Раздался пронзительный свист. Джинши почувствовал, что его тревога немного утихла. Свисток был сигналом о выполнении задания: несколько коротких свистов, если были проблемы, один длинный, если всё было в порядке. Рихаку, должно быть, благополучно вывел Маомао из крепости.
Джинши вышел из длинного коридора. Он вспомнил чертежи, которые изучал по дороге сюда: впереди должна быть большая открытая комната, кабинет, а затем жилые покои.
Басен стоял прямо за Джинши. Обычно это место занимал Гаошун, однако у него сейчас была своя работа. Но у Басена была привычка выходить из себя, когда он заменял отца.
— Не напрягайся, — посоветовал ему Джинши, говоря тихо, чтобы слышал только Басен. За ними последовали ещё два офицера.
— Тогда позвольте мне идти впереди, — сказал Басен.
Джинши понял, что он имел в виду — он хотел, чтобы Джинши был защищён и спереди, и сзади. Джинши усмехнулся и собрался открыть тяжёлую дверь, но тут его охватило дурное предчувствие. Он велел остальным отойти и не стоять под дверью. Затем он толкнул её и тут же прижался к стене.
Мимо него пронёсся почти оглушительный рёв.
— Что это было? — нахмурившись, спросил Басен.
— Ничего такого, чего я бы не ожидал.
Если здесь производили огненный порошок, то, по крайней мере, можно было предположить, что в бою они будут использовать фейфы. Существовали ограничения на то, где такое оружие могло быть использовано — оно было уязвимо к ненастной погоде, и даже в хорошем рабочем состоянии, фейфе требовалось время на перезарядку. А для этого нужно было как минимум столько места, сколько было в этой крепости.
Как и предполагал Джинши, в большой комнате за дверью несколько человек судорожно пытались перезарядить оружие.
— Давайте, вперёд! — крикнул Джинши. В этот момент мужчины в комнате попытались бросить оружие и достать мечи, но было уже поздно. По своей сути фейфа предназначалась для использования несколькими людьми, переключающими огонь. Эти люди промахнулись с первого залпа, и времени на перезарядку у них не было. Здесь было около пяти человек, одетых в роскошные одежды. Джинши узнал некоторых из них. В большой комнате, выложенной камнем, витал характерный запах пороха.
— Где Шишоу? — спросил он. Он полагал, что все, кто находился в этой комнате, были членами клана Ши. Солдаты покинули их, когда увидели, что битва проиграна. Фейфы были последней попыткой переломить ситуацию.
— Не хотите говорить?
— Мы не знаем! Этого не было в наших планах! — пролепетал один из мужчин, устремив взгляд на Джинши. Он кричал так возбуждённо, что изо рта у него летела слюна. Басен поспешил удержать его, боясь, что он бросится на Джинши.
— Нас обманули! Нас просто обманули! — кричал мужчина, прижатый Басеном к полу.
— Ах ты наглец! — Басен в ярости ещё сильнее впечатал мужчину лицом в землю.
— У нас есть доказательства того, что вы, негодяи, присвоили государственные средства, выделенные на восстановление этой крепости! И вы стояли здесь с оружием в руках против нас — даже если бы это было ваше единственное преступление, вы знаете, что оно бы за собой повлекло! — Басен прижал обнажённый меч к шее мужчины. Мужчина, который теперь практически пенился, выглядел совершенно отчаявшимся.
— Я клянусь, мы не знали! Я не знал! Он сказал, что это для блага страны. Мы всё это делали для нашей страны...
Взмах. Меч упал и рассыпался искрами, ударившись о каменный пол. Мужчина, глаза которого практически выскочили из орбит, прекратил свою болтовню. На полу под ним расплылось тёмное пятно. Остальные мужчины молчали, возможно, не желая оказаться в таком же позорном положении, но смотрели полными страха глазами.
Джинши хотел бы сказать им, чтобы они не смотрели на него так, но разве он мог? Они могли умолять его о пощаде взглядом, но приговор, вынесенный им, был необратим. Всё, что мог сейчас сделать для них Джинши, — стоять твёрдо и позволить остриям копий их эмоций вонзиться в него.
— Будьте добры. Меч сейчас или эшафот потом. Конечно, если у вас хватит порядочности просто покончить с этим ради него.
Басен и другие солдаты приняли боевые стойки, когда раздался голос, сопровождаемый шумными шагами. В комнату медленно вошёл грузный мужчина: Шишоу. В руке он держал фейфу.
Джинши посмотрел на человека, известного как старый тануки.
— Ты выглядишь вполне спокойным, Шишоу.
Он достал из складок своей мантии свиток. В свитке, скреплённом личной печатью императора, содержалось указание задержать весь клан Ши.
Всё ещё двигаясь медленно, как будто у него было на это время, Шишоу поднял пистолет.
