставалось одно - склонить голову и смириться с ударами судьбы, которая для начала предстанет предо мною в облике Фермижье. В два часа дня в ресторане Друан Государственная литературная премия была присуждена Леопольду Пулишу за его роман "Хулиган целится в пах". Один лишь голос был подан за "Секретаршу-девственницу", по-видимому, это был голос самого президента синдиката: он производил впечатление человека честного.
Я вернулся в Шартр, где полицейский, стоявший у дверей моего дома, вежливо козырнул мне и предупредил о звонке Фермижье, который, как я понимал, теперь уже не заставит себя долго ждать.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
в которой все становится на свои места
Однако Фермижье заставил себя ждать. Прошли первая половина дня и вечер. Сидя у телефона, я курил сигарету за сигаретой, потягивая виски. Ожидание пришлось весьма кстати, оно позволило мне овладеть собой. Теперь мне было стыдно, что я впал утром в панику, и я даже содрогался от отвращения, вспоминая свой унизительный поход к Гедеону Денье, на который толкнул меня страх. Человек моей закалки обязан назубок знать правила игры, обязан видеть в ударах судьбы лишь повод для контратаки и победы. Даже угодив в крупные неприятности, я сумел сохранить кое-какие козыри. И прежде всего я был не один: со мной была Югетта.