19216.fb2
— Очень даже хватало.
— Не знаете вы, что такое есть демократия.
— Я знаю.
— Я тоже знаю.
— Но я знаю лучше.
— Демократия — это когда другой может оказаться правым.
— Ну и что — оказался?
— Очкарик во всем виноват.
— Он опять продует.
— Очкарика надо менять. Он не сечет.
— Ни уха ни рыла не понимает. Давайте другого выберем.
Поскольку больше всех глотку драл Дубина, создатель розы с запахом потных ног, выбор пал на него.
Я пробежала несколько кругов. Много раз разбегалась, но, увы, как и прежде, взлететь так и не получилось.
Когда я вернулась к караульному помещению, то застала умопомрачительную картину: одни охранники рвут рыжую бороду Дубины, другие пинают его по заднице, а Пики, бегая вокруг них, визгливо поет: I fuck you! I fuck you!
— Что за цирк? — спрашиваю я у Максико. — Ведь они же играли все вместе.
— Играли-то они вместе, но считают, что проиграл Дубина.
— Мне это непонятно.
И я ушла. А через полтора часа, которые я потратила на тренировку, наконец объявился Максико.
— Что, турнир кончился? — спросила я.
— Только что.
— Кто выиграл?
— Петике.
— И с каким счетом?
— Восемь — ноль.
В следующую субботу аисты устроили нам грандиозное угощение. Аисты ничего не подозревали, хотя их должно было удивить, зачем это мы притащили на ужин лестницу. Но их не удивило даже то, что двое из почетных гостей неожиданно отлучились. Пишта Потемко приставил лестницу к трубе, Бойси скользнула по ней наверх. Найти в темноте гнездо аистов большого труда Не составило, и вскоре она была уже на земле.
— Все в порядке, — шепнула Бойси, и оба тихонько присоединились к честной компании. Правда, Бойси старалась не поднимать лица, которое было красное, как вареная свекла.
Зато Пики так и крутилась весь вечер вокруг моего Максико. Подсовывала ему кусочки полакомей, зачарованно слушала его речи, беспрерывно жеманничала и, вообще, всячески старалась привлечь к себе его внимание. К примеру, три раза повторила ему свое коронное: «How many sisters do you have, sir?»
Уже на той чумовой вечеринке с сатирами я заметила, как вызывающе, если не сказать с откровенным нахальством, ведет себя эта Пики в присутствии Максико. Да и с тех пор при малейшей возможности она вертится вокруг него с бесстыдством уличной девки.
Похоже, она не способна взглянуть в глаза той печальной правде, что у Максико уже есть избранница, и сердце его всецело, бесповоротно и со всею возможной серьезностью принадлежит другой.
Опять новая жертва. На этот раз добычей чудовища стала белокурая восемнадцатилетняя девушка. Направляясь домой в город Ф., она ехала через лес на мопеде (или на моторино, как говорят в итальянских фильмах), когда неподалеку от дома, где лежит мнимоумерший поп, на нее напали и высосали у нее, предположительно с помощью шприца или вакуумного флакона, всю кровь, до последней капельки.
Скандал, каких еще свет не видывал. Одному богу известно, как аисты догадались, что одно из яиц — чужое. Причем это одно оказалось нашим — не знаю, как догадались, ведь страусиные яйца такие же замечательные, красивые и овальные, как и все другие — например, яйца тех же аистов.
К их чести надо сказать, что подброшенное яйцо они не разбили. Уж, казалось бы, чего проще: вытолкнуть его из гнезда — а гнездо это расположено на вершине высоченной трубы, — да и все. Нет, они как-то умудрились осторожно спустить его вниз, потом откатили его к нашей ферме и оставили у забора, приложив к нему следующее письмо, над которым затем потешался весь лес:
Говорят, что даже кукушки несколько дней, хихикая, летали к забору.
…по ферме, словно лесной пожар, заставив забыть обо всем на свете. Кто принес ее, неизвестно, но уже через четверть часа новость взбудоражила всю ферму, включая даже депрессивное старшее поколение.
И хотя, повторяю, никто не знал, кто принес этот слух, среди нас не было никого, кто бы им не заинтересовался, не обсуждал его и не спорил о нем.
А слух был такой: якобы в скором времени страусиная ферма будет закрыта, а нас распустят на все четыре стороны — иди куда хочешь и делай что тебе вздумается.
По радио в это время передавали Шумана — концерт для виолончели. Ми ля соль ми! Ми до ре ми!
Играл какой-то Мстислав.
Пики, видя, что кукушечьи трюки уже позволительны и для нас, тоже решила этим воспользоваться, полагая, что дурное дело — не хитрое. Конечно, в отличие от Сквалыги, ее подвигла на это не месть, а банальная лень — ну кому охота возиться с подрастающими детенышами! На это дело она подбила и Зузу, и вот как-то вечером они отправились в зоопарк в поисках птиц, готовящихся к откладке яиц.
И действительно, в одном месте они обнаружили в песке кладку яиц, подсунули туда свои и растворились в ночной темноте. Только позднее они узнали, что на этом песчаном участке выводили свое потомство крокодилы.
Другие же говорят, что духовным (а может, не только духовным) отцом этого предприятия и на этот раз был Сквалыга, и Пики с подругой оказались в зоопарке совсем не случайно. По этой версии, сия еще более безответственная авантюра, сия леденящая кровь баллада о подмененных младенцах родилась в голове Сквалыги, который тем самым хотел поправить авторитет, подмоченный ужином с аистами. А расчет был двойной.
Ведь крокодилы, как общеизвестно, тоже вылупляются из яиц. И как ни трудно представить себе крокодила-наседку, мастер мимикрии уговорил Пики и Зузу подложить свои яйца в крокодилову кладку.
Таким образом, по теории Пишты, у них появится страшная и влиятельная родня. Ведь их птенцы, вылупившись вместе с земноводными малышами, будут расти бок о бок с ними, станут их братьями. И всю жизнь потом будут под покровительством своих гигантских сородичей, так говорил Сквалыга.
Вот почему — если верить рассказам, — прокравшись ночью в зоопарк, мои подруги дождались, пока крокодилы уснут, и совершенно осознанно подложили к их яйцам свои. Но, услышав кряхтенье приближающейся крокодилихи, сломя голову бросились наутек с места преступления.
Как бы там ни было, сами они никогда этим случаем не бахвалятся, а что касается их детенышей, то никто их не видел, никто о них не слыхал — неизвестно даже, вылупились ли они вообще. Представляю себе изумление крокодилов, когда те увидели, что за потомки выползают из их яиц.
Убитая девушка лежала в открытом гробу в белом платье. Последнего было почти не видно, так как гроб утопал в красных ягодах, покрывавших покойницу — невесту одного очень бедного садовника. От безмерного горя, все-все, чем отблагодарил его за труды его маленький садик, весь урожай клубники-малины он высыпал в гроб, решив вместе с невестой похоронить и свои предпринимательские мечты. И даже мопед девушки был опущен в могилу вместе с ее гробом.
Малолюдная траурная процессия во главе с садовником, который пошатываясь, толкал вперед моторино, прошла по проселку мимо нашей фермы, и минуту спустя только жужжащее облако диких пчел и ос указывало, где она находится.
Невозможно было отделаться от мысли, что клубника-малина-брусника-смородина-земляника уже пропитали своим красным соком белое платье девушки. Но даже если и так, а иначе и быть не могло, никто этого не замечал.
Могила убитой девушки покрыта венками, сплетенными из ветвей, усеянных красными ягодами дикой черешни и вишни. На кресте выбито всего два слова: «Мы встретимся».