— Он что, совсем спятил? — спросил один из солдат тихим голосом. У Шишоу не было кремня, и мужчина, похоже, решил, что это означает, что он не сможет выстрелить из ружья.
Джинши схватил одной рукой Басена, а другой — другого своего подчинённого и потянул их обоих вниз, на землю. Вслед за этим прогремел взрыв. Пуля отскочила от стены и ударила лежащего на земле члена клана Ши в ногу. Это был самый несчастный человек. Его крик эхом разнёсся по комнате.
— Ой, ты сам себя позоришь. Разве ты не стрелял в животное из этой штуки, чтобы посмотреть, каково это? — сказал Шишоу кричащему человеку.
— А мне так хотелось испытать его на настоящем человеке. Воистину, позор.
Джинши отметил полное отсутствие эмоций в голосе Шишоу, как будто тот читал по сценарию. Или Джинши это только привиделось?
— Хм. Похоже, это конец. Чего бы я только ни отдал за ещё немного времени...
Затем Шишоу отбросил фейфу в сторону. Он посмотрел на Джинши, и на мгновение его лицо смягчилось. Что он хотел сказать?
У Джинши не было возможности спросить его. Может быть, Шишоу не сказал бы ему, даже если бы он спросил.
— Вперёд! — крикнул Басен, всё ещё лёжа на полу. Брызнула кровь.
Три меча почти одновременно вонзились в пухлый живот Шишоу. Он даже не вскрикнул, а только посмотрел вверх. Вокруг его рта выступила красная пена, а глаза налились кровью. Но он не упал, он только смотрел в потолок, широко раскинув руки и смеясь. Это был смех или проклятие?
На потолке не было ничего особенного. Возможно, он смотрел сквозь него, на что-то выше. Джинши не понимал, ему казалось, что он смотрит спектакль, как будто это место — театр Шишоу, а этот момент — его сцена.
Так и не раскрыв, что именно его так очаровало, Шишоу умер. Такой простой конец, можно даже сказать, лёгкий.
За большой комнатой находился коридор, полный легко одетых женщин и развязных мужчин. Женщины без умолку болтали, желая рассказать, кто находится внутри, в обмен на свою жизнь. Мужчины настаивали на том, что они не члены клана Ши, в отличие от женщин. Джинши понимал их стремление спасти свою жизнь, но смотреть на людей, продающих других, чтобы спастись самим, было невыносимо. Он поручил своим подчинённым задержать их всех.
Как ему сказали, бывшая супруга Лоулан и её мать Шэнмэй находятся в самой дальней комнате. Но когда они пришли, Басен, вошедший первым, воскликнул:
— Здесь никого нет!
Всё, что они обнаружили, — это большую кровать посреди комнаты и несколько кушеток. Повсюду была разбросана одежда, разлито вино, валялись трубки и в воздухе витал какой-то приторный аромат. Нетрудно было догадаться, чем они тут занимались. Лицо Басена было красным, но не от гнева.
Джинши в каком-то оцепенении отбросил горелку с благовониями. Из него высыпались какие-то сушёные травы. Если бы здесь была аптекарша, она бы знала, что это такое и какое действие они оказывают.
— Куда они делись?
На балконе в соседней комнате тоже никого не было.
— Они прыгнули вниз?
Осматривая балкон, Джинши недоумевал. Согласно чертежам, комната, через которую они прошли, и та, в которой они находилисьсейчас, должны были быть примерно одинакового размера, но что-то было не так. Вторая комната казалась меньше. Он прошёлся туда-сюда между ними. Во внутреннюю комнату вела только одна дверь, а с дальней стороны находился балкон. Из-за отсутствия мебели он казался более просторным, но расстояние от стены до балкона было заметно меньше, чем в другой комнате.
Он снова вернулся назад и осмотрел комод у стены. Он точно соответствовал недостающему размеру комнаты.
Он молча открыл комод. Он прошёл внутрь, отодвинув огромное количество пёстрой одежды. Несмотря на кажущуюся прочность комода, его задняя стенка показалась ему странно тонкой. Джинши обнаружил, что при лёгком нажатии она приподнимается.
Он прислонился к комоду и встал на четвереньки, чтобы заглянуть внутрь. Там, где он ожидал увидеть стену, было открытое пространство. Тайный туннель. И он увидел тусклый свет.
— Бах! — игриво произнёс голос. Джинши обнаружил дуло пистолета, приставленное прямо к его лицу. Там, в туннеле, находилась Лоулан, и в руках у неё было какое-то оружие, гораздо более сложное, чем те фейфы, которые знал Джинши. Оно было похоже на то, из которого ранее стрелял Шишоу, но было меньше и портативнее; оно помещалось даже в таком тесном пространстве, как это. Он был потрясён, когда понял, что здесь производят не только порох, но и новейшее огнестрельное оружие.
— Позвольте мне называть вас господин Джинши. Для удобства, — сказала Лоулан, всё ещё держа пистолет наготове. Она была вся в саже, а её волосы были опалены. Свеча в подсвечнике, который она несла, мерцала при каждом её слове.
— Не будете ли вы так любезны пройти со мной?
— А если я откажусь?
— Если бы я была готова позволить вам это сделать, я бы не стала вам угрожать.
Джинши был почти поражён её смелостью. Он смотрел на новую модель фейфы, отмечая всё необычное в ней. Он поднял руки.
— Понятно.
И с этими словами он последовал за Лоулан в туннель.
На чертежах, которые изучал Джинши, не было никаких секретных ходов. Возможно, иначе не было бы смысла делать их секретными. А может быть, Шишоу добавил этот проход совсем недавно.
Туннель был узким, и Лоулан шла спиной вперёд, чтобы держать Джинши на прицеле. Возможно, было бы проще, если бы Джинши шёлвпереди, а Лоулан держала пистолет у него за спиной, но она, вероятно, опасалась, что он попытается выхватить у неё оружие, когда пойдёт впереди неё.
— Я немного удивлена, что вы пошли со мной, — сказала Лоулан.
— И всё же это ты меня попросила, — ответил он почти бесстрастно. Лоулан хихикнула. Странно, но она показалась ему гораздо более человечной, чем в заднем дворце.
— Конечно, вам было бы достаточно просто забрать это у меня?
Да, Джинши не мог быть уверен, но он подозревал, что сможет одолеть её силой. Но он не стал этого говорить, а просто промолчал.
Видимо, в туннеле было мало воздуха, так как свеча продолжала мерцать. Но не успела она погаснуть, как они попали в потайную комнату. Пламя свечи вновь обрело силу — видимо, какое-то отверстие пропускало воздух, — и его свет осветил ещё двух женщин. Одна из них была очень похожа на Лоулан, но на её лице виднелся тёмный синяк.
— О, Суйрей, моя дорогая сестра. Она ведь не сделала с тобой ничего ужасного?
Вторая женщина покачала головой короткими, судорожными движениями. Суйрей — так звали дворцовую женщину, вернувшуюся измёртвых. А это было лицо евнуха, который не так давно вошёл в задний дворец.
Затем Джинши посмотрел на третью женщину в комнате, средних лет, одетую, как ему показалось, в возмутительную одежду и накрашенную без всякого чувства достоинства, подобающего её возрасту. Это напомнило ему о том, как вела себя Лоулан в заднем дворце.
Единственной мебелью в комнате были два стула и один письменный стол.
— Лоулан, — начала женщина средних лет, — этот человек...
— Да, мама. Я привела его сюда, чтобы исполнить твоё желание.
Мать Лоулан, Шэнмэй, с нескрываемой яростью смотрела на Джинши.
Но Лоулан продолжала:
— Я знаю, как сильно ты его ненавидела. Его внешность. Это из-за того, кого он тебе напоминает? Или просто потому, что ты всегда ему завидовала, всегда возмущалась тем, что он красивее тебя?
— Лоулан! — Шэнмэй набросилась на дочь.
Лоулан не вздрогнула, а Суйрей задрожала. Она выглядела совсем не так, как рассказывали Джинши.
— Извините. Полагаю, это было слишком для шутки. Тогда позвольте мне устроить для вас небольшое представление. Разминка перед главным событием.
Затем она поставила свечу, заправила фейфу за пояс и спокойно, чётко начала рассказывать историю.
История Лоулан происходила во времена предыдущего императора.
Этот слабоумный правитель был марионеткой своей матери, когда дело касалось политики. (Это был ужасно неуважительный способ говорить о бывшем императоре; Джинши удерживало от гнева только осознание того, что всё это было правдой).
Джинши никогда не думал, что человек, которого он называл отцом, был страшным. Но женщина, стоявшая за его спиной, императрица — она внушала ужас.
Джинши гнался за обрывками старых воспоминаний. Каким был конец жизни императрицы-регентши, он толком не знал.
Помнил только, что бывший император умер быстро, словно торопясь вслед за матерью в следующую жизнь.
Всё более нетерпеливая к отсутствию интереса сына к взрослым женщинам, царствующая императрица наполнила задний дворец самыми красивыми дамами. А затем велела вождю одного из северных родов отдать свою дочь, которая должна была стать, по крайней мере внешне, одной из фрейлин высшей супруги.
— Что ты говоришь, Лоулан? — спросила Шэнмэй, озадаченная рассказом дочери. История развивалась не совсем так, как она предполагала.
Лоулан прикрыла рот рукавом и хихикнула.
— Ты впервые слышишь эту историю, мама? Мой дед бормотал её как мантру на смертном одре, когда умирал от болезни.
В идее номинального превращения дочери высокопоставленного чиновника в супругу, чтобы фактически сделать её заложницей, не было ничего нового. Такое случалось на протяжении всей истории.
— Ты знаешь, почему задний дворец стал таким большим? — Лоулан спросила Джинши.
— Я слышал, что это было сделано по наущению вашего отца, шептавшего на ухо царствующей императрице.
По общему мнению придворных, Шишоу удалось пробраться в окружение императрицы-регентши, отличавшейся известной хитростью. Изначально Шишоу был всего лишь ничем не примечательным сыном одной из ветвей рода Ши, но благодаря собственной смекалке и бурлящей в жилах крови был усыновлён главным домом, у которого не было наследника, и получил имя Шишоу.
Главный дом: там жила семья Шэнмэй. Она обручилась с Шишоу ещё до того, как была подарена ему императором.
— Верно, — сказала Лоулан. — По-моему, он предложил расширить задний дворец в качестве новой программы общественных работ.
«Неплохое решение», — подумал Джинши. Так можно было уклониться от ответа на вопрос об уменьшении размеров заднего дворца.
— Он предложил её в связи с работорговлей.
Это заставило глаза Джинши округлиться. Шэнмэй выглядела такой же удивлённой, как и он. Суйрей, тем временем, оставалась безучастной.
Лоулан хихикнула, глядя на Джинши. Затем она посмотрела на Шэнмэй.
— Ты ведь действительно ничего этого не знала, правда, мама? Ты не знаешь, что сделал дед, чтобы навлечь на себя гнев императрицы-регентши. Почему он должен был отдать свою дочь в задний дворец, чтобы его могли держать в узде.
В те времена рабство было в порядке вещей, во дворце даже служили евнухи-рабовладельцы. Но Лоулан говорила о работорговле.
Система государственного рабства в Ли действовала по тем же принципам, что и в публичных домах: если человек проработал достаточно долго, чтобы окупить свою покупку, или отработал определённый срок, он мог считаться свободным. Но это было справедливо только в пределах страны. Вывоз рабов в другие страны должен был быть запрещён, но...
— Похоже, рабы — довольно выгодный товар. Запрещено это или нет, но всегда найдутся люди, жаждущие приложить руку к этой кассе. В то время, кажется, молодые женщины стоили особенно дорого.
Из-за того, что одна из самых выдающихся дочерей оказалась в заложницах, клан Ши был вынужден сократить масштабы работорговли. Однако торговля не исчезла полностью, и то, что осталось, по слухам, было сосредоточено в заднем дворце. В ней участвовали не только молодые женщины, но часто и мужчины, которых перед продажей в рабство нередко кастрировали.
Это было предложение Шишоу: использовать задний дворец в качестве приюта для женщин, которые в противном случае были бы проданы за границу. Его мысль полностью совпадала с мнением императрицы, которая рассматривала его предложение как способ убить двух зайцев одним выстрелом: и в политическом плане, и в отношении к своему сыну.
Родители испытывали чувство вины, вынужденные продавать своих дочерей, и при наличии выбора предпочли бы, чтобы они служили в заднем дворце и не были отправлены в рабство.
Кроме того, за два года службы они могли получить определённые навыки и образование, что снижало вероятность попадания в рабство.
Кроме того, служба в заднем дворце сама по себе являлась выдающейся квалификацией.
К сожалению, с резким расширением заднего дворца планы по образованию и прочему не осуществились.
— Но, конечно, у императрицы-регентши было не одно железо в огне, как и у моего отца.
Завоевав доверие императрицы, он надеялся восстановить репутацию клана Ши. А если это окажется невозможным...
— Я знаю, что тебе было тяжело, мама. Если всё так и должно было закончиться, то я бы хотела, чтобы ты сбежала ещё до того, как всё началось. После того, как отец приложил все усилия, чтобы дать тебе шанс.
«Может быть, она имела в виду тайный ход из заднего дворца? Для чего он был нужен?» — поинтересовался Джинши.
Лицо Шэнмэй было подобно буре.
— Неужели ты не могла доверять человеку, который сказал, что готов отбросить своё положение, чтобы уехать с тобой?
— Лоулан, ты маленькая... — На лице Шэнмэй образовались глубокие морщины, когда она посмотрела на свою дочь, но не Лоулан, а Суйрей выглядела запуганной. Шэнмэй, казалось, заметила это, она перевела взгляд на Суйрей, словно разглядывая какую-то грязь на земле.
— Конечно, я не доверяла ему. Да и как я могла? Тело моего отца едва успело остыть, как он возглавил семью и женился на матери этой девчонки!
Суйрей наблюдала за Шэнмэй, всё ещё дрожа.
Лоулан снова хихикнула и подошла к Суйрей. Взяв за руку сестру от другой матери, она положила другую руку на воротник Суйрей и потянула за что-то, болтающееся на шее.
На серебряной шпильке для волос висело нечто, очень похожее на шпильку самого Джинши. Но если у Джинши был изображён цилинь, то у Суйрей — птица. Тот, кто узнал бы её, понял бы, что это феникс. Как и цилинь, носить этот символ имели право лишь избранные.
— Наверное, Бывший Император чувствовал себя виноватым. Переживал за ребёнка, которого выгнал из заднего дворца. Потому что, судя по всему, он довольно часто навещал её по доброй воле отца.
Именно Шишоу тайно приютил врача и ребёнка, изгнанных из заднего дворца. Со временем ребёнок вырос, Шишоу возглавил его семью, а молодая женщина достигла возраста, позволяющего ей выйти замуж.
— Император когда-то отрёкся от своей дочери, но со временем, видимо, смирился с тем, что она его. Потому что знаете, что он сказал отцу?
«Не будете ли вы так любезны взять мою дочь в жены?»
Шишоу, пользующийся доверием императрицы и почти являясь родственником самого бывшего императора, должен был казаться государю идеальным зятем. Бывший император поклялся исполнить любое желание Шишоу — как же он мог отказать?
Так бывший глава клана Ши, привлёкший к себе столь пристальное внимание императрицы, скончался на больничной койке, а руководство перешло к Шишоу, которому императрица доверяла. Больше не было необходимости держать Шэнмэй в качестве заложницы. Именно император мог по своему усмотрению решать, что делать с цветами заднего дворца. Шишоу женился на дочери государя, и у них родился ребёнок. Они назвали её Шисуй, дав ей родовое имя Ши. Теперь эта женщина известна как Суйрей.
— И таким образом ты, мама, была милостиво дарована отцу.
Бывший император был глупым человеком и совершенно не понимал, как этот выбор отразится на его дочери.
— Мать Суйрей вскоре умерла от «болезни», и Суйрей взял на воспитание бывший лекарь заднего дворца. Позже этого человека наняли и привезли в эту самую крепость для создания эликсира бессмертия, но это уже другая история.
Примерно в то время, когда доктор приютил Суйрей, бывший император уединился в своей комнате, и в течение более чем десяти лет стех пор и до самой смерти от него не было никаких вестей. Оставшись с единственным серебряным украшением, девушка, которую теперь звали Суйрей, так и не узнала, что она внучка бывшего императора, а после рождения Лоулан к ней стали относиться не лучше, чем к ребёнку наложницы.
Даже настоящее имя было отобрано у неё после рождения сестры.
— Ты... Ты лжёшь. Хватит с тебя бездумной болтовни! — Шэнмэй, столкнувшись с правдой, отступила.
Суйрей, видимо, тоже была шокирована этой историей, но она практически ничего не чувствовала. Лишь с тревогой смотрела на Шэнмэй. Возможно, Суйрей знала об этом с самого начала.
Лоулан, всё ещё улыбаясь, подошла к Шэнмэй.
— Глупости, матушка? И это после того, как отец трудился ради тебя всю оставшуюся жизнь. Зная при этом, что всё это может закончиться только гибелью. Ты даже не знаешь, почему господин Джинши здесь, не так ли?
Она презрительно посмотрела на мать, затем повернулась к Джинши.
— Расскажи нам о конце жизни моего отца.
— Он умер... смеясь, — сказал Джинши. Он не знал, что означал этот смех, как не знал и того, о чём мог думать Шишоу. Однако, выслушав рассказ Лоулан, он начал думать, что может взглянуть на неё с другой точки зрения. Он даже начал задаваться вопросом, не смотрел ли он на восстание клана Ши с неправильной стороны.
— Этот человек... Власть — это всё, чего он хотел. Я уверена, что единственная причина, по которой он женился на мне, — это то, что он мог претендовать на место главы семьи. — Лицо Шэнмэй исказилось.
Однако Лоулан снова улыбнулась.
— И всё же внутри клана именно ты занимала главенствующее положение, не так ли, матушка? Понимаешь ли ты, какими людьми они были, члены семьи, которые так старались льстить тебе?
Они были глупцами, брали взятки и присваивали деньги, но подлизывались к Шэнмэй, зная, что если они будут пользоваться её благосклонностью, то Шишоу, номинальный глава клана, ничего не скажет. В конце концов, он просто приёмный сын, маленький мальчик, случайно попавший в семью; каким бы большим влиянием он ни обладал при дворе, внутри клана его власть была минимальной. Шэнмэй планомерно изгоняла всех, кто говорил то, что ей не нравилось, пока, наконец, не осталось ничего, что могло бы сдержать гниение. И это стало причиной пагубного недоразумения.
Чем было мотивировано расширение заднего дворца, с одной стороны, и хищения из государственной казны — с другой? Эти два факта следует рассматривать отдельно, а не как все дела клана Ши.
Лоулан посмотрела на Джинши и улыбнулась, так как увидела, что он понял, что она хотела сказать.
Работорговля была отменена с приходом к власти нынешнего императора — да, она продолжала существовать в подполье, но именно фундамент, заложенный Шишоу и императрицей-регентшей, позволил более или менее легко покончить с этой системой. Теперь Джинши искал, чем бы её можно было заменить, когда задний дворец снова сократился. И даже в этом случае клан Ши успел вмешаться.
— Все всегда называли моего отца тануки, но забывали, что тануки — трусливые существа. Это потому, что они знают, настолько малы и слабы, и изо всех сил стараются всех обмануть.
И тут Джинши всё понял. Он знал, почему Шишоу умер со смехом: трусливый тануки смог обманывать всех до самого конца.
— Сыграл ли отец свою роль должным образом? Был ли он тем злодеем, каким должен был быть? — спросила Лоулан, на её лице мелькнула улыбка.
Джинши наконец-то понял, к чему стремился Шишоу. Он стремился стать необходимым злом, собрав в одном месте всю коррупцию страны. Роль, которая никогда не будет вознаграждена, за которую его никогда не прославят.
Джинши сжал кулак с такой силой, что ногти впились в ладонь, пустив кровь.
— У вас есть доказательства того, что всё это правда?
— Коррупция, разъедавшая двор изнутри, была в значительной степени устранена, не так ли?
— Откуда вы могли знать, что ваш план сработает?
— В противном случае всегда можно было бы прибегнуть к государственному перевороту. Если нация настолько слаба, что её тянет за собой подобная коррупция, то лучше бы её вообще не было.
Лоулан говорила почти беззаботно.
— Ты... Ты всё это время замышляла?! — потребовала Шэнмэй. Её голос дрожал. — Ты и он, вы обманывали меня всё это время?!
— Обманывать тебя? Я поступила именно так, как ты сказала, мама. Разве не ты сказала, что этот народ заслуживает того, чтобы превратиться в пыль? А потом ты прогнала всех своих собратьев. Вы уничтожили всех членов клана, которые не маршировали под вашу дудку, и окружили себя подхалимами, которые зависели от каждого вашего слова. Неужели вы думали, что такой сброд сможет победить собственную армию страны?
Шэнмэй выглядела разъярённой резкими словами своей дочери. Наконец, она набросилась на Лоулан, и шляпки её ногтей оставили две длинные красные полосы на щеке дочери.
— Разве не для этого они нужны? — потребовала Шэнмэй. Она схватила фейфу.
— Это больше, чем ты можешь вынести, мама. Отдай её, пожалуйста.
— Молчи!
Но Лоулан только насмешливо хихикнула.
— Что смешного? — огрызнулась Шэнмэй.
— Мама... Ты говоришь как ничтожный бандит.
Лицо Шэнмэй исказилось от ужаса, и она выстрелила. Джинши бросился на землю. Что-то пролетело мимо него, сопровождаемое грохотом.
— Я такая плохая дочь. Если бы я действительно хотела того же, что и отец, я бы никогда так не поступила.
Лицо Лоулан было залито кровью. Напротив неё вся в крови стояла Шэнмэй. В её руке было то, что осталось от взорвавшейся фейфы.
— Эти новые фейфы очень сложны. Эта была прототипом.
Она взяла его с собой только для того, чтобы запугать Джинши. Возможно, внутри просто была начинка.
— А вам не приходило в голову забрать его у меня, господин Джинши? Конечно, у вас было бы множество шансов, если бы вы их искали.
— Я полагал, что ты хочешь мне что-то сказать.
— Хи-хи! Если бы только твоя хорошенькая головка была такой пустой, как кажется. — Смеясь (и при этом довольно грубо), Лоулан вырвала фейфу из руки Шэнмэй, залитой кровью, и отбросила её в сторону. Затем она осторожно прижала к себе мать, держа её за дрожащую руку.
— Отец умер. Ты могла бы хоть слезу по нему пролить. Он ждал тебя всю свою жизнь. Если бы ты заплакала... я бы не сказала того, что сказала.
До того момента, как бывший император обратился к нему со своей просьбой, Шишоу оставался совершенно целомудрен, не взяв ни одной наложницы. Такая чистота была присуща только мужчине, чьё сердце до сих пор бьётся только ради женщины, с которой он был обручён в юности.
Шэнмэй молчала, она не могла говорить. Разлетевшиеся осколки металла изрешетили её лицо взрывом. От былой красоты не осталось и следа, только кровавое месиво.
Суйрей с трепетом наблюдала за всем этим.
— Должен был быть другой путь, — сказал Джинши, поднимаясь на ноги.
— Возможно, — ответила Лоулан. — Но трудно дать каждому то, что он хочет. Мы недостаточно мудры для этого.
Шэнмэй была просто подлой. Она хотела уничтожить страну, которая сделала из неё дуру. А всё, что делал Шишоу было ради Шэнмэй. Даже если это и обернулось против него, он делал это из-за своих чувств к ней. Но в то же время он был верным слугой, не способным бросить свою страну. Так он десятилетия за десятилетиями играл роль злодея, до самого конца.
Джинши не мог понять, о чём думает Суйрей. Было ли это для неё попыткой умилостивить духов её матери и бабушки? И выглядела ли она облегчённо, когда её пустой взгляд остановился на задыхающейся Шэнмэй? Или Джинши просто показалось?
Что касается Лоулан...
— Я знаю, что не в том положении, чтобы предъявлять требования, но, может быть, я могу попросить вас о двух одолжениях? — спросила она.
— Каких?
— Спасибо, — сказала она, глубоко поклонившись. Она понимала, что у неё нет оснований надеяться на то, что Джинши её выслушает. Затем она достала из складок халата листок бумаги и протянула ему. Когда он посмотрел, что на нём написано, у него перехватило дыхание, ибо то, что он увидел, было немыслимо.
— По правде говоря, я надеялась использовать это, чтобы выторговать себе жизнь. Но не думаю, что теперь это поможет мне далеко продвинуться. В этой бумаге говорится о том, что произойдёт с этой страной. Если бы клан Ши всё ещё существовал, они могли бы усугубить ситуацию и уничтожить нацию.
На листе бумаги было написано предсказание чего-то гораздо худшего, чем это восстание.
Пальцы Лоулан коснулись кожи матери. Дыхание Шэнмэй быстро сбивалось.
— Все здравомыслящие члены нашего клана давно отказались от фамилии Ши. И моя старшая сестра тоже. Они уже умерли однажды... так что, возможно, я могла бы попросить вас не обращать на них внимания.
Прошла пауза.
— Я сделаю всё, что в моих силах, — сказал Джинши.
— Значит, вы оставите «мёртвых» лежать? — повторила Лоулан, ища подтверждения. — Я ценю это.
Суйрей, как человек, имеющий связь с бывшим императором, не могла быть проигнорирована.
— Большое спасибо. — Лоулан снова склонила голову и взяла руку Шэнмэй. Деформированные шляпки ногтей всё ещё держались на ней. Лоулан прикрепила их к кончикам своих пальцев.
В тот же момент Джинши показалось, что он почувствовал кого-то. Басен и остальные наконец-то поняли, что он пропал, и, в конце концов, им удалось найти скрытый проход.
«Поняла ли Лоулан, что они идут?»
— Тогда моё второе желание.
Она протянула к Джинши руку, украшенную длинными ногтями. Казалось, она двигалась так медленно. Он мог бы легко увернуться, если бы захотел. Но Джинши не двинулся с места, а смирился с этим.
Страшная шляпка ногтя впилась ему в щеку, разрывая кожу и плоть. Несколько капель крови попало ему в глаза; он зажмурился, но, приоткрыв глаза, посмотрел на Лоулан.
— Большое спасибо, — повторила она и поклонилась в третий раз. Она сделала то, что не успела сделать её мать, не сумевшая избежать смерти, и нанесла шрам на лицо, которое так порицала Шэнмэй. Сейчас этот поступок мог показаться бессмысленным, но он предопределил судьбу Лоулан.
— Интересно, смогу ли я стать ещё лучшим актёром, чем отец, — съязвила она, а затем повернулась, чтобы посмотреть на Шэнмэй — Дорогая мама, я сделала всё, что могла.
Улыбаясь, она открыла дверь напротив них, и оттуда посыпался снег. Они находились на крыше крепости. Лоулан вылетела из двери, взмахнув рукавами, её чёрные волосы развивались, а вокруг неё кружили хлопья снега.
Басен и остальные стояли в узком проходе, выжидая подходящего момента. Басен с глазами, полными ярости, бросился вперёд, едва понимая, что происходит. Когда Лоулан убедилась, что он находится в комнате, она высоко подняла свои пальцы с длинными ногтями. Даже в слабом свете луны на них была видна кровь.
Лоулан с кровавыми полосами на лице почти парила над снегом. А позади неё стоял Джинши со свежей раной на щеке.
Вдруг Лоулан рассмеялась, громко и долго.
— Аха-ха-ха-ха-ха-ха! — её голос отразился от снега. Смех звучал дико, но её по глазам, по крайней мере, было видно, что она всё ещё в здравом уме.
На лицах Басена и его спутников отразилась ярость. В глазах Шэнмэй погас свет. Можно было подумать, что она пожинает то, что посеяла.
Суйрей, всё ещё дрожа, протянула руку, но не смогла дотянуться до Лоулан.
Джинши ничего не оставалось делать, кроме как наблюдать за последними минутами жизни Лоулан, сжимая в руках листок бумаги, который она ему дала.
На снегу её рукава трепетали, а волосы развивались. Её смех сопровождался треском выстрелов. Лоулан танцевала, даже когда пули пролетали мимо её рукавов и царапали щеку. Теперь Джинши был уверен: это её сцена. А все окружающие были лишь актёрами второго плана, втянутыми в её представление.
Задний дворец был сценой, как и сама страна, и, возможно, она видела себя в роли злодейки, которая перевернёт всё с ног на голову.
Если её отец Шишоу был тануки, то Лоулан, возможно, была лисой. Ведь в сказках злодейка, погубившая страну, всегда оказывалась лисицей.
Лоулан продолжала легко танцевать. Как она могла так изящно двигаться в таком глубоком снегу? Солдаты, оказавшиеся рядом, были больше заняты стрельбой из своих фейф, чем её преследованием.
Должен ли он остановить её? Нет, он не мог.
Он не мог испортить выступление великой злодейки своего времени. Он даже не мог отвести от неё глаз.
Ещё один выстрел. Сколько их было?
Раздался удар, и Лоулан перестала двигаться. В воздухе витал безошибочный, бьющий в нос запах огненного пороха.
Пуля попала Лоулан в грудь. Она отшатнулась назад, боль отразилась на её лице.
— Арестовать её! — крикнул Басен своим людям. Джинши эта идея показалась отвратительной. Это не было неправильным поступком. Но он чувствовал себя так, словно кто-то рассказал ему конец истории, которая ему нравилась, прежде чем он сам до него добрался.
Улыбка вернулась на искажённое лицо Лоулан. Затем она снова исчезла...
Нет, только показалось, что она исчезла. Она рухнула назад, и за ней ничего не оказалось. Она упала с крыши.
Это был последний раз, когда он видел Лоулан.
Его тело казалось не подъёмно тяжёлым, словно усталость последних нескольких дней наконец-то настигла его.
Как только они вышли из опорного пункта, их соединили с резервным отрядом, и ему оказали первую помощь, наложив швы на щеку. Швы накладывали только ему, так почему же все остальные выглядели так, будто им было больно? Может быть, потому что он обошёлся без анестезии?
Наконец-то они снова увидели Гаошуна, который сразу же сказал Джинши, чтобы тот немного поспал. Конечно, Гаошун был там, ведь всем говорили, что Джинши всё это время находился тылу, поэтому Гаошун тоже был здесь.
По правде говоря, только сейчас Джинши понял, что действительно не спал последние несколько дней.
— Как девочка?
— Она в порядке, так что спи.
Действительно ли он выглядел таким усталым? Может, и так, но он никак не мог заставить себя отдохнуть. Гаошун, которому явно надоела несговорчивость Джинши, указал на карету.
— Я бы рекомендовал держаться на расстоянии.
Джинши проигнорировал его и вошёл в карету. Там он обнаружил миниатюрную молодую женщину, перепачканную сажей и кровью, которая спала на нескольких одеялах. Она свернулась калачиком, как младенец, отчего казалась ещё меньше, чем обычно. Её окружала коллекция предметов, завёрнутых в белые ткани.
— Умершие дети клана Ши, — пояснил Гаошун.
— Почему она спит с ними?
— Вы же знаете, что её невозможно отговорить от чего-то, когда у неё в голове появляется идея.
Он был прав: эта молодая женщина обладала особым упрямством. Была ли какая-то причина, по которой она хотела остаться здесь?
— Она выглядит ужасно.
— Говорите за себя, господин, — сказал Гаошун, нахмурившись.Джинши было больно вспоминать, как Гаошун бил Басена после их возвращения. Джинши был ранен, да, и он знал, что солдат, не выполнивший свой долг, должен быть наказан, но это произошло только потому, что Джинши выполнил желание той исчезнувшей лисицы.
— Забудь обо мне, — грубо сказал он. — В любом случае, вы сделали правильный выбор, не позволив стратегу увидеть её.
Судя по тому, что услышал Джинши, тот не очень грациозно приземлился, выпрыгнув из кареты, и повредил спину. Он не мог самостоятельно сделать ни шага.
Джинши забрался в карету.
— Подожди снаружи.
Гаошун медленно кивнул.
Джинши посмотрел в лицо Маомао. На нём была кровь, а левое ухо распухло, хотя и было смазано мазью. Ничего этого не случилось бы с Маомао, если бы она никогда не связывалась с ним. От этой мысли у него защемило сердце. Кроме уха, у неё не было никаких повреждений, но на шее виднелся тёмный синяк. Кто-то ударил её? И кровь, она, должно быть, откуда-то взялась.
Медленно Джинши протянул руку. И тут...
— Простите, господин Джинши, но могу ли я спросить, что вы делаете?
Маомао смотрела на него так, словно пыталась отогнать маленькую надоедливую комнатную муху.