Мать ярко улыбалась.
Это значило, что и она должна улыбаться. Она научилась этому.
Мать злилась на отца.
Это значило, что она должна нахмуриться, как делала мать. Она научилась этому.
Мать наказывала одну из фрейлин. Это значило, что она должна просто стоять рядом и ничего не делать. Она знала это.
Мать смотрела на неё, наблюдала очень, очень внимательно, и ей не оставалось ничего другого, кроме как принять вызов. Смеяться, когда смеётся мать, грустить, когда она грустит.
Тогда мать не будет злиться. На её лице появится улыбка, и она не станет уродливей.
Когда ей было около пяти лет, ей стали красить губы помадой; когда ей было десять, на её щёки нанесли отбеливающую пудру. Ей выщипывали брови и рисовали новые, и тогда ей казалось, что она носит маску. Казалось, что к её рукам и ногам привязаны невидимые нити, и мать тянет за них. Она была окружена со всех сторон.
Она смогла с этим смириться. Она была готова быть куклой всю свою жизнь.
Но это было ошибкой.
Не имело значения, носила ли она маску, делала ли себя куклой: мать становилась всё уродливее и уродливее. Она поняла, что остановить это невозможно.
«Ах, всё это было напрасно».
Но когда она осознала это, было уже слишком поздно. Слишком поздно что-либо делать